— Маргарита Львовна, я прошу прощения, это совершенно не мое дело, но я не могу и не буду сейчас молчать. Я не понимаю, с чего Вы взяли, что у Вашего мужа с нашей управляющей шашни? Может у Алексея временное помутнение рассудка, может, амнезия, только с Ксенией Борисовной у него ничего нет и не было все это время. Уверяю Вас. Во-первых, я здесь днюю и ночую и видел бы. Во-вторых, она позавчера вечером ему, стоя в пяти метрах от барной стойки, говорила, что между ними два года, как все кончено, и просила не дурить. В-третьих, она с час назад на моих глазах и на глазах Вашего отца послала его в далекое пешее путешествие, вот прямо здесь, в лобби. Не верите мне – спросите у Льва Глебовича. Я понимаю, Вам больно, Вас предали, но зачем же наговаривать, зачем ни в чем не виноватых людей за собой в эти жернова тащить!?

«Что..?»

Вихрь эмоций внутри, врача крутило, бросало туда-сюда, он вперился в друга глазами, глотая каждое его слово. В голове проносится: «Юрец… Тебе лучше не знать… Застал… Эта за своим столом, крысёныш, падла, чуть ли не ноги ей целует. Ой, Юрец, знать не хочу, что у них там…», — рисуемая в его голове картинка вдруг приобретает несколько иные очертания. «Взаимно». По словам Зуёнка. Только по его словам… Самое главное, ключевое, врач упустил, позволив холодному разуму отключиться в тот самый момент, когда услышал слово «Взаимно».

Что он всё еще тут делает? Что он вообще тут делает!? Ему же нужно идти, бежать, искать её! Просто обнять и почувствовать ответ, подтверждение или опровержение. Как он мог позволить эмоциям одолеть себя? Это его извечная ошибка! Всю жизнь он наступает на одни и те же грабли! Борется, борется, но в итоге все равно разрешает чувствам взять над собой вверх, захватить… Ломается под ними, как какая-нибудь спичка, какой-нибудь прутик. Он должен быть сильнее, сколько раз уже давал себе зарок… И все снова.

Врачу нужно идти, бежать, искать, но он не может встать и сорваться. На Юриных глазах Санёк себя зарывал – ради него. Друг познается в беде. Сашка был настоящим другом: его вытащил, себя закопал.

«Сашка, что ты творишь? Оплеухи было достаточно…»

Нет, Юра прекрасно понимал: одной оплеухи было не достаточно.

— Санёк…

Маргарита вперилась в бармена недобрым взглядом.

— Мальчик, ты что, берега попутал? На бирже труда давно не стоял? Ты кто такой вообще? Впрочем, неважно, можешь идти паковать вещички.

— Что Санёк? Что Санёк? — друг игнорирует блондинку чуть более, чем полностью, не обращает на нее вообще никакого внимания, — А ты-то что сидишь – уши развесил? Тебе не виски тут глушить, тебе надо идти, искать, разговаривать! А ты сдаешься, не успев разобраться! Я думал, ты сильнее своих эмоций!

Сашка озвучивает все его мысли – до одной. Он везде прав, везде. Прав и разочарован. И это – справедливое, заслуженное разочарование.

Юра смотрит на друга, отчетливо понимая, что именно тот сейчас делает. Дав ему эту затрещину полотенцем, вернул в сознание… За одно это он ему будет до конца жизни благодарен. За его решимость и злость, за его разочарование им, за его бесстрашие перед лицом увольнения. Сообщил всё, что хотел, не побоялся её… Спас, подставившись без лишних размышлений. Пока сам врач сидит и хоронит не успевшие толком начаться отношения. Стало невыносимо стыдно. Сразу за всё. За собственную бесхребетность в этот момент, за то, что позволил эмоциям взять вверх, за то, что засомневался в ней, что впервые за годы и годы дал слабину с этим виски, что был готов поверить Льву, что поверил Маргарите, так точно почувствовавшей, куда бить, что едва не повелся. А расплачиваться за чужие ошибки будет, значит, Сашка.

— Маргарита Львовна, а увольнения я не боюсь, у меня предложений достаточно, не переживайте, — у Санька, вспомнившего, наконец, и о Маргарите, такое уверенное и решительное выражение лица, словно ему сейчас абсолютно все равно. Словно он вот прямо сейчас готов уйти в закат с высоко поднятой головой.

«Это несправедливо… При чем тут Санёк? А я как?»

В голове полный кавардак, внутри ураган, но врач отчетливо понимает, что в эту самую секунду первостепенное значение имеет вовсе не его не успевши наладиться летящая к чертям личная жизнь…

— Маргарита Львовна, я не ошибусь, если скажу, что увольнение сотрудников – прерогатива Льва Глебовича и Ксении Борисовны. Ни один, ни вторая ценными кадрами не разбрасываются. И один и другая прислушиваются к мнению местного врача. А Вы, я смотрю, собрались куда-то? — произнес Юра хрипло, переведя глаза на стоящие за ее спиной чемоданы, — Желаю Вам доброго пути и найти на нем свое счастье…

«Скатертью дорожка...»

— Ты смотри, ветеринар, как заговорил! — девушка неприятно усмехнулась, — Засекай 10 минут: ни твоя управляющая, ни твой друг, ни ты сам спустя это время работать здесь больше не будете.

Она потянулась к сумочке, достала телефон. Юра молча за ней наблюдал, окончательно протрезвев в мыслях. Санёк хмуро натирал посуду. На горизонте появился Лев. Опустил руку в карман пиджака, достал смартфон, поглядел на экран, подошел к стойке.

— Ритузик, ты чего мне трубу обрываешь? Я думал, ты уже на полпути к своему сказочному Бали…

— Па-па! Уволь их всех! — какой капризный, обиженный голос, на всё лобби. В их сторону начали оборачиваться.

— Не понял… Кого? — Федотов с недоумением посмотрел на Маргариту.

— Вот этих.., — она кивнула в сторону барной стойки. — У тебя здесь хамло работает. И управляющую!

— Лев Глебович, Саша ни в чем не виноват, он.., — Юра хотел вступиться хотя бы за друга, который действительно просто попал в этот замес его милостью, но был остановлен жестом Льва. Тот выставил ладонь вперед, показывая врачу, что сам разберется, удостоив его лишь одним вопросом:

— Юрец, тебе телефон для чего нужен вообще? Ты чего сообщения хозяйские игнорируешь?

Телефон? Какой телефон в этой ситуации? Врач машинально достал из кармана гаджет:

11:52 От кого: Лев Глебович: Юрец, отбой, не было там ничего. Совет да любовь.

«Вовремя прочел, ничего не скажешь…»

Вот и еще один далеко не равнодушный… Врач молча развернул смартфон экраном к Сашке. Тот только головой покачал и глаза страшные сделал. В них читалось: «Нет слов!»

Федотов, меж тем, взялся за дочь.

— Ритузик, ты в своем уме? Хочешь меня без врача и единственного бармена оставить? На его место встанешь? Ставлю платиновую карту, что у тебя у самой рыльце в пушку. Если бы они тебе действительно посмели нахамить, от них бы к моему появлению мокрого места не осталось. Хочешь совет? Не дури!

— То есть вот так, да? То есть, ты хочешь сказать, что и управляющая у тебя – ангелок?

— Ну, ангелок не ангелок, а ничего плохого лично тебе она не сделала, дочь. Так что давай-ка успокаивайся, вызывай такси и забудь всё, что здесь было, как страшный сон…

— То есть, как это «ничего»? То есть, то, что она мужа моего увела – это «ничего»? Что она даже извиниться не зашла – это «ничего»? Она тебе что, дороже меня!? — интонации блондинки приобрели визгливый характер.

— Ну, во-первых, твоего мужа она не уводила – я час назад был свидетелем драмы вот на этом самом месте. Зуёныша твоего переклинило, голову ему надо лечить, это точно. А лучше было бы вообще все мозги ему вышибить. Во-вторых, не стыдно тебе врать родному отцу-то, а? Заходила она к тебе, объяснялась по этой ситуации, ты ей сказала что? Что тебе все равно, отпустила с миром. Она с тобой уже наученная – диктофон включает. Так что не надо мне тут корпоративный дух подтачивать. Дуй давай. Пока я не разозлился…

Маргариту со стула как ветром сдуло. Вытирая тыльной стороной ладони подступившие слезы, она схватилась за ручку одного из чемоданов, зло посмотрела на мужчин, вперилась взглядом в отца:

— Па-па, имей ввиду: пока она в этом отеле работает, ноги моей здесь не будет!

— Решила напугать ежа голой жопой? — Федотов не любил, когда кто-то пытался его шантажировать, вскинулся тут же, — Езжай-езжай, отдохни! Потом обсудим.