А ставший теперь модным Postcrossing меня, как ни странно, мало вдохновляет. В Сети меня почти нет, разве только покупки я делаю на любимом сайте Victoria’s Secret[2].

Вот и получается, что самый надежный вариант – безнадежный!

Отправить письмо по почте. И на всякий случай именно так: красивое, солидного размера, для верности вложить в конверт А4 газету с цветными фотографиями… И, конечно, наклеить побольше марок «I LOVE YOU!».

Вот и все!

А я, как под гипнозом, проглотила наживку. И поскольку в конце письма не следовало никакого «Жду ответа…», я не успокоюсь, пока эта ситуация не прояснится.

Остаток выходных я провела, читая старую книгу, постоянно отвлекаясь и думая о письме. Пока вдруг меня буквально не пронзила неожиданная мысль: «А только ли для веса та старая газета?» Развернув ее, я наткнулась на статью, посвященную кинопремии «Оскар», которую в очередной раз так и не получил Леонардо ДиКаприо за главную роль в фильме «Великий Гэтсби». Интервью было обведено красным фломастером…

Я посмотрела на диван. Там, дожидаясь меня, лежала раскрытая книга Фрэнсиса Скотта Фицджеральда в красном твердом переплете. Что сказать?

Это был роман «Великий Гэтсби»…

Я почувствовала себя такой беспомощной. Меня словно кто-то изучал под микроскопом, как недавно я, пытаясь прочесть обратный адрес на конверте, вооружившись лупой. Обо мне и о моих пристрастиях кто-то знал больше меня самой… А теперь еще и злорадствует!

Или…

Или пытается что-то сказать, но тщательно дозирует информацию. Я совершенно запуталась. Выключила свет. И просто заплакала. А когда заснула, то во сне уговаривала себя, что все это нелепый, глупый сон. И завтра, проснувшись утром, я не найду никакого письма.

Наивная.

Утром письмо никуда не делось. Оно лежало на подоконнике поверх раскрытого романа. Я демонстративно задвинула шторы и, согрев чайник, позавтракала.

Настроившись на понедельник, оделась, покормила оголодавшую стайку за стеклом аквариума, болтающую о непогоде, и выпорхнула на улицу.

Действительно, с утра моросил дождь, добавляя цвета, вернее, глубины в окружающий пейзаж. Деревья и цветы, умытые и нарядные, просились на холст… Опять будоража мысли о заброшенной живописи и спасая от других, непривычных пока раздумий о неизвестном авторе.

Открывая двери лаборатории, я уже окончательно успокоилась и до вечера, как ни странно, ни разу не вспомнила о злополучном письме…

Из дневника Евы:

«23 августа 1998.

Воскресенье.

Бывает очень непросто начать разговор даже с самым близким на земле человеком.

Кажется, будто слова застревают на языке, цепляются за его сосочки, и единственное, что остается, – это проглотить их.

Мама, я надеюсь, что ты никогда не прочтешь эти строки.

Я пишу все эти слова, потому что иначе задохнусь или лопну под их напором.

Они такие колючие.

Я даже ненавижу себя, потому что допустила подобные мысли.

«Мир полон сюрпризов!» – так ты успокаивала меня, когда я скучала, ты заставляла верить в самые невероятные истории, чтобы поднять мне настроение.

Ты подсовывала мне новые книги, полагая, что они смогут отвлечь меня от грустных мыслей…»

Август баловал теплой погодой. Я жила в предвкушении замечательной поездки. Специально прогуглила и выбрала наиболее интересные экскурсии. Тур в Хорватию – моя самая трепетная и хрустальная мечта.

Вообще, я очень люблю путешествовать. И все деньги, которые остаются благодаря моему спартанскому образу жизни,

я трачу именно на этот вид человеческой деятельности. Еще я делаю небольшие зарисовки и фотографирую памятники или пейзажи с необычного ракурса. Коллекционирую впечатления, записывая самые первые мысли, которые приходят в голову, едва я ступила на землю новой для меня страны.

Ничто не омрачало подготовку к отъезду. Ничего сверхординарного или хоть чуточку необычного. Никаких писем и звонков.

Тишина.

Я решила, что завтра заеду к Дореми попрощаться, а через два дня буду уже в Москве. Переночую в Измайлово, а утром снова самолет. На этот раз прямиком в Дубровник!

И да здравствует море, отдых, новые впечатления, встречи и снова…

Да здравствует море!!!

В самом радостном и беззаботном расположении духа я открыла двери университетского общежития, сразу даже не обратив внимания на какой-то глухой удар за ними. За дверьми, ведущими в мою обитель…

Когда я вошла, он был еще жив. Мужчина лежал на полу. Глаза, обращенные в небо, были открыты. Правда, небо ему заменял высокий потолок нашей пятиэтажной общаги.

Возможно, это был какой-то самый последний безотчетный импульс… Он протянул мне руку и произнес:

– Теперь нить оборвалась! – Его рука дрогнула, и он как-то сразу изменился в лице, словно окаменел.

Я стояла прямо у дверей, не в силах пошевелиться. Этот незнакомый человек был первым, кого я видела мертвым…

Винтовая лестница – не самое удачное изобретение человечества. Крутая и узкая, она устремилась вверх.

Как ни странно, меня не тошнило, да и вообще не было никаких неприятных ощущений. Я смотрела на него, как на опустевший сосуд. Как на тело, из которого только что выскользнула жизнь…

Из дневника Евы:

«23 января 1999.

Суббота.

Одна. Одна. Одна…

Если вы когда-нибудь сгорали на солнце до волдырей, а потом кожа слезала, оставляя влажные красные круги, то вы можете понять, как это больно! Таська, наверное, тоже не может до конца принять это решение.

Но родители непреклонны.

У мамы – любовь, у отца – обида.

Мне так хотелось обнять Таську на прощание, но она замерла, как мумия… Нет. Я буквально почувствовала, что у нее отросли колючки. Я побоялась подойти к ней.

Просто, смахнув слезы, села в машину и больше не смотрела в ее сторону. Когда машина тронулась, я оглянулась. Мне показалось, что сестра, не веря во все происходящее, вытягивала шею, смотрела и смотрела вслед отъезжающему автомобилю…»

С Дореми мы познакомились в сентябре две тысячи восьмого года, нам было по двадцать три, и мы пришли на первый урок композиции первого же курса вечерней художественной школы.

Дореми – очень красивый молодой человек, одет был в белый свитер с рельефным узором «косичка», который самым беззастенчивым образом только подчеркивал его природную привлекательность. Я, сидя чуть правее и позади остальных, у окна, бесцеремонно рассматривала собравшихся, то и дело возвращаясь и любуясь крупными шоколадными кудрями незнакомого парня.

Он спиной почувствовал мой цепкий взгляд, встал и, передвинув стул, сел со мной рядом. Так началась наша дружба.

Именно дружба.

У нас совпадали вкусы и привычки. Все, кроме одного… Дореми оказался законченным романтиком и однолюбом. Его первая любовь, девушка с редким именем Кира, давным-давно уехала из их родного Хабаровска, когда Дореми было шестнадцать, даже не подозревая о чувствах молодого человека.

Какое-то время он пытался найти ее в Сети и не терял надежды, но пока это не принесло никаких результатов.

Девушка словно испарилась… Возможно, конечно, просто вышла замуж и сменила фамилию или вообще пользовалась каким-нибудь странным ником. Да и Дореми она знала под другим именем…

Когда его родители, молодые хирурги, работавшие в клиническом центре онкологии, ждали первого ребенка, они просили Бога об одном: «Господи! Пошли нам девочку. А имя мы ей уже придумали. Мы назовем ее Софьей! Боже, ведь ты не допустишь крушения наших надежд. Да и нет у нас для мальчика никакого подходящего имени! Разве только Дормидонт!»