Костик сидел на нарах в подвале и царапал ногтем стену. Умыться хоть получилось, чистая вода в ведре. К ведру на железной цепи прикована алюминиевая мятая перемятая кружка. Сначала возникло чувство брезгливости, но жажда победила. Одноразовых стаканчиков тут не выдавали. Ополоснул кружку, вылил прямо на пол. А затем выпил залпом одну за другой. Вытираться пришлось рукавом гимнастерки.

– Как он вообще мог забыть, как его зовут? Чудеса! А перенос в прошлое не чудеса? Домой хочу! Как там папа с мамой? С ума сойдут! Это же надо, я – попаданец! Вот интересно, а год сейчас какой? Обычно все «попаданцы» в сорок первый попадают.

Навалилась такая тоска, что жить вдруг расхотелось. На глаза навернулись слёзы. Стало ужасно жалко себя. Костик упал на нары, зарылся лицом в соломенную подушку, несколько раз всплакнул навзрыд, постучал кулаками по деревянным стойкам, и незаметно для себя уснул.

Разбудили неожиданно и грубо, когда Костик удачно принял шайбу, а вот бросить по воротам так и не успел. Сначала он подумал, что применили силовой приём, но действительность оказалась другой. Его стащили с нар на бетонный пол. И тут хочешь, не хочешь, проснёшься. Бить не били. Оказывается, пришли за ним, чтобы зачитать приговор трибунала.

Костик застегнул шинель, поправил пилотку. Ноги в сапогах казались мокрыми, надо было снять перед сном. Но теперь уже поздно. Пришлось с ощущением дискомфорта выходить из камеры.

Дневной свет больно ударил по глазам. Руки ему никто не связывал. Костик шёл между двумя конвойными. Встречные смотрели на них по-разному. Кто с сочувствием, кто с неприязнью. Костику от всех взглядов было не по себе. Он поднял воротник шинели, втянул шею, надвинул пилотку на глаза. Ему было стыдно. Никто его тут не знал и не мог знать, но ему почему-то было стыдно.

В просторной светлой комнате крестьянской избы сидели три человека, в петлицах виднелись шпалы. Ах, если бы Костик в своё время поинтересовался званиями, и что значат эти шпалы, может и мог бы ориентироваться среди командного состава. А так какие-то красные командиры будут сейчас решать судьбу его судьбу. Сейчас ему хотелось жить. Вчерашнее настроение и депрессия ушли.

– И что у нас этот деятель натворил? – спросил толстенький командир с мокрой лысиной.

– В деле написано, что нагрубил члену Военного совета, – зачитал тот, который сидел слева.

– Всего-то? – толстенький вытер платком шею и лысину.

– Он ещё и из похоронной команды, – добавил левый.

– По нему особое распоряжение, – встрял сидящий по центру. – Его без рассмотрения дела в штрафную роту.

– Александр Палыч, но ведь живой человек! Пацан ещё желторотый! И серьёзного проступка я не вижу, – разволновался толстенький.

– Товарищ Сухин, – центральный глянул на него зло. – Приказ подписан. Нечего рассуждать. Давайте следующего.

Костик так ничего и не понял. Почему его, безвинного, решили наказать? Он члену какого-то военного совета и слова не сказал, какая может быть грубость?

В этот раз его определили в сарай рядом с домом. Здесь находилось несколько человек, каждый сидел отдельно друг от друга. Кто просто сидел, кто лежал, но все были погружены в свои мысли и никто не обратил внимания на новичка. Костик постоял у запертых снаружи ворот, выбрал место у столба, присел, прислонился спиной и задремал. Сквозь дрёму слышались далёкие разрывы, о чём-то переговаривались часовые…

Глаза открылись сами, как только распахнулись ворота. Четверо солдат стояли с винтовками наперевес.

Тот, который был в фуражке, крикнул:

– Самсулов, Тангалиев на выход!

Двое из разных концов сарая встали и пошли обречённо на выход. Когда ворота закрылись, рядом лежащий солдат буркнул:

– Отмучились. Господи, прими их души грешные, – и перекрестился.

– Куда их? – спросил Костик.

– На расстрел, – ответил солдат. – Отсюда два выхода. На тот свет и в штрафники. Вот только какой из них лучше, никто не знает.

По спине Костика пробежал холодок.

– На фронте солдаты нужнее, а тут их свои же убивают, – произнёс Костик.

– Какие солдаты? Ты часом не шпион немецкий? Солдаты. В Красной армии никогда солдат не было. В Красной армии – красноармейцы. А ты чего такой весь замызганный? С передовой?

– С похоронной команды.

Красноармеец рассмеялся.

– Других хоронил, а теперь и себя можешь похоронить.

Где-то недалеко раздались винтовочные выстрелы.

– Отмаялись.

Ворота опять распахнулись. На этот раз нарисовался командир с пистолетом в руке.

– На выход один за другим, дистанция полтора метра, пошли.

Во дворе стояла полуторка с открытым задним бортом и четырьмя бойцами в кузове. Ещё шестеро стояли вдоль следования из сарая к машине. Костик вышел одним и первых. В кузове сидений не было, садиться пришлось прямо на дощатый настил. Получилось, что оказался в серединке. У самых бортов расположились конвойные. Всего арестованных человек пятнадцать. Машина вырулила со двора и набирая скорость помчалась по деревенской улице навстречу далёким разрывам.

Несмотря на то, что пятая точка постоянно страдала на каждой кочке, глаза закрывались, хотелось спать. Костика всегда укачивало в машинах, автобусах, поезде. Эта особенность организма имела и плюсы и минусы.

– Воздух! – резкий крик над ухом разбудил моментально. Что такое «воздух» Костику как-то довелось прочитать в одной из книжек про войну. Он хотел было вскочить на ноги и выпрыгнуть из кузова, но машина резко рванула вперёд и начала петлять по дороге.

Костик прижался к сидящему сзади спиной, и с ужасом смотрел на растущий в размерах немецкий самолёт. Уши заложило, он ничего не слышал в это время, но видел! Понимание того, что его сейчас убьют, парализовало. Между ног потёк ручеёк. Взгляд впился в стремительно несущуюся на него смерть. Со стороны самолёта появились частые вспышки, кто-то придавил Костику ноги, кто-то зачем-то уткнулся ему в грудь. А он безумным взглядом провожал огромное брюхо и страшные крылья с крестами. В горле пересохло, время остановилось, мысли исчезли…

Очнулся от шлепков по щекам и разговора.

– А этот живой! Пятерых вокруг наповал!

– Заговорённый, наверное.

– Наверное. Весь в крови, но дышит. Принимайте, хлопцы!

Костика резко оторвали от настила, куда-то понесли, кому-то передали. Он смотрел вокруг замутнённым взглядом и ничего не понимал.

В сознании отпечатался фрагмент, который всё повторялся и повторялся. Летящий на него самолёт, вспышки и огромное брюхо с крыльями и крестами и опять летящий самолёт, вспышки, и огромное брюхо с крыльями и крестами…

Очнулся Костик от беготни, суеты, топота, стона, взрывов, беспорядочной стрельбы и криков. Женщины в белых халатах куда-то уводили перебинтованных, уносили на носилках тех, кто не мог передвигаться самостоятельно. Какой-то мужик в штатском бросал распоряжения налево и направо.

Костик опустил ноги с кровати, вцепился пальцами в край постели и непонимающим спокойным взглядом посмотрел вокруг. Постепенно до него доходило осмысление увиденного и понимание пролетающих мимо фраз.

– Немцы прорвались!

– Все кто может ходить и держать оружие – занять оборону!

– Во дворе полуторки! Грузим тех, кто не в состоянии передвигаться сам!

Костика внезапно охватила паника. Он рванулся с места в коридор, остановился, пытаясь понять, где выход. Столкнулся с каким-то раненым и чуть не упал, успев ухватиться за подоконник. Мимолётный взгляд во двор. Там всего четыре машины, которые практически уже заполнены.

В нём закричал внутренний голос: а как же я?

Он начал лихорадочно пытаться открыть окна, но они были заделаны и закрашены и видно, вообще никогда не открывались. Костик ужасом увидел через стекло, что машины уезжают. Хотелось кричать, но голос куда-то пропал, остался только хрип. Костик не знал, что ему сейчас делать. В голове стоял хаос, изнутри вылезал ужас.

– Без паники, боец! Фамилия, звание? – на плечо Костика легла тяжёлая широкая ладонь. Голос был густой и не терпящий возражений.