Дойдя до конца серого безликого здания, вдоль которого он крался, ведомый чужими эмоциями и голосами, Илья остановился. Заросли высокой травы и разномастные кустарники почти полностью скрывали его рослое, хорошо сложенное тело. Зато шумевшая компания была как на ладони. Их было трое: два парня старше него и девушка.

Пилигримы. Да, перед ним были типичные пилигримы. Старинные холщевые куртки, увешанные всякого рода железными побрякушками, камуфлированные штаны, высокие кирзовые ботинки на шнуровке. На головах неопрятные, засаленные патлы – винегрет из разных цветов и оттенков. Мутаций, во всяком случае, явных, бросающихся в глаза, Илья не заметил. Девушка точно не из их числа. Подруги, нередко сопровождающие скитающихся, не отличались целомудрием.

– Да брось ты, родная, что тебе, жалко? Не сотрётся же! – голос высокого пилигрима, прижавшего девушку к остову ржавого грузовика, звучал настойчиво и нагло. – Давай по-хорошему, клянусь, буду нежен и обходителен.

Бродяги заржали. Длинный втиснул острое колено, раздвигая ноги испуганной девушки, шестипалая рука (а вот и первое уродство!) сжала тонкую шею. Смуглая брюнетка зашипела от гнева и боли, вцепившись в запястье обидчика ногтями. Языки пламени, разведённого в багажнике гнилого автомобиля, плясали в её больших, мокрых от слёз глазах.

Двор, в котором разворачивались события, ничем не отличался от остальных в этом древнем и убогом поселении. Густые заросли разнотравья, обломки строений, груды нечистот, отходов жизнедеятельности жильцов, источающие стойкий, характерный запах, ржавые, покорёженные машины, потухшие кострища и тушки убитых мутировавших крыс.

– Что ты с ней разговариваешь, придуши и всё! – нервозно затряс руками второй, маленький, коренастый и кривоногий. – Присунем, пока тёплая!

– Заткнись, Чак! Ты посмотри, какая строптивая, давно нам такие не попадались. Не уродина, не шлюха, даже сиськи у неё две! – пилигрим резко отдернул руку от шеи девушки и, не церемонясь, ударил её в живот. – А коготками своими мне спину царапать будешь, когда я тебя осчастливлю!

Чувства юной незнакомки захлестнули сознание Ильи, в животе возникла тянущая боль. Что делать? Эти двое старше его и сильней. Наверняка всё происходящее слышат жители разрушенного дома, кто-то даже с упоением смотрит, удовлетворяя свои любопытство и похоть. Но никто из них не шевельнет и мизинцем, чтобы помочь бедной девушке. Связываться с безбашенными пилигримами себе дороже.

Страх, но не страх смерти – её она не боялась. Страх за то, что эти выродки с больной фантазией могут сотворить с ней. Он давил на Илью в той же степени, как и на саму девушку, мешая его собственным мыслям. Это было невыносимо.

– Эй! – срывающимся голосом крикнул парень, выступая из зарослей. Слишком тихо. Испугался. Поэтому повторил, но уже громче, стараясь придать голосу уверенности. – Эй, отпустите девушку!

– А то что?! – чувствуя себя полным хозяином положения, не оборачиваясь, спросил высокий анорексичный пилигрим.

А когда бродяги всё же обернулись в сторону потревожившего их, изумлённо добавил:

– Батеньки мои, Чак, ты погляди на него! Герой, мать его, выискался! Это ж беляк! Везет нам сегодня, дружище, на необыкновенные встречи!

Сердце бешеным вороном-мутантом трепыхалось в грудной клетке, норовя выпрыгнуть, сломать прутья-ребра. Вмиг пересохшее горло сдавил спазм. Потная ладонь по-прежнему сжимала нож, но в ней не было силы и твёрдости.

– Заступаешься за бедняжку?! – с ехидством проговорил длинный. – А ты знаешь, что эти крысы, – он обвел рукой окружающие дома, – сами отдали нам её. Не жратву, не свои припасы, а её! А теперь сидят и трясутся в своих вонючих норах, наблюдая, как девчонку вот-вот поимеют!

– Рауф, дай я сам покажу этому выскочке, кто здесь главный! – раскосые глаза коротышки Чака стали похожи на щелки.

В кобуре на поясе пилигрима болтался пистолет (Илья только сейчас заметил, что кочевники вооружены огнестрельным оружием), однако, он предпочёл ему нож – широкий с зазубринами.

– Иди ко мне, что встал как вкопанный? Ты хоть слово скажи, последнее…

Пилигрим нарочно медленно двинулся в сторону Ильи, перекидывая тесак из руки в руку. Получившая в живот кулаком девушка сидела на земле, скрючившись, обхватив руками колени. Её тянущая боль ещё терзала Илью, и он не мог ничего с этим поделать.

– Стоп, Чак! – резко выкрикнул Рауф, на его скуластом, обтянутом шелушащейся кожей лице появилась сумасшедшая улыбка. – Глупый ты и недальновидный. Ну, завалишь ты его сейчас, ну, может, и сгодится его филейная часть на пару обедов, и что? Да ничего, высрешь через день в тех кустах и всё! Это же беложопик. Ты вспомни, когда ты в последний раз видел беложопого?!

– Я не знаю, – Чак остановился, не понимая, что от него хочет товарищ. – Я не помню.

– Таких, как она! – шестипалая рука сграбастала девушку за волосы, вздёрнула вверх. Кирзовый ботинок с размаху ударил по мягкому месту, отшвыривая девушку в сторону. – Таких шкур много! В каждом крысятнике. И все норовят залезть тебе в штаны да в кошелёк! – увлечённо продолжил долговязый, переступив через скулящую на земле девицу. – А этот, может, уже последний в наших краях. Сечёшь, к чему я, а?!

– Н-е-е, – обалдело протянул Чак, почёсывая ручкой ножа засаленный затылок. – Не томи, друг!

Илья сделал шаг назад. Ему стоило невероятных усилий очистить разум от эмоций девушки. Не успел он этого сделать, как поток грязных, извращённых мыслей, как из помойного ведра, окатил его, затёк, забрался в самое сокровенное. Он уже знал, какая судьба ему уготована.

Его дар – его проклятие.

Умение сопереживать, сочувствовать и понимать окружающих было с ним, сколько парнишка себя помнил. А с годами диапазон проявления этой способности только рос, дойдя до полного погружения в чувства другого человека. Это едва не свело Илью с ума. Хуже всего было на первых порах. Настроение менялось каждую минуты, Илью буквально раздирало на части от бури обрушивающихся на него эмоций. Он не сразу понял: они не все принадлежат ему.

Жизнь в Интернате не назовешь легкой. А то, что ты белый, и вовсе делало тебя бельмом в глазу. Удел изгоев – одиночество. Илья стал этим изгоем. Другие дети сторонились его. Кто-то делал вид, что не замечает подобное белое недоразумение. Илья даже был благодарен им за это. Однако чаще всего получалось наоборот.

«Эй, смотрите, кто идёт!» – выкрикивал один, когда Илья появлялся в столовой или же направлялся на работу.

«Урод!» – подхватывал второй.

«Что язык в белую жопу втянул? Нечего сказать, помойка?!» – кричал третий.

Такие встречи ничем хорошим не заканчивались. Так продолжалось, пока Илья не понял одного: его необычный дар – это спасение.

Пилигримы приближались. Рауф двигался на цыпочках, с дикой улыбкой на смуглом, обветренном лице, расставив в стороны длинные тонкие руки. Ситуация забавляла его. Чак, напротив, ступал нерешительно, всё ещё размышляя, что же задумал его старший товарищ и нужно ли доставать свой нож.

– Всё просто, парень, – костлявый пилигрим облизнул тонкие губы. – Мы отпускаем девушку, а взамен пользуем твой идеально белый зад! Как тебе, Чак, идея?! А тебе как, белый?!

– Вот голова, Рауф! Вот уж голова! Как ты ловко это придумал, а я уж сгоряча чуть дел не наворотил! – приободрился коротышка, подпрыгивая на кривых ногах. – Сам портки скинешь или простимулировать? – Чак похлопал себя по кобуре и в предвкушении помассировал пах.

Всё. Кажется, это конец.

Илья уже не думал о том, что снова поддался чувствам, не смог совладать с собой. Не ругал и не корил себя. Жажда справедливости и жалость – вечные враги. Именно они мешали всю его жизнь.

Бежать!?

Свинец, выпущенный вдогонку, безусловно, быстрей, с ним не потягаешься в скорости.