Вот такие пироги...
- Слушай, Пабло, а не к Старому мосту ли прокатиться с девчонками? Жара ведь, искупнёмся внизу. Ты как?
Павлик удивлённо посмотрел на приятеля. В городе было три моста: Островной, Северный и - совсем уж в стороне, почти в пригороде - Прилученский, для поездов. Старым ни один из них не называли никогда. До войны был ещё один, но его немцы взорвали, отступая, только на фотках и остался. А красивый был, арки высокие, фонари старинные как перевёрнутые якоря по всей длине.
- На троллейбусе? - аккуратно уточнил Павлик.
- На самолёте! - заржал Серёга. - Ты перегрелся похоже. Трамвай туда идёт, "двойка", ну ты чего?
Интересное кино. Очень. Но раз зовут, надо бы и прокатиться.
Трамвай, похожий на перекрашенный в тёмно-красный поезд-недомерок, медленно полз по сонному городу, подолгу - как казалось Павлику - стоя на перекрёстках, гремел сдвижными дверями на остановках. Сквозь пыльные окна светило солнце, проплывали мимо дома, знакомые улицы, вдалеке мелькнул знакомый с рождения монумент Победы. Всё на месте, каждый столб, каждый киоск с мороженым и "Союзпечать". Вон школа восьмая, там Антон раньше учился.
Трамвай покатился под горку, приближаясь к реке. Всё верно, второй маршрут, сейчас повернёт и поедет вдоль Листвянки до Северного моста, а через него - на восточный берег, к консервному заводу, воинским частям и дальше, дальше, почти до пригородных дач.
Но Павлика ждал сюрприз. Обманув его ожидания, "двойка" поднялась на холм возле реки и, никуда не сворачивая, покатилась вперёд. К Старому мосту.
Он был таким же, как на фотографиях: даже фонари те же, якорями. Он - был.
- Остановка "Овражная", - не очень внятно сказала в микрофон вагоновожатая. Двери медленно отъехали вдоль бортов, ребята, предвкушая близкий пляж, посыпались на остановку. Павлик вышел последним. Рельсы уходили на мост, теряясь там, одна дорожка сворачивала влево и вниз, туда уже топал Серёга с Машей, от которой был без ума. Антон с Верой шли под руку, степенно, как взрослые. Наташка стояла и ждала его, Павлика. Всё верно, один Витька в компании был без пары: застенчив, да и внешность...
- Наташ, - сказал Павлик. - Ты иди, а я чуток позже приду. На мост захотелось подняться.
Девчонка удивилась и, кажется, обиделась, что не позвал с собой. Дёрнула плечами и зашагала по дороге вниз, догоняя друзей. А Павлик пошёл вдоль рельсов, поднимаясь всё выше и выше. Дошёл до моста, пересёк по нему Листвянку, не обращая внимания на проезжающие машины. Трогал рукой фонари, один раз даже наклонился, чтобы коснуться пальцами тротуара. Да нет, всё настоящее. Реальное, насколько могут быть реальными чугун, асфальт, металлические полосы поперёк дорожного полотна.
Он дошёл до конца моста и собрался было повернуть назад, чтобы догнать всё-таки друзей, извиниться перед Наташкой, раздеться и нырнуть в прохладную воду в тени массивного ящера, лежащего над рекой. Но не повернул: на восточном берегу рядом с мостом начинались многоэтажки современной застройки, а перед ними, чуть в стороне на высоком берегу реки стояло незнакомое старое здание. Пара этажей, узкие высокие окна. Интересно!
"Музей Победы", - прочитал скромную вывеску Павлик и зашёл внутрь.
Никаких билетёров на входе, только в углу холла стол, за которым сидел высокий грузный мужчина под шестьдесят. Планки наград на давно уже неуставной гимнастёрке, армейская выправка: вон как прямо держится, когда встаёт. И одной руки нет, рукав заправлен под ремень, чтобы не болтался.
- Добрый день, - вежливо сказал Павлик. - Я у вас никогда не бывал.
- Да? - откликнулся мужчина. Голос у него был хриплый, то ли сорванный, то ли прокуренный. - Это легко исправить. Пойдём, я покажу экспозицию.
Мужчина рассказывал, Павлик слушал. За сорок лет после войны и очевидцы забыли многое, но здесь были вещи. Были фотографии. Были карты. Всё это не умеет врать, так уж устроена жизнь. Вещи вообще честнее людей, если это настоящие вещи, а не поделки, которые и выкинуть не жаль. Которые лучше не брать в руки никогда.
- А вот интересная фотография... Впрочем, они здесь все интересные, как иначе. Это Старый мост - да-да, вон он в окно виден. В сорок четвёртом, когда немцев уже почти выбили из города, его едва не взорвали. Вмешался какой-то мальчишка, перерезал провода к зарядам. Очень удачно попал в нужное время в нужное место, да ещё и сообразил, что делать.
Павлик стоял перед огромной, в ватманский лист размером чёрно-белой фотографией. В отличие от экспонатов, она не была огорожена лентой на столбиках или стеклом витрины, можно было подойти вплотную, рассмотреть всё в подробностях. Часть Старого моста с того, западного берега, небольшая будка охраны, рядом сгоревший закопчёный бронетранспортер с крестами на бортах. Тело в серой мышиной форме с нелепо свёрнутой набок головой, незнакомая винтовка на ремне рядом. Мусор, грязь, три змеящихся провода, так и не передавших смертельный импульс. И небольшой, еле видимый в пыли предмет у самого края снимка.
Павлик ткнулся в фото, почти задев его носом: нет!.. Ну не может этого быть!
В пыли сорок четвёртого валялся несомненный значок фестиваля молодёжи и студентов: звезда с округлыми лучами, закрашенными разными цветами в честь континентов - но на снимке они все были серыми. И птичка в центре на фоне земного шара.
Тридцать копеек стоит в любом киоске "Союзпечати", хоть вёдрами скупай. До самого фестиваля ещё месяц.
- Не м-может быть! - невольно сказал Павлик.
- Всякое бывает. Всякое... Я, Пашка, даже почти успел вернуться тогда, нога вот только помешала. Сильно отбил, а час - всё-таки очень мало.
Парень резко развернулся и уставился на однорукого смотрителя музея. Тот улыбнулся. Чуть виновато и очень-очень знакомо. - Возможно, у тебя ещё будет своя дверь. И своё время до возвращения. Или - нет. Здесь уж как повезёт.
