Его гробовое молчание говорило ей лучше любого другого ответа. Ксюша коротко кивнула и, развернувшись, выскочила в дверь, не видя на своем пути ничего и никого.

Их импровизация кончилась фразой: «Мне нужна ты» и теплыми объятиями. Их отношения кончились в ледяной, звенящей тишине медкабинета.

«Заканчивать всегда надо эффектно, Ксения…».

Закрывшись в кабинете, Ксюша металась час кряду. Вновь. В своей норе. В тот день кабинет стал ей норой. Хотелось выть, хотелось в окно, хотелось надраться в баре, как какая-нибудь пропащая женщина. Нельзя в бар: там стафф, постояльцы, там друг его. Нельзя в окно – какая глупость, у неё все еще планы на эту жизнь; нельзя выть – услышат, тут кругом уши. Голову разрывало от вопросов: в какой момент в своей жизни и в каком месте она повернула не туда, что оказалась сейчас в этой точке? За что ей раз за разом все эти испытания? Почему сейчас? Что она сделала не так, кого так обидела, что до сих пор никак не расплатится? Что они сделали не так? Что за хаос творится в ее личной жизни, когда он рассеется? Сколько еще боли придется на ее долю? Она же не железная… Она же кончится.

Спустя час Ксения уже просто сидела и смотрела бессмысленным взглядом в стену, которую Юра так любил изучать. Эмоции вдруг кончились, все, она за тот день израсходовала их годовой запас. Потратила пятилетний запас нервных клеток. Несколько часов назад ей казалось, что их все высосал телефонный разговор с Ольгой Николаевной, но нет… Оказалось, и на долю врача осталось.

Девушка сидела, замерев истуканом, уставившись в одну точку, ощущая внезапный вакуум в душе, и благодаря накатившему этому мнимому безразличию теперь более или менее хладнокровно уже размышляла. Размышляла, ей не нравились заключения, к которым она приходила, но, кажется, они и стали единственно трезвыми за всё то время, что она боролась со своей паранойей.

Нужно правде в глаза смотреть. А правда сладкой не бывает, чаще всего правда – горькая.

Что они с Юрой сделали не так… Единственный вопрос, на который, в глубине души управляющая это знала, ответ у нее был. Ответ – они друг другу не доверились. Виноваты оба. Не он один – с его хладнокровием, его грёбаной маской, за которой не разглядеть ни черта, с его амбициями – ведь и у Ксюши они тоже есть и она не собирается от них отказываться, а от врача этого в глубине души ждет! Не он один – с его недоверием к управляющей, его додумками, нетерпением, слепотой... Виноваты оба. И она – не меньше. Тяжело... Тяжело признавать, как же невозможно тяжело! В собственных глазах человек всегда белый и пушистый... Он не смог довериться ей, потому что… Потому что… Да, потому что увидел, что она не доверяет ему. Так оно и было ведь, так же?

«Так? Да. Так? Да! Признай! Смотри правде в глаза... Страшно? Смотри, не отворачивайся... Любуйся. Ты многое сделала сама...

Ты не смогла ему довериться, навешала ярлыков, придумала в голове сценарий, в который и уверовала»

Когда ты варишься в собственной обиде, невозможно сложно бывает взглянуть на ситуацию отстраненно, засунув подальше собственную гордость. И Ксении в тот момент невероятно тяжело было принимать, что – широкими мазками – это её паранойя, ее страх перед будущим этих отношений привели к недосказанности, её паранойя и страх подтолкнули её ко лжи, в которой сама управляющая не видела преступления, но с которой не желал и не смог смириться врач. Её ему лжи. Не его. Её. В голове по кругу вертелось: «Ты боишься каких-то граблей, придумала себе какие-то ожидания, сомневаешься в нас, мотаешься где-то, мне говоришь неправду, не доверяешь и считаешь, что я должен в ответ продемонстрировать понимание и чуткость!? …Ты всё это время меня обманывала. Отсюда вытекает резонный вопрос. Зачем?». Это все Юрины слова: «Дурить голову», «дарить пустые надежды», «неправда», «ложь», «обман», «вранье». Выходит, именно в этом его истинные претензии, отсюда изначально всё пошло, это грызло врача изнутри так долго, это он в себе молча носил, прикрываясь чертовой своей маской равнодушия и беспечности, гори она в аду, надумав остальное… Она сама дала ему поводы подозревать… И Олег с его цветочками постоянно… Боги!

Ксюша не понимала себя. Там, в медкабинете, именно его недоверие так обидело, ранило ее, и так раненую разговором с Ольгой Николаевной, именно оно заставило промолчать, все отрицать, выбрать побег, а не правду. А теперь она сидит и занимается тем, что Юру оправдывает.

«Смотри правде в глаза: в своем собственном недоверии ты лишила его права на правду, лишила опоры.

Чего же ты ждала? Поставь себя на его место…»

Поставить себя на место другого человека… Сделать то, что невероятно сложно сделать под грузом эмоций, но вполне посильно, когда у тебя их больше не осталось…

Не особо хорошо отдавая себе отчет в действиях, Ксюша поднялась с кресла и вышла из кабинета. Нужно попробовать... Да, несколько часов назад она сама предложила расстаться, врач промолчал, но объяснить она должна была, должна была! Должна была, но выбрала бегство. Наверняка уже ничего не исправить, он уже не захочет верить и, наверное, не поверит, но сказать – нужно. Хотя бы для того, чтобы не оставаться в его памяти беспринципной обманщицей, ни во что их отношения не ставящей. Чтобы не обесценивать всё хорошее, что между ними было.

Теперь всё кончено, а потому её проблемы не должны иметь здесь уже никакого значения. Это только её проблемы. Пусть послушает! Она ему сейчас всё скажет! И про его гребаную маску, кстати, тоже – всё, что она думает по этому поводу! Она что, Ванга – истинные его чувства за ней видеть!?

Коленки снова затряслись. Ксения спустилась вниз и оглядела глазами лобби: у бара врача не было, как не было и в ресторане. Медкабинет? Закрыто… Она долго стучала, пыталась что-то говорить, звала по имени. Нет. Кажется, и там пусто. Вновь поднявшийся страх перед объяснением окутывал внутренности… В комнате? Вышла на улицу, дошла до домика персонала, всё повторилось: дверь была заперта, за ней – тишина, она так простояла минут десять. На лавочке пусто. У Льва Глебовича? Управляющая чувствовала, как эмоции опять накатывают на нее, как нервы, которых вроде и не осталось уже, натягиваются до предела, готовые вот-вот лопнуть. Что за день такой? Когда у нее был хуже? Куда уж хуже? В беседке нет, лавочка пустует…

Она вернулась в лобби и в растерянности остановилась недалеко от входа, вновь заскользила глазами по холлу.

— Ксения Борисовна! — Саша, никогда не позволявший себе криков через весь зал, уставился на нее из-за барной стойки, всем своим видом умоляя подойти. Внутри всё неприятно сжалось до размера атома. Что стряслось? Ксюша быстрым шагом направилась к нему.

— Ксения Борисовна, можно закрыть бар? Или на крайняк поставить сюда Игоря с кухни. У него есть опыт.., — Александр уставился на нее глазами, в которых читалась фактически паника.

— Саша, что случилось? — голос предательски дрогнул, Ксения выжидательно смотрела на бармена.

— Ничего особенного, Ксения Борисовна, мне просто срочно нужно уйти. Я готов к штрафу, отпустите, пожалуйста.., — парень опустил глаза и теперь рассматривал столешницу.

Если «ничего особенного», то почему у нее сердце в пятки падает?

— Са-ша… Говори. Я тебя отпущу – сразу после того, как ты объяснишь причину.

— Хорошо… Ксения Борисовна, Вы только не волнуйтесь, просто… Просто у меня такое нехорошее чувство, будто.., — он глядел с каким-то испугом и сомнением, явно размышляя о том, стоит ли продолжать, явно ругая себя за то, что вообще поддался на ее провокацию.

— Саша, что!? Говори! — управляющая уперлась рукой в барный стул, интуитивно ища какую-то опору.

«Да не тяни же, мать твою!»

— … Будто с Юрой… В общем, будто с ним что-то случилось, — выдохнул он, уже не пытаясь скрыть панику.

«В каком смысле?»

Пол поплыл, пространство вокруг закружилось…

— С чего ты взял? — какой-то слабый, чужой голос, совсем не похожий на ее собственный.