— И что же я, — заговорил Бирн дрожащим от злобы голосом, — должен, по-вашему делать, чтобы принять правду?

Этьен театрально расхохотался.

— А ничего! Ты ж слабое духом ничтожество, которое ни на что не способно, разве нет?

Лицо Бирна окончательно залилось краской. Этьен придвинулся к нему еще ближе.

— Жить-то ради Эотаса явно посложнее будет, чем выпить ради него яду, а? — прошептал он, и голос его, казалось, дребезжал. — Еще легче будет только весь остаток жизни винить себя во всех смертных грехах, лишь бы не пытаться сделать ради своего бога хоть что-то существенное! Строить храмы, просвещать неверующих, сражаться за то, чтобы люди приняли истинный облик Дитя Света — это ж все тебя не достойно, это все ведь выше твоих сил. На тебе ж грех, сука, висит, который никак вообще искупить нельзя!

Бирн, тяжело дыша, вскочил на ноги. В его глазах, буквально прожигающих Этьена, отражались сотни слов, произнести которые вслух ему не доставало сил. И наглости. Поэтому Бирн, не сумев стерпеть издевательского выражения лица Хранителя, немедленно вышел прочь из каюты, напоследок с яростью хлопнув дверью. Этьен, быстренько отложив трубку в сторону, мигом прислушался к происходящему в трюме.

Легкими шагами Бирн помчался вверх на палубу. Спустя несколько секунд Этьен услышал, как бегут по лестнице наверх чьи-то гораздо более тяжелее, но не менее быстрые ноги.

Хранитель улыбнулся. Встал, вновь забил себе трубку. И после первой же затяжки в голос расхохотался.

*

Берег Асонго встретил их теплым соленым ветром и неугомонным криком кружащих над причалом чаек. Вообще, к берегу пристали они уже давно. Вероятно, больше часа назад. Но, несмотря на отсутствие здесь каких-либо дел, отбыть с острова было невозможно из-за Эдера, присосавшегося к рыжеволосому мальчишке, словно треклятый москит.

Они плыли к Асонго больше двух дней, и ни разу за это время Этьен не видел этих двоих порознь. Он не слышал, что Эдер так увлеченно рассказывал Бирну, не понимал, над чем они сейчас могут смеяться. Но Этьен все равно не мог заставить себя перестать улыбаться, стоило только ему услышать где-то под палубой счастливый голос Эдера и вторящее ему веселое бормотание Бирна. Сам Этьен не сказал за все прошедшее время мальчишке ни слова. Но никто из них в этом особо и не нуждался.

Уже больше получаса Хранитель стоял на палубе у самого борта, опершись о него локтем, которым он поддерживал голову, и беззвучно наблюдал за замершими у берега фигурами. Все минувшие полчаса улыбка не сходила с его лица.

Все-таки чем-то поистине удивительным было наблюдать за тем, как эти двое могут так искренне и счастливо болтать несмотря на то, что мир их обоих оказался вдребезги разрушен. Глядя на них, Этьен едва уловимо ощущал внутри себя какое-то новое чувство. Необъяснимо приятное и будто бы отчасти даже знакомое.

Спустя некоторое время фигуры медленно направились к замершему у причала «Непокорному». Подойдя к самому его борту, Эдер с Бирном вновь остановились, долго что-то обговаривая. Бирн при этом не мог перестать улыбаться. В конце концов Эдер вздохнул, снял с себя Дирвудский медальон и повесил его на шею мальчишке. Затем крепко пожал ему руку, тепло усмехнулся и, не оборачиваясь, начал забираться на палубу.

Одинокая рыжеволосая фигура на причале Асонго долго еще смотрела на то, как «Непокорный» пропадает, растворяясь в полосе далекого горизонта. А Этьен очень скоро после отплытия подошел к стоявшему у борта Эдеру, молча замерев рядом с ним.

Выражение лица у неудавшегося висельника казалось каким-то необыкновенно спокойным. В уголках его губ замерла еле заметная улыбка, а взгляд был устремлен куда-то далеко-далеко к горизонту. И во взгляде этом Этьен больше не видел ставшей Эдеру привычной усталости.

Эдер увидел подошедшего Хранителя вовсе не сразу. А когда все же заметил, то тут же несдержанно расхохотался.

— Знаешь, Этьен, — начал он своим привычным полушутливым тоном, — все-таки я безумно рад тому, что у тебя нет детей.

Смех Хранителя бессовестно заглушили морские волны.