Вступление

Россия, XXI век.

Её лицо неотразимо,

Но как же тянет

Страшной силой

Её открыть и обозреть!

Я при болезни,

Вечер в полоне,

Главой склоняяся в поклоне

Над ноутбуковой доской,

Делюсь и грустью, и тоской,

А ваш рабочий день на склоне.

Рассказ один. Сюжет простой.

И в нём диковины не меньше,

Чем в клипах звёзд красивых женщин,

За то ручаюсь слов игрой!

***

Глава первая «Иван Гусаров»

И всё одно, и всех бомбят,

Ругают в дышло не то в уши.

Им наш расклад совсем не нужен,

Они по-старому корпят

И молодёжь гнобят за дурость —

Ох, это племя стариков!

Таких видал, трудясь в охране,

На службе, что работает в пожаре,

В театре драмы, во дворце,

На улице, за стойкой бара,

На крыльце!

Средь ветеранов ВДВ,

Учителей, врачей, таксистов,

Везде знакомы мне те лица.

В своей они не пали славе,

На поколенье взгляд кося.

Почёт отцов не увидали,

Но заморочились едва ли,

В обхват гребя священной бранью,

На кухне молодых клеймя.

А между тем в лихое время

Капитализма и Бродвея

На новый лад спешит развеять

Печаль их и тоски ударов:

Выпускник МГИМО Иван Гусаров.

Его судьба проникнет в душу,

Таким, как он, кусок не нужен.

Ему хоть божий зной, хоть стужа —

Он из России ни ногой.

Что делать там, где есть покой? —

На лщёных ликах заграницы

Глядеть в упор и падать ниц

Пред густо выкрашенной хной?

К тому ж не сноб, и шёлк столиц

Его совсем не привечал,

И потому Москвой дивиться —

Всея Руси красой девицей —

Наш Ванечка, увы, устал.

Покинул родненький причал,

Схватил нажитый рюкзачок,

Деньжат вложил на счёт-карман,

Рванул в неведомый туман.

Заделом красный взял диплом,

Затеял дело не то спор,

Что сможет век прожить

Без стольна града,

Без светских раутов и вечеров,

Бомонда близкого кругов,

Домов торговых, бирж и богаделен.

Своей звезде он будет верен.

Узнает толк, взведёт мосты,

Подымет знамя для народа.

Его пленяла та свобода,

Что без слюнявых струйных чувств.

Он вспомнил город Златоуст,

Что посещал в далёком детстве,

Опорный край привлёк – Урал;

Привлёк Алтай и камчадал,

Сибирской житницы простор;

Привлёк Архангельск, беломор;

Там – Китеж-град, тут —

Лукоморья волость.

Про Ваню, должно бы,

Затеять повесть…

Отобразив его черты,

Усугубив страстей углы,

Конфликты классов, поколений

Преподнести без всякой лени…

Но разве б был так знаменит Онегин,

Не будь совьён поэзией ветвей?..

Так муза шепчет… мы за ней!

***

Глава вторая «Портрет»

Главой второю края не почать,

Герой пустился в приключенье!

Но разве можно отпускать его

Без строгости сухого мнения?

Как наш читатель?

Скажет: где портрет?

А нам не к спеху иглы осуждения.

К тому же наш Иван не гневный гений,

Что рушит за собой мосты.

Имел в запасе лет с шести

Привычку к частым обновлениям.

И потому в деньки полетние

Обрёл окрестности Москвы,

Запечатляя нить в узлы,

Связал толково представление:

Как поднимались русские селения

По брегам Волги и Оки,

Как зов дубравы кучерявой

По мере глубины снегов

Переходил в таёжный рёв,

А камень становился мшистым;

Как отсекалися поля, не данные

Чащобам на съедение,

И там, везде, где топоров и кос

Являлось пение, —

Рождался лик монастыря;

Как в этой вольности, в кругу слобод,

Бутились вековые стены,

Дружины слушались господ,

Но лета помнят и измены —

И реки крови, и монгольский слёд,

И крепостной как насаждался гнёт;

И как взойдя очей жар-птица,

Над Русью правила столицы,

Ведя в бои богатырей

С просторов родины своей.

Предстали взорам перестройки.

Иван ловил холсты эпох.

И если годы школы знали

Четвертные тройки

Алгебраических трюков,

То уж нигде не подводила

Гуманитарная Ивана стать:

Умел он точечно попасть

Своим суждением —

Где воды принимают вилы,

Когда бежит младая страсть

По историческим могилам.

Недюжим, может быть, умом

Он от природы оснащён,

Но тот блажен и тот прощён,

Кто меж талантов в благодетель

Свои труды упорством метит.

И знает всяк Ивана друг,

Что вечно полн его досуг.

Познанье прямо в корнь вещей

Его ведёт, как взмах пращей, —

И там, где жёлудь упадёт,

Пустив плетистый оборот,

В породу хватко углубится.

А путь терновый Ване снится.

Так с самых ранних было лет.

Он сам принял судьбы обет.

Занятье САМБО укрепляло

Его упорственную ртуть,

А там, где не дано согнуть,

Разил по принципу кинжала.

В скрижалях памяти завет

Его непраздного взросления,

Где каждый акт – своё прозрение:

Борьба – то древний путь единоборца;

Наука – логика и суть времён;

А вместе с тем другая ипостась,

Другая мука, которой был

Он награждён, —

Ничем другим не уступала.

И завершая слов портрет,

Вручаю к образу Ивана

Палитру красок, кисть, мольберт.

***

Глава третья «Кавказ»

Творец не дремлет ни на миг,

Он бдит под парусом, крылаты

Его мечты, но крепость в латах

Хранит его цветущий верть,

Как песни Бояна, застенок твердь.

Творец, пусть самый даровитый,

Воспрявший мудростью отцов,

Делам не доведёт концов,

Какой бы ни был плодовитый;

Лишь тем творениям ударить в цветь,

Что мастер вёл под ясность цели.

И чтобы ни были напрасны

Скитанья в поисках пути,

Иван намерил впереди

Себе задачи над прекрасным.

И лиры бег в страну теней

Открыли горы. Богатей

О них сказанья, гимны, вести;

Прибыл Иван – Кавказ в том месте.

***

Военный, было, полигон

В наименованном ущелье

Хранил когда-то беглецов,

Питаемых надеждой мщенья.

В сени суровый горный край

Восстаний пылких за свободу,

Им каждым племенем отдай

Орлят, воспитанных по роду

Законам веры. И в чести

Блюстителей обычаев вражды.

И в том ущелье укрывались

Мятежники, чей дух – война:

Будь то отпор с Невы царю

Иль феодаловой неволе —

От брата по единой доле —

Владычествующему над тобой.

Ущелье помнит много сказов:

Одни из них забыты сразу;

Другие – поэта пылкою душой

Воспеты – властвуют над временем,

И как бы вновь помолодели

С чеченской «первой» и «второй».

О мой герой! Один ли, с кем-то?

Он в том ущелье незабвенном

Застыл и думой бередит,

А перед ним земля дрожит

Разрывом оползней и селей.

Заставами ковчеги сели:

Другого выхода им нет —

В ущелье том держать запрет!

Ивана мы на миг забыли,

Стрелой полёта отпустили,

Творя по соколу куплет.

А он уже отбросил стразы

Столичной жизни, и спецназу

На год служивый предался.

И горы, словно поднося,

Его одаривали лихо:

Стеречь в курумнике бандита,

Ползти козлиною тропой;

Следить за государевой чертой

И поминать того пиита,

Что горца славил, и кинжал

Внимал в сопернический дар.

Луна, он видел, к небосводу

Взошла из дальних мглистых туч,

Уже её сакральный луч

Окрасил каменные своды…

И кручи горные породы

В зловещей тайной тишине