Чувствую руку Грэма на талии прямо над тем местом, где заканчивается майка. Ощущение его кожи заставляет внутренности скрутиться в узел. Я не могу отвести от него глаз в страхе, что если это сделаю, Грэм узнает как влияет на меня.

— Насчет прошлой ночи... — Грэм нарушает молчание.

— Я знаю, что ты собираешься сказать, — в моем голосе звучит разочарование. Я даже не пытаюсь скрыть его.

— Не думаю, что ты понимаешь Кеннеди. Если бы понимала, то не смотрела бы на меня так. — Он закрывает глаза, пытаясь сосредоточиться на том, что пытается сказать.

— Как я на тебя смотрю? — убираю руку от лица Грэма и опускаю ее на его грудь.

— Как будто боишься, что я пожалею об этом... о том, что пришел сюда. Если бы ты обратила внимание, то знала, что единственное, о чем я сожалею, что прошлой ночью не сделал вот это. — Грэм скользит рукой с моей талии к лицу и вплетает пальцы в мои спутанные волнистые волосы. Прежде чем успеваю возразить, прежде чем успеваю даже подумать об этом, его идеальные губы накрывают мои и жадно исследуют каждый дюйм моего рта, даря мне самый лучший поцелуй, который я когда-либо могла себе представить. Грэм перекатывается на меня, устраиваясь между моих дрожащих ног. Его язык скользит по моей нижней губе, прося разрешения войти. Я нетерпеливо раздвигаю губы. Сердце колотится, я чувствую, как оно бьется в груди, словно ему нужно сбежать. Когда поцелуй углубляется, ощущаю, как переплетаются наши ноги. Грэм прерывает поцелуй, но лишь на мгновение. Меня удивляет, что его дыхание такое же поверхностное, как и мое.

Мы продолжаем лихорадочно целоваться, я чувствую себя в безопасности в объятиях парня, чей мир гораздо темнее, чем я себе представляю, чьи тайны скрыты гораздо глубже, чем можно подумать, и чья жизнь, возможно, не так совершенна, как он заставил нас всех поверить. Все это не имеет значения, потому что со вчерашнего вечера до сегодняшнего утра все изменилось.

Глава 22

Грэм

Мой первоначальный план состоял в том, чтобы держаться подальше от Кеннеди, как будто она является носителем новой бубонной чумы. До сих пор это казалось правильным. Объяснять ей вчера вечером, что я не такой хороший парень, каким она меня себе представляла, и что я не стою дружбы, было неловко. Кеннеди отказывается признавать правду, что бы я ни говорил. Знаю, что это только вопрос времени, когда я облажаюсь. Я всегда все порчу. Наша дружба не может длиться вечно. Я уже достаточно потревожил ее, и последнее, чего хочу, это усложнить ей жизнь. Все во мне кричит не усложнять.

Если отбросить всю эту ненависть к себе, я не жалею о том, что сделал прошлой ночью, что спал в одной постели с Кеннеди, или о поцелуе, который мы только что разделили. Это должно было произойти. Я видел по ее глазам, когда она провела своими тонкими пальцами по моему лицу и груди, что она нуждалась в этом так же сильно, как и я. Ее губы само совершенство, как я и предполагал. Я не могу отвести от них глаз, когда ее лицо передо мной. Притяжение и влечение к Кеннеди объяснить так непросто. Она все еще лежит подо мной, глядя на меня удивленными глазами, а я стараюсь не давить на нее всем своим весом. Не могу придумать предлог, чтобы отстраниться от нее. Это новое стремление во мне сделать что-то, даже если в итоге все испорчу.

Прерывисто дыша, Кеннеди отрывает свои губы от моих.

— Грэм... — всхлипывает она, заставляя меня затвердеть. Просто потому, что она произнесла мое имя? Иисусе.

Я заправляю несколько прядей ей за ухо, и она закрывает глаза от моего прикосновения. Знать, что я делаю это с ней, заставляет меня хотеть ее еще больше. Я отбрасываю эту мысль.

— Кеннеди, — шепчу я тише, чем нужно.

— Наверное, нам пора собираться в школу.

Мы оба смотрим на ее будильник, который продолжает звенеть, напоминая, что нам нужно вставать. Мы, должно быть, слишком увлеклись друг другом, чтобы заметить это. Я осторожно перекатываюсь на спину, ложась рядом с Кеннеди и не зная, как теперь себя вести. Смотрю в потолок, мечтая пнуть себя за то, что только что произошло.

Кеннеди не похожа на других девушек, с которыми я тратил время в прошлом. Она почему-то не уверена в себе, несмотря на то, какая она яркая и красивая. Вот что в ней так чертовски привлекательно. Я не могу просто повернуться к ней спиной, и не понимаю, почему позволяю себе быть очарованным ее невинностью. Что такого в Кеннеди, и почему она меня так волнует?

Большинство девушек с трудом просыпаются утром, если у них была беспокойная ночь. Но когда смотрю, как Кеннеди садится на кровати и потягивается, замечаю, что в ней нет ни капли сонливости. Ее движения изящны, фигура с красивыми изгибами, которые заставляют ваши глаза блуждать немного дольше на ее бедрах и груди.

Кеннеди идет в ванную, закрывает за собой дверь, и не оглядывается на меня в ее постели. Через несколько минут включается душ. Из-за двери доносится жужжание, достаточно громкое, чтобы его можно было услышать сквозь шум воды.

Я ломаю голову над тем, что означал этот поцелуй, когда ее телефон на тумбочке начинает пищать. Я беру его в руки. Это явное вторжение в ее личную жизнь и не мое дело. Смотрю на экран, чтобы увидеть пропущенное сообщение от Крейга.

Сукин сын.

Я не читаю его, быстро нажимая кнопку сбоку, чтобы затемнить экран. У меня предчувствие, что я знаю, о чем он написал. Вскакиваю с кровати и без стука поворачиваю дверную ручку ванной. Распахиваю дверь, и очень мокрая Кеннеди оборачивает полотенце вокруг тела как раз вовремя. Я опаздываю на несколько секунд, чтобы увидеть все ее тело во всей красе. С трудом сглатываю, когда она смотрит в зеркало, прежде чем мучительно медленно обратить на меня внимание. Она знает, что я стою здесь, но не выгоняет меня и не прячется, как поступила бы на ее месте другая.

— М-м-м ... наверное мне следовало постучать, а? Это было глупо с моей стороны, но зазвонил твой телефон, и я подумал, что это может быть важно, — объясняю я, протягивая Кеннеди ее телефон.

Девушка выходит из ванны и делает несколько коротких шагов, пока не оказывается прямо передо мной. Мы стоим так близко друг к другу, что каждый раз, когда она делает вдох и выдох, мы соприкасаются. Единственное, что стоит между мной и Кеннеди, это крошечное полотенце, которое едва касается ее бедер. Можно было ожидать, что такая девушка, как она, будет прятаться от меня, но она спокойно стоит с мокрыми волосами, прилипшими к ее влажной коже. Капельки поды покрывают каждый дюйм ее бледной кожи. Я борюсь с желанием наклониться и поцеловать лужицу воды, которая собирается у ее ключицы.

Вместо этого провожу рукой по ее руке, собирая остатки воды на палец. Стоя так близко к ней, я чувствую запах ее геля для душа или, может быть, шампуня. Запах проникает в мои чувства и заставляет делать медленные глубокие вдохи в попытке запомнить его. Он сладкий с нотками кокоса и ванили, и я никогда не хочу его забывать. Не знаю, заметила ли она, что я делаю, но Кеннеди наклоняет голову, обнажая шею. Это приглашение.

Я в панике. Давайте, назовите меня идиотом. Я вижу возможность, которую упустил. Большинство парней уже распластали бы ее на коврике в ванной, заставляя выкрикивать свое имя. Когда-то я был одним из них. На самом деле, я все еще один из тех парней. Если бы передо мной стоял кто-то другой, а не она, полагаю все происходило бы совершенно иначе. Застыв на месте, я целую Кеннеди в лоб, нарушая транс, в котором мы находимся.

— Лучше проверь, — киваю я в сторону телефона.

И вот так я оставляю Кеннеди стоять в ванной наедине с ее мобильным телефоном с ожидающим сообщением от Крейга.

Я серьезно только что поцеловал ее в лоб? Черт возьми, мы практически терзали друг друга этим утром в ее постели, и теперь я опускаюсь до братского поцелуя в лоб. Я идиот. Я самый большой гребаный идиот.

Неудивительно, что Крейг написал Кеннеди сегодня утром, чтобы узнать, не нужно ли подвезти ее в школу. Она отказала ему, не дав никаких объяснений. Не понимаю почему. Кеннеди могла бы сказать ему, что в школу подвезу ее я, но она решает держать это в секрете, держать меня в секрете. Держал бы я ее в секрете, если поменяться ролями? Может, Крейг ей нравится больше, чем я думал.