– Сомневаюсь. Думаю, на этот раз преимущество будет отдано родственникам королевы.

Если герцогиня и чувствовала себя уязвленной, то виду не подала. А когда пришла весть, что герцог Норфолк будет крестным отцом, расплылась в улыбке. Это ли не доказательство, что Говарды снова в фаворе после охлаждения, последовавшего за падением королевы Анны.

Через две недели Кэтрин снова услышала звон: колокола били и в Ламбете, и в Лондоне. На этот раз бой был торжественно-печальный. Королева умерла. Это стало отрезвляющим напоминанием об опасностях, связанных с деторождением, и оживило болезненные воспоминания о матери. Она-то, Кэтрин, по крайней мере, успела узнать свою мать, помнила ее, а драгоценному крошке-принцу такого счастья не выпало. Сердце Кэтрин сжималось от жалости к малышу. А сама идея замужества вдруг показалась совсем непривлекательной. Если ей сейчас позволят выйти за Гарри, меньше чем через год она может расстаться с жизнью. Какой кошмар!

Герцогиня распорядилась, чтобы все облачились в траур и носили его, пока не закончатся похоронные обряды. Вскоре старуху постигло и личное горе: сперва ей сказали, что ее сына лорда Томаса – о радость! – выпускают из Тауэра, и сразу вслед за этим пришло известие о его кончине от какой-то лихорадки. Герцогиня была убита, но не пролила ни одной слезинки. Сидя в кресле, прямая как палка, одетая во все черное, она сообщила Кэтрин, что леди Маргарет Дуглас выпустили из заключения и отправили в аббатство Сион.

– Мне сказали, она тоже сокрушена горем. Но на все Господня воля!

Целый месяц Кэтрин пришлось носить старое черное платье, которое давило ей в подмышках.

– Но вы так очень соблазнительны, – сказал Гарри, когда она пожаловалась на однообразие в одежде.

Вечером Кэтрин взглянула на себя в зеркало. Гарри был прав. Простота в нарядах шла ей. Черное платье имело низкий вырез. Никаких украшений, волосы распущены – все это производило поразительный эффект. На самом деле настолько поразительный, что ей пришлось буквально отбиваться от Гарри.

– Мы должны скорбеть по королеве, – с укоризной сказала ему Кэтрин.

– Я пытаюсь позабыть печаль, – с усмешкой отозвался он. – Идите сюда, маленькая колдунья!

В дверь гостиной постучали. Кэтрин едва успела отскочить от Гарри, как вошел Уилл Эшби.

– Для вас пришло письмо, мистресс Кэтрин, – сказал он, бросив на нее понимающий взгляд, после чего передал ей послание и удалился.

Кэтрин увидела отцовскую печать. И сломала ее под пристальным взглядом Гарри. Чтение не принесло радости: похоже, никогда ей не попасть ко двору. Король лично отменил принятое на выборах решение о назначении отца мэром. «Он ни за что не согласится, чтобы меня допустили к должности мэра, – писал лорд Эдмунд, – и я не могу дольше оставаться в Кале без увеличения своих доходов».

Она протянула письмо Гарри – пусть прочтет.

– Мне так стыдно. Чем заслужил мой отец такое пренебрежение? Наверное, его полюбили в Кале, иначе не выбрали бы мэром.

– Может быть, у короля есть другой кандидат на этот пост, которого он предпочитает, вот и все. Не расстраивайтесь, дорогая. – Он посадил Кэтрин к себе на колени и потерся носом о ее ухо. – По крайней мере, он сохранил свой пост. Быть ревизором в Кале – это немало.

Отец возвращался домой. Кэтрин сидела у теплого очага в своей комнате и медленно разбирала его послание. Новость о скором приезде лорда Эдмунда ее порадовала, но дальше она узнала, что его вызывает Совет короля, и задрожала. «Они говорят, я не выполняю распоряжений короля, – писал отец, – и теперь меня будут допрашивать относительно состояния дел в Кале». Там было еще много чего, но Кэтрин так разволновалась, что не могла читать дальше. Даже теперь она и в спокойном состоянии не слишком хорошо складывала буквы в слова.

В тревоге Кэтрин побежала искать Гарри и встретила его в длинной галерее.

– Взгляните, – требовательно сказала она и вложила письмо ему в руку, а сама стояла рядом, сгорая от нетерпения, пока он просматривал написанное.

– Вдруг ответы отца не удовлетворят Совет? Его уволят? Или с ним случится что-нибудь похуже?

Гарри замялся, будто подыскивал правильные слова:

– Если читать между строк, кажется, он не слишком хорошо справлялся со своими обязанностями, не более того. Я сильно сомневаюсь, что этим можно заслужить заточение в Тауэр.

– Да, но он пишет, что его делают жертвой.

– Дорогая, это отговорка, – вздохнул Гарри.

– Нет, он честный человек, – запротестовала Кэтрин. – Представьте, как тяжело ему сносить такие наветы.

Гарри ничего не ответил. Кэтрин почувствовала себя слегка уязвленной.

В следующем письме лорд Эдмунд сообщал, что его отстранили от должности. Он обжаловал это решение, напомнив мастеру Кромвелю о своей бедности и затратах, понесенных на содержание дома в Кале, и надеялся, что тот позаботится о возмещении ему убытков.

Кэтрин стало жаль отца. За что бы он ни брался, все заканчивалось провалом. Себя она тоже пожалела. Почему ей не выпало на долю иметь родителя богатого, преуспевающего и любимого королем? Она молилась, чтобы никто в Ламбете не узнал о позорной отставке ревизора Кале. Это было бы слишком унизительно.

Лорд Эдмунд вернулся домой в апреле. Его сестра графиня Уилтшир, мать покойной королевы Анны, умерла, и он как раз успел на похороны, где собрались все Говарды и Тилни. Кэтрин ужаснулась при встрече с отцом в Ламбете: он выглядел таким старым и изможденным. Ему, наверное, уже исполнилось шестьдесят, и жизнь не была милостива к нему.

Когда лорд Эдмунд поприветствовал братьев Кэтрин и она в свою очередь встала на колени, чтобы получить отцовское благословение, он поднял ее и крепко обнял:

– Как приятно видеть тебя, дочь моя. Ты выросла и превратилась в юную леди. Я с трудом узнаю тебя!

Маргарет, мачеха Кэтрин, была мягка и дружелюбна, как и прежде, но, когда они присоединились к родне в покоях герцогини, то и дело бросала на отца тревожные взгляды.

– Он неважно себя чувствует, – тихонько сказала она Кэтрин. – Проблемы с камнями в почках, да еще эта последняя неудача… Такой тяжелый удар для него. Но он надеется, что сумеет убедить Совет и его восстановят в должности. – Маргарет вздохнула. – Я пыталась внушить ему, что пора уйти в отставку, но он меня больше не слушает. Он сделался любимчиком женщин Кале, и некоторым из них следовало бы последить за своим поведением.

Кэтрин положила ладонь на руку мачехи. Нелегко, наверное, быть женой отца.

– Не переживай, мы справимся, – сказала Маргарет.

Они сделали реверансы перед герцогом Норфолком, который по неотъемлемому праву занял трон своей мачехи и сидел на нем как василиск – впивался в каждого орлиным взором, надменно поджав губы. Суровый вояка, в свои шестьдесят с лишком лет он не выглядел человеком, с которым можно не считаться. На мгновение его стальные глаза оценивающе задержались на Кэтрин, потом герцог кивнул и одарил ее и Маргарет подобием улыбки.

– Приветствую, леди Эдмунд. Приветствую, Кэтрин. – Норфолк знаком показал, чтобы они сели, и женщины заняли места рядом с отцом. Сидя на скамье бок о бок с братьями, Кэтрин чувствовала себя маленькой и незначительной среди этого грандиозного собрания родственников, облаченных в черный бархат, шелк и меха.

Говорили только о бедной Элизабет, покойной графине.

– Бедняжка так и не смогла пережить смерть королевы Анны, – сказала герцогиня.

– Заболела она раньше, – напомнил ей герцог.

– Потеря детей, да к тому же столь ужасная, ускорила ее кончину, – добавила леди Уильям Говард, женщина милая, изысканно одетая, но, по общему мнению, глуповатая.

– Не представляю, как справляется с этой утратой граф, – произнесла герцогиня.

– Томас Болейн пережил многих, – заметил герцог. – Помните, как он свидетельствовал против собственных детей, чтобы спасти свою шею? Сомневаюсь, что у моей сестры нашлось для него много слов после такого.