– Правильно рассудили. Однако я должна сказать вам, что не всё так невинно, как кажется. Наш док осмотрел тело дневального и обнаружил, что его голова повёрнута наоборот.

– Это как?

– Кто-то повернул его голову задом наперёд, понятно? Не мог же он сам отвинтить себе голову! Значит, это не был несчастный случай. Мы с Бергом провели кое-какое дознание и выяснили, что один из тех, кто первым кричал о пожаре, должен знать причину его возникновения. Его надо допросить. Привлекать к этому следственные органы мы не можем. Вы сами понимаете почему. Расширять круг людей, знающих об этом, мы тоже не можем. Иначе будет ненужная паника на прииске. Люди станут бояться работать и оставлять своих детей. Поэтому я прошу вас помочь провести допрос этого человека.

Людмила замолчала.

– Я не могу пытать человека. Я врач, а не заплечных дел мастер, – ответил Михаил.

Близинский вообще молчал.

– Я приблизительно предвидела, что вы ответите. Но кто вам сказал, что, чтобы допросить человека, его надо пытать? Его просто надо хорошо спросить. К тому же присутствие сразу троих мужчин внушит ему страх. А страх развяжет язык. Не забывайте, что убитый дневальный хотел жить. Ситуация может повториться. Мы должны знать, кто и почему поджёг дом, и кто совершил убийство. Нужно только ваше молчаливое присутствие. Оно достаточно хорошо подействует на психику этого человека. Мне кажется, он далеко не храбрец.

– Когда эту операцию надо провести?

– Завтра. Уберите, пожалуйста, все инструменты и приспособления от любых глаз. Наденьте на лицо маски. Я вам сделаю их. Он не должен вас видеть, чтобы не выдать. Открытое лицо будет только у Берга. Я ещё приду завтра с утра. Ваше участие ограничится только молчаливым присутствием. Бить его никто не будет.

– Хорошо, мы постараемся помочь в этом вопросе. Но я предупреждаю, ни в какой экзекуции я не буду участвовать. Допросов я повидал достаточно.

– Я совершенно с тобой солидарен, Михаил, – сказал Лев.

– Договорились. Теперь перейдём к вашему вопросу. Мне необходимы адреса проживания ваших семей.

– Моя семья может быть только в Томске. У нас там родня. Моя жена томичка.

– Хорошо. Я так и сказала своей подруге. Мне нужен адрес вашей семьи, Лев. Вы должны понимать, что члены вашей семьи не могут знать ничего о вашей жизни. Им будет сказано, что вы живы. Они состоят на учёте и обязаны сообщить властям обо всём, что им станет известно.

– Спасибо, Людмила. Адрес я вам напишу. Только как вы его теперь сообщите? Письма наверняка контролируются.

– Я подумаю. Может быть, будет оказия. Но это не раньше лета, когда в Магадан прибудут суда.

Людмила ушла домой.

– Я поговорила с нашими подопечными. Они со скрипом, но согласились, – сказала она Бергу.

– Почему со скрипом?

– Они беспокоятся, что ты будешь пытать этого человека. Они считают, что допрос – это обязательно выбивание нужного признания, экзекуция. А в любой экзекуции они не могут участвовать. Им хватило этого во время ареста и допросов.

– Ну, а ты как думаешь?

– Я думаю, как и ты.

– А я как думаю?

– Ты думаешь нагнать страху и хорошенько допросить, то есть задать вопросы и получить ответы, без битья, – ответила Людмила.

– Попробуем так. В случае чего пригрожу, что отдам его следователю.

– Да, ты знаешь, что я сказала твоим гостям одеть маски. Они не должны показывать ему лицо.

– Какие маски? Ну и выдумщица же ты!

– Нет, я вполне серьёзно. Я сделаю им маски. Возьму новые чулки, прорежу отверстия для глаз. Ему так даже страшнее будет. Во сколько мы должны быть готовы?

– Я думаю его пригласить часов на девять утра. Тебя там не должно быть. Это мужской разговор.

– Но как же без меня? – обиженно возразила Людмила.

– А вот так, без тебя и без Врангулы. Вас там не должно быть и близко. Я тебе сам всё расскажу. Это моё твёрдое слово.

– Ты что, собираешься его бить?

– Нет. Ты меня будешь стеснять. Я не смогу при тебе быть естественным и таким, как надо. Даже близко тебя не должно быть.

* * *

Как только Зеников зашёл, две огромные немецкие овчарки по команде Берга легли около двери. Андрей испуганно огляделся. Из соседней комнаты вышли двое в масках. Сели молча у стола по разные стороны от Берга.

– Отто Карлович, что это значит? – спросил Зеников дрожащим голосом.

– Это значит, что нам кое-что известно о возникновении пожара. Есть свидетели, которые видели, как ты перед пожаром пробежал в общежитие. А спустя некоторое время вышел, обежал два раза вокруг дома и только после этого стал кричать.

– Не виноват я. Ей богу, не виноват! Я не поджигал и ничего не знаю.

– Врёшь! Ты знаешь, что там был дневальный. Почему ты не разбудил его? Ты ведь первый знал о пожаре. Огонь только начался. Он только показался из среднего окна, когда ты стал кричать. Ты мог разбудить человека и потушить начинающийся пожар.

Зеников дрожал.

– Я ничего не знаю. Я не виноват.

– Хорошо. Ты не виноват. Но ты скрываешь от нас то, что должен рассказать.

– Это был несчастный случай. Так заключил следователь, который приезжал из Сусумана, – сказал Зеников дрожащим голосом.

– Следователь заключил одно. А мы знаем – другое. Если ты не расскажешь сейчас о том, что произошло в бараке, я передам дело в суд на доследование. А ты знаешь, что дневальный к началу пожара был уже мёртв. Тебе придётся отвечать за убийство. Наш доктор сделал экспертизу. На основании этой экспертизы ясно, что дневальный перед пожаром был убит. Ему свернули шею. Парень он крепкий и высокий. А ты, Андрей, не мог этого сделать, в силу своего слабого сложения и небольшого роста. Тебе надо рассказать обо всём, что ты видел и знаешь.

– Я боюсь. Я подумаю.

– А ты уверен, что у тебя есть возможность думать, сказать нам правду или не сказать? Андрей, если ты нам всё расскажешь, мы будем знать, кто действительно виноват. Иначе вся вина падает на тебя. Я говорю тебе, у нас есть свидетели. Тебя видели входящим и выбегающим из барака. Ты должен знать, что там произошло.

Андрей опустил голову. И все увидели, что он плачет. Ему предложили стул. Берг некоторое время помолчал, давая ему собраться с мыслями.

– Говори! Сукин сын! Ты что сопли распустил, сидишь, врёшь? Под суд захотел? В лагере жить хочешь?

Зеников вытер глаза мятым платком.

– Хорошо. Я всё расскажу. Я действительно был в бараке перед пожаром. Всё произошло из-за Елены. Все знают, что она любит флиртануть и прочее. А в последнее время она совсем совесть потеряла. Я её просил бросить это дело. Ведь позор! Но она только смеялась надо мной. А за два дня до пожара говорит мне: «Я такого мужика встретила, что тебя с ним и рядом посадить нельзя». Я стал спрашивать, кого она имеет в виду. А она призналась, что не наш он. С соседнего прииска к ней приходит, и в общежитии они с ним встречаются. Она утром ушла. А я решил посмотреть, что за мужик такой. А там такая история приключилась. Этот мужик, что с другого прииска, опоздал. А дневальный стал к ней приставать. Завалил её на топчан. А в это время тот мужик и пришёл. Он здоровый. Я его, оказывается, знаю. Его Сундук зовут. Прозвище у него такое. Он из расконвоированных и блатной. Сундук схватил этого дневального и свернул ему шею. У него силища и норов, как у дикого слона. Елена быстренько смылась. А я стою, открыл рот. От страха ничего не могу сказать. Он ко мне повернулся. Погрозил пальцем. Пошёл на кухню. Принёс оттуда канистру с бензином. Дал мне в руки. Говорит: «Лей!» Я стал лить. Он махнул рукой: «Достаточно». Кинул спичку и ушёл. А я когда очухался, везде горит. Я выскочил из общежития, обежал его пару раз, а потом заорал: «Пожар!» Этот мужик после пожара на другой день приходил к нам. Сказал, чтобы я молчал. Иначе он мне голову отвинтит. И Елене грозил, а она от него сиганула в окно.

Зеников замолчал.

– Ну, что ж, Андрей, теперь всё ясно. В твоих интересах действительно молчать обо всём и очень крепко держать язык за зубами. Сундука мы разыщем и с ним рассчитаемся. Тогда и ты вздохнёшь спокойно, не отвинтит он голову тебе. Елене твоей это будет хорошим уроком. Иди на работу.