– На месте найдёшь. Там этого добра много – Война там у них.

За моей спиной, с лязгом начинают расходиться створки ангара и всё, что остаётся мне – так это кивнуть ему, чтобы затем, развернувшись кругом, шагнуть в темноту, которую только-только начинают разгонять набирающие силу светильники.

Весь путь до Портала, за которым скрывалась Терра-Два прошёл очень спокойно, несмотря на то, что в СМИ активно муссировали вашего покорного слугу.

Уххх… Я даже загордился.

Нет, не собой, конечно, а структурой, где я служил. Это я про Инквизицию.

Легенду они создали что надо.

Коррупционер, барыживший Священными Дарами, осквернитель святынь – их, то есть, реликвии, или, говоря проще, мощи святых, я, оказывается, воровал, чтобы загнать провинциальным попам за баснословное бабло, и, самое главное – еретик.

Угу. Именно так.

Оказывается, я, во время месс и литургий, постоянно всё нарушал, подвергая сомнению святые тексты, высмеивая в них некоторые, довольно спорные моменты. Для сохранения своего доброго имени, замечу, что всё, на самом деле, было не так. Спал я. Отсыпался. И на литургиях, и на мессах, благо Тодд, зная моё отношение к подобным мероприятиям, всегда ставил меня в самый тыл, где было так удобно дремать, привалившись к покрытой фресками стене.

Но СМИ было виднее.

Моя ересь, в основном, касалась чудес, что в ветхой древности делал Спаситель, и которые, то есть чудеса, служили непоколебимой основой его святости. Ну, например, то самое чудо с хлебами, когда он, всего семью булками, накормил несколько тысяч. Якобы моя критика касалась не самого факта чуда, а того, как эта толпа смогла вместиться рядом с ним. Мол – не было там столько народу, физически не могло быть – слишком большое количество для той слабозаселённой местности. Ну и в таком духе и дальше.

Но самым страшным «моим» – в кавычках, преступлением, было то, что я регулярно наезжал на епископов и прочих кардиналов, обвиняя тех в грехе стяжательства и алчности.

Вот этого мне простить уж никак не могли и, когда чаша их терпения наполнилась, меня и прижучили, осудив, лишив сана и, с позором отправив в отдалённый монастырь, расположенный на о-о-о-очень отдалённом куске льда.

Вся бы эта прелесть – я про свои, якобы, прегрешения, так и осталась бы внутри нашей Святой Матери, если бы я не сбежал с того монастыря.

Ага. Именно так – нагло, лихо и поправ все нормы приличий.

Ну, якобы, как вы понимаете.

Как оно на самом деле было – вы уже знаете.

Так вот – дал я по голове брату-пилоту, привезшему свежие новости, запрыгнул в Кобру и – ходу. Понятное дело, что мои тюремщики возмутились – как так! Вместо того, чтобы, сидя в холодной келье грехи замаливать, он вон чего выкатил!

Но, так как та планетка была чёрт его знает где, и что к ней летали крайне редко – делать там нечего, факт моего бегства вскрылся спустя довольно продолжительное время.

Да и как вскрылся?

Церковь, не сумев разыскать беглеца – я слишком хорошо прятался, обратилась и к Империи, и к Федерации со смиренной просьбой найти и передать им беглого монаха.

Естественно, и те, и другие – согласились.

Ну как не помочь Матери своей?

Но, при этом, затребовали все данные по моей личности, которые, как легко догадаться, сразу стали достоянием общественности. Как я понимаю, попутно, неплохо обогатив нескольких офицеров, отвечавших за связи с Церковью.

СМИ, и это тоже легко догадаться, с восторгом принялись раскручивать эту тему.

Ну а как же! Впервые, за долгое время, на поверхность всплыл церковный скандал, наглядно демонстрируя то, что прежде тщательно скрывалось!

Добавлю от себя – ознакомившись со всей информацией, я, признаюсь, натурально охренел от размаха своих дел. Да и не только от него. Поначалу, ещё читая новости, я только качал головой, дивясь той грязи, что Тодд задумал вывалить на общественность. Всё же, Святая Церковь, достаточно закрытая организация, а ту такое…

Понимание ко мне пришло чуть позже – когда в новостях проскочила, немедленно исчезнув, новость об отставках ряда священников, бывших в окружении именно тех епископов и кардиналов, которых я, якобы, особенно зло клеймил за прегрешения.

Дело ясное – Тодд, вернее наш скромный отдел, ага, тот самый, что тихо-мирно расследует различные еретические прегрешения, решал свои задачи, не то продвигая своих людей на освободившиеся посты, не то просто сводя счёты по старым долгам.

Впрочем, зная Тодда, тут, скорее всего, решались сразу обе задачи.

Ну да ладно. Бог ему, как говорится, судья.

Мы же вернёмся к нашим баранам, то бишь к Порталу.

Весь путь, повторюсь, прошёл просто идеально.

Так вот. До самой планеты я добрался спокойно. Мимо охранения проскочил – всё же Курьер, да с модифицированными движками – куда там охранению, дремавшему в кабинах своих стандартных лоханок. Ну поорали вслед, постреляли – естественно мимо – ты попади ещё в крохотный кораблик, несущийся прочь во весь опор. Да и сам Портал был рядом, в общем, с этим этапом пути, проблем не возникло.

Сюрпризы начались чуть позже, стоило только Курьеру начать снижение, входя в плотные слои атмосферы.

Да, офицер, если так можно сказать, проводивший меня от офиса Тодда к ангару с кораблём, не зря упоминал о сюрпризах.

Всё, именно так, и произошло.

Стоило кораблю пересечь границу в три сотни ка-ме над поверхностью, как нас с Бродягой конкретно тряхнуло, а затем, считанными секундами спустя, лобовое стекло принялось покрываться трещинами. В этот момент мы шли над поверхностью самого крупного материка, двигаясь с запада на восток и память Игоря то и дело подкидывала мне сведения об этой территории, оказавшейся родной для него, а значит и для меня.

Спускаемся до двухсот пятидесяти – к трещинам, готовым почти полностью перекрыть обзор, добавляется плач силового набора – самое поганое, что может услышать ухо пилота.

Всё. Конец.

Ещё немного и балки, составляющие костяк корабля, вскрикнув напоследок, начнут ломаться, разваливая корпус машины на части и выбрасывая неудачливого пилота в пустоту.

Но здесь пустоты нет – а значит атмосфера, стоит только силовому щиту сдохнуть, встанет каменной стеной на пути моей скорлупки, расплющивая её о себя. И да – с весьма печальными последствиями для моей тушки.

Тяну рычаг управления на себя, задирая нос Курьера, и, одновременно сбрасываю тягу в ноль.

– Бродяга! Приборы!

– Сто семьдесят! Сто пятьдесят три! Сто двадцать…

– Что сто двадцать?

– А что приборы?! Высота – сто! Семьдесят! Полста!

– Катапульта!

Секунда и дроид, обхватив меня своими манипуляторами, прижимается ко мне. Ещё миг и кресло, взревев движками, вылетает сквозь отскочившую прочь прозрачную крышку кабины, чтобы немедленно отбросить меня прочь, коротким пинком выразив сожаление о столь коротком знакомстве.

Падаем.

Это не страшно. Падение – та же невесомость, привычная любому пилоту… или лётчику – заставляю думать себя местными терминами.

Верчу головой – впереди не то море, не то океан. Нет, подсказывает память Игоря – океан. Тихий. Так его тут называют. Внизу – длинный, вытянутый с севера на юг, остров. Сахалин – в голове само собой всплывает название.

М-да… Дыра. Самая окраина крупнейшей на этом материке страны.

Эх! Раньше! Раньше надо было прыгать! Что я тут найду?!

– Восемь, – слышится в шлеме голос Бродяги:

– Скоро парашют раскрывать пора.

Ну пора, так пора. Не люблю я это дело – висишь как мишень, разве что подруливать чуть можешь.

Рывок.

Над головой, с шелестом раскрывается ярко оранжевый купол.

Ещё хуже – меня же за версту видно будет?! А у местных – война. Чёрт его знает, что им, обезумившим от убийств, в голову взбредёт?! Шарахнут очередью и привет. Я-то как они, не воскресну, чужой я.