Возвращавшийся с работы Пётр ещё снизу шум услышал и прибежал, прибежала на шум и та самая тётя Люба. Никакие «увещевания» не помогали. В конце концов дядя Петя просто едва державшуюся на ногах «родственницу» на руках вниз отнёс и на улицу выставил… А потом…
Настало время кое о чём поведать…
Итак, как мы помним, родилась Вера – «чадо нежеланное» на исходе окаянного тридцать седьмого. А случившееся за несколько месяцев до того…страшная быль и чудо в одночасье…
Был Престольный Праздник чудом уцелевшего маленького деревянного Храма в честь Образа Казанского Матери Божией. Решили всё-таки крестным ходом вокруг любимой Святыни уцелевшей пойти…
Вдруг появились… с автоматами… В идущих с хоругвями и иконами, среди которых и дети, и женщины, и старики были, несколько залпов выпустили! Путь Хода Крестного в одно мгновение в кровавый превратился «путь»… Шли они священника и дьякона арестовывать и храм закрывать – да на Крестный Ход «наскочили»…
Вдруг разразилась страшная гроза – хоть вроде бы ничто не предвещало. И в одного из палачей … ударила молния!…
Храм не разрушили, а убиенных похоронили и стали тайно почитать как мучеников…
Но когда стали тела подбирать – нельзя о них сказать «трупы» – двое каким-то чудом необъяснимым только ранеными оказались! Отрикошетили пули, наверное…
Эти двое, что в хоре пели, были двадцатилетний, две недели назад со срочной службы в армии вернувшийся сын Дьякона и четырнадцатилетняя дочь Священника. Так и пролежали без сознания до вечера рядом с убиенными близкими людьми. Врачи и медсёстры втайне уважали и батюшку, и дьякона, да и просто были людьми, долг свой выполняющими – бились за жизнь чудом от пуль не погибших – некоторые, наверное, про себя молились. Почти не верилось, что юноша выживет, с девочкой чуть-чуть легче было – видимо стреляли в них из разных мест…
Да выжил юноша по Милости Божией, даже инвалидом не стал. И девочка выжила и на ноги встала. Об этом – в тот день случившемся, и через много лет как о чуде вспоминали.
А палачи о них не вспомнили – не представляли, что кто-то живым остался. Да и молнией «кару получившего» хоронить надо было…
Этими чудом спасёнными – второй раз «рождёнными» были сын дьякона Михея Пётр и дочь священника – отца Василия Феврония. А двое младших братьев Петра вместе с родителями от пуль палачей смерть во время Крестного Хода приняли. Одному было семнадцать, другому – четырнадцать…
Пётр, несмотря на молодость, был уже знаменитым краснодеревщиком – талан от Бога и желание трудиться! И для Храма любимого сделал немало.
Феврония с ранних лет кружева плести научилась, а ещё шила прекрасно – тоже Дар Божий. И для Храма, конечно, шила…
А породившая на свет Веру, значит…тоже дочерью священника была?! К великой скорби, да. Вырождение, «отродие», отрекшаяся от Бога, от совести, стала она одной из тех, что на гребне мутной волны, на крови братоубийственной распри, на уничтожении народа русского «поднялись».
Когда расстреляли с хоругвями, с иконами идущих, носила она «под сердцем» чадо нежеланное. «Под сердцем» – нет, это не о ней, не о таких – под сердцем с любовью носят – а она всё время себя ругала, что от «приплода избавиться» не успела.
Муж «под стать» – расписались, когда уже, как говорят «такие», «живот на нос полез»…
Но самое – самое страшное – то, что и произнести сил недостаёт… Помните, что палачи, Крестный Ход в кровавую дорогу смерти превратившие, шли священника и дьякона арестовывать и храм закрывать?! Шли «по доносу». А донос … нелюбимое чадо носившая написала!… На родного отца и хорошего друга его, не раз людям помогавших! Написала «за контрреволюционную деятельность» – а по сути за то, что отговорили чадо невинное, нерождённое жизни не лишать (Она потом лишит нескольких – и от «мужа законного», и от «проезжих молодцов»). И за то, что русоволосый красавец Пётр, который был лишь на три недели моложе, на взгляды её похотливые «не ответил». И за то ещё, что «эту блаженную Фирку» больше любили, как считала «старшая сестра» по неразумению …
Оставшиеся в живых родные Петра понимали, что девочке со старшей сестрой жизни не будет, а потому в свой дом взяли. (О том, что сестра её донос на родного отца написала, тогда ещё никто не знал).
Феврония школу окончила, трудиться начала. Когда исполнилось ей восемнадцать, они с Петром расписались и обвенчались – тайно, конечно, но не сделать этого не могли.
В знаменитом Храме Богоявления, что в Елохове, свершилось Таинство. Было это… в начале июня 1941…
Когда уходил Пётр на войну, поклялись супруги, что, если живы останутся, всегда будут, в Память о родителя убиенных, всем, в беду попавшим, помогать. А ещё постараются, если сестра Февронии не одумается, забрать к себе племянницу. Однажды Феврония тайком малышку окрестила – но никто о том до поры не знал…
Рассказали племяннице сразу после того, как чудом вернулись, «волной беззакония» не смытые. Решили, что пора – была Вера девочкой доброй и умной – не успела, к счастью, «мамаша, душу ребёнка искалечить – тоже, благодаря чистой сердцем тёте. Тогда же рассказали племяннице о погибших бабушке с дедушкой, обо всех, что во время Крестного хода жизнь за Христа отдали. Потом супруги вместе с племянницей на могилу ходили. Умолчали пока только… Об этом несколько позже…
А ещё на следующий день пошли супруги узнать о судьбе участкового Ивана Михайловича – пошли в отделение – да там его и увидели. Его, как мы помним, ещё раньше Петра отпустили и с должности не сняли. Иван Михайлович тоже накануне пытался Петра разыскать… Потом дружили семьями…
А кем же был т.н. Верин «отец», которого она не помнила?! Хорошо, наверное, что не помнила…
Он приказы по отношению «врагов народа» в исполнение приводил. А после «нервное напряжение» водкой «снимал» – да в пьяном угаре и жизнь свою никчемную закончил – под машину попал. Было это в июне сорокового… Во время войны Феврония сестре помогала – вернее племяннице – нередко девочка у тёти ночевала. Сестра принимать помощь вынуждена была – только никакой благодарности никогда не чувствовала. А ещё сестре завидовала… Как мы помним, о совершённом ею предательстве никто тогда не знал…
Вера пошла в школу в предпоследний военный год – собирала её в основном тётя Фира. Благодаря тёте, наверное, и училась хорошо.
Прогремели Победные залпы – и вскоре вернулся Пётр. Стали супруги документы собирать, чтобы племянницу к себе забрать – сестра всё чаще стала к зелью «прикладываться». Ну а потом, как мы помним, случилось то, после чего Вера осталась жить с тётей и дядей, в честь Святых Благоверных Князей-Супругов наречённых.
Глава шестнадцатая. Убившее предательство.
Сдерживаясь из последних сил, стараясь даже голос не повышать, Пётр настоятельно посоветовал «родственнице» домой идти и проспаться…И тут словно бес в ней кричать начал, как в тот роковой день, когда Вера от «мамашиных» побоев к тёте с дядей убежала. К уговорам – именно уговорам – присоединилась и сбежавшая вниз тётя Люба – только безуспешно. На весь дом крик раздавался: «Как жалко, что «этих» и «поганого участкового» так быстро отпустили». О том, что «если бы от Верки, как потом от трёх, избавилась, мужика бы давно нашла». Пётр и тётя Люба пытались ей рот закрыть – да не получалось. И «почему Петька эту Фирку блаженную выбрал»?! Феврония от рождения лицом ни хуже, ни лучше «сестры» была. Только у старшей глаза злобу и хитрость выражали, а потом ещё и водка уродства «прибавила»; а у младшей в глазах доброта светилась – даже после того, как «за краем» гибели «побывала». На Февронию многие заглядывались, да знали, что она Петру верна – верна их общей памяти и скорби…
И, наконец, выкрикнула «сестра» самое страшное – «почему их – Петра и Февронию тогда с этими «убогими» не пристрелили и церковь не снесли». (Всё это – относительно «пристойный» перевод озверевшей пьяницей в тот вечер произносимого). Все в ужас пришли – поняли, по чьей вине сиротами в юном возрасте стали; поняли, почему в них и в самых близких, любимых людей стреляли… Тогда уж Пётр просто за дверь «родственницу» вытолкал…
