– От Луны? О, нет, всего на какую-нибудь сотню тысяч километров.
– Вы шутите?! – вскричал Фаренгейт. – Да ведь со времени нашего отъезда прошел всего час! Так, по крайней мере, сказал мне мистер Сломка.
– Совершенно верно, но мы делаем по двадцати восьми километров в секунду.
– Двадцать восемь километров в секунду! Это значит, в день мы пролетаем пятьсот тысяч миль?
– И это верно.
Американец был уничтожен.
– Двадцать восемь километров в секунду!.. Пятьсот тысяч миль в сутки! – пробормотал он, отходя от профессора. – Гм… если бы такая скорость была возможна на Земле, то сколько времени понадобилось бы, чтобы переплыть Атлантику? Всего полторы минуты. Да, это верно. А полет на Луну мог бы быть сделан всего за три часа. Удивительно!
В этот момент взгляд Фаренгейта упал на какие-то странные костюмы, лежавшие в углу каюты.
– Это еще что? – воскликнул он, осматривая костюмы, походившие на одежду водолазов. – Да это скафандры! Неправда ли, сэр Сломка?
– Да, скафандры, – с улыбкой отвечал инженер.
– К чему же они нам? Разве нам придется быть под водой?
– Не совсем так. Дело вот в чем: аппарат, при помощи которого мы теперь двигаемся, донесет нас только до границы равновесия притяжений Луны и Венеры. За пределами этой границы мы перестанем нуждаться в нем, так как и без него достигнем Венеры в силу собственной тяжести. Он будет лишь увеличивать нашу тяжесть, а следовательно, и ускорять наше падение, то есть в конце концов усилит и без того сильный толчок при падении на Венеру. Вы понимаете?
Фаренгейт утвердительно кивнул головой.
– Ну вот, – продолжал инженер. – Ввиду этих-то соображений мы и решили, достигнув пояса равновесия, оставить аппарат и продолжать свой путь при помощи парашюта, прикрепленного к нашей каюте. Тогда-то нам и пригодятся эти костюмы; они защищают водолазов от давления водяного слоя, а нас защитят от смертельного действия крайне разреженной атмосферы.
– Но ведь вы говорите, что наша каюта останется прикрепленной к парашюту, зачем же тогда скафандры?
– Ах, извините! Я забыл вам сказать, что когда мы оставим аппарат, наша каюта лишится своей верхней части – потолка – и превратится в большую, открытую сверху, корзину, вроде тех, которые служат воздухоплавателям.
– Ага, это другое дело! В таком случае нам действительно не избежать смерти без скафандров.
С этими словами американец опытным взглядом практика начал осматривать спасательные приборы, но через минуту громкий зевок прервал его занятие.
– Черт побери, а мне опять хочется спать! – заявил он.
– Ну, так что же вам мешает? – заметил Сломка.
Ответ этот вполне соответствовал желанию Фаренгейта. Он пожелал своим спутникам всего хорошего, поспешно закутался в дорожный плед и развалился на диване. Скоро густой храп его не замедлил оказать соблазнительное действие на инженера.
– Мне кажется, и нам нелишне последовать примеру сэра Джонатана. Спокойной ночи! – заявил Сломка.
Гонтран попробовал было бороться со сном, но тщетно: дремота против воли заставила слипаться его ресницы.
– Михаил Васильевич, как вы полагаете, до пояса притяжения Венеры мы не встретим ничего особенного?
– Конечно, ничего, – отвечал старый ученый, отрываясь от своих занятий.
– В таком случае, с вашего позволения, я позволю себе несколько часов отдыха.
Гонтран улегся на диване, и скоро сознание его утонуло в море грез.
Оставшись один, старый ученый еще долго продолжал сидеть над работой, но, в конце концов, дремота овладела и им. Закутавшись в одеяло, он примостился около храпевшего Фаренгейта и заснул с мыслью о Венере.
Было уже около одиннадцати часов утра по хронометру американца, когда тяжелая рука последнего легла на плечо крепко спавшего профессора.
– Что?! Что такое случилось? – испуганно спросил Михаил Васильевич, пробуждаясь.
– Ничего, не беспокойтесь. Только время уже вставать, – отвечал Фаренгейт.
Старый ученый огляделся кругом. Все были на ногах.
– Ну, что нового? – спросил инженера профессор, окончательно стряхивая с себя сон.
– Все в порядке. Мы проехали уже почти два миллиона километров, шестую, стало быть, часть всего пути. Взгляните, – прибавил Сломка, очищая старику место у подзорной трубы. – Уже видны фазы Венеры.
– Венера имеет фазы! – вскричал с удивлением Гонтран.
Сломка кинул на своего приятеля свирепый взгляд, а тот, поняв, что сделал промах, поспешил загладить его.
– Да, сэр Джонатан, – громко сказал он, как будто разрешая недоумение Фаренгейта. – У Венеры есть фазы, подобные лунным.
Американец с недоумением взглянул на Фламмариона.
– Но я никогда не сомневался… – начал он.
Чтобы замять неприятную сцену и выручить друга, инженер поспешил перебить американца.
– Венера, – назидательным тоном произнес он, – в прежнее время носила различные названия: древние величали ее то Пастушьей Звездой, то Утренней Звездой, то Веспером, то Люцифером. Это – вторая по порядку планета нашей системы, находящаяся на расстоянии 26 миллионов 750 тысяч миль от центральной звезды – Солнца.
– А Земля? – спросил Фаренгейт.
Сломка хотел было отвечать, но его опередил Гонтран.
– Земля находится дальше от Солнца, чем Венера, ее орбита имеет средний радиус 148 миллионов километров, то есть 37 миллионов миль.
Инженер бросил на своего приятеля удивленный взгляд.
Однако, – шепнул он на ухо Гонтрану, – я и не подозревал в тебе такой учености.
– Doctus cum libro,[5] – отвечал тот, смеясь.
– Как это?
Вместо ответа Фламмарион хлопнул по своему боковому карману.
– Отгадай, что у меня здесь такое? – обратился он к инженеру.
– Не знаю, а что?
– Одна книжка, которую я отыскал среди вещей Шарпа.
– Книжка?
– Да, «Небесные миры» моего знаменитого однофамильца. Пока вы все спали, я убил, по крайней мере, два часа, чтобы вызубрить, что тут написано о Венере. Зато теперь – держись, Михаил Васильевич.
– Однако позабыл про фазы Венеры?
– Это правда, но больше, клянусь, я не сделаю ни одного промаха.
Пока друзья тихо беседовали между собой, Фаренгейт затеял разговор с профессором.
– А скажите, профессор, – проговорил он, – далее Земли от Солнца еще есть планеты?
– Есть ли еще планеты? – повторил старый ученый. – Неужели же вы думаете, что дальше Земли ничего нет? А Марс, отстоящий от Солнца в 56 миллионах миль?
– Марс! Фи, планета войны! Вот что я вычеркнул бы из небесной карты, если бы мог!
– Это почему такая немилость? – смеясь, спросили Сломка и Гонтран.
– Потому, что я – коммерсант, а война вредит торговле. Если бы вы знали, сколько сотен тысяч долларов потерял я в нашу междоусобную войну!
– А скажите, пожалуйста, запаслись вы чем-нибудь для защиты от холода? Ведь если мы встретим на Венере такие же длинные ночи, как на Луне… – задал вопрос Фаренгейт, переходя к совершенно другой теме разговора.
– О, на этот счет вы можете быть спокойны, сэр Фаренгейт, – перебил американца Гонтран: мы найдем на Венере такое же распределение дней и ночей, как и на нашей родной планете. – Разница лишь в количестве.
– Почему же?
– Очень просто. Венера принадлежит к числу нижних планет; ее орбита гораздо короче земной, и в то время как земной год состоит из 365 дней с четвертью, ее год заключает лишь 224 дня с небольшим.
Фаренгейт задумался.
– Но ведь величина орбиты еще ничего не значит, – возразил он. – Меньшую орбиту Венера может пробегать в большее время, чем Земля – свою.
– Ну нет, – вмешался в разговор Сломка. – Существует общий закон, что планеты движутся по своим орбитам тем с большею скоростью, чем ближе они отстоят от Солнца: Меркурий, например, проходит 47 километров в секунду или более 1 миллиона миль в сутки, Венера – 35 километров в секунду или 750000 миль в день, Земля – 29 километров или 518000 миль в день, Юпитер – 13 километров или 214000 миль в день, Сатурн – 10 километров или 205 000 миль в день, Уран – 7 километров в секунду, или 144000 миль в день.
