Прикрыл князь глаза и горестно вздохнул. Ничего не слышно про сына Владимира из Москвы. Сгиб ли? Спасся ли?
Шумно дыша, вбежал дружинник:
– Княже, Василько приехал с объезда!
– Зови, зови его, – встрепенулся Юрий Всеволодович и стряхнул с себя горестные думы.
– Дядюшка! Не гоже у нас получается! – сразу заговорил Василько, широким шагом войдя в гридницу.
– Что стряслось?
– Да больно уж редки и малочисленны станы наши стоят. Кучно сейчас нужно быть!
– Вот подойдёт Ярослав со своими людьми – там разберёмся.
– Да не видно что-то дяди Ярослава, а Дорож с разведчиками, ты ведь ведаешь, докладывают, что подтягиваются татаре.
Юрия Всеволодовича раздражала настойчивость племянника, хотя он понимал, что Василько прав, но не хотелось верить, что поганые уже рядом, как будто по пятам идут.
– Верно, разведчики это, что пугаться-то!
– Коли так, слава бы богу, – коротко молвил Василько и быстро вышел прочь из гридницы. Обиделся, знать, то-то губы сжал в полосочку, а ноздри вверх взметнулись, отметил Юрий Всеволодович. Ну да ничего, предводитель должен быть один. А Васильку следовало только доложить об обстановке, а не делать какие-то выводы и словно бы тыкать его, великого князя, носом в нечистоты. Не любит он этого. Выводы предводитель будет делать сам. Да, конечно, надо бы встать общим станом, сгрудиться. Об этом Юрий думал. Но вот не получается. Несколько прибрежных деревенек, а между ними чистое поле, обдуваемое всеми ветрами. В одной деревеньке он, в другой брат Святослав со своей дворней. А Ярослав придёт, тоже наособицу захочет. Чтобы всех собрать на совет, так надо в разные стороны посыльных отправлять. Всё, как и раньше: всяк в своём уголке сидит и в свою дуду дудит. Уж сколько лет минуло со дня прихода Юрия на великокняжеский стол, но не могут братья до конца примириться с этим. Ярослав, когда сговаривались соединить здесь всё войско для разгрома поганых, обронил непонимающе: «Уж отсиделись бы». Не понимая, что больше пёкся великий князь о малых городах, о слабых орешках, которые Бату разгрызает без труда. Уж Рязань на что была мощна, а вот поди ж ты! Да теперь-то уж они и сами поняли. Юрий встревожился после взятия Коломны – отсидки тут не годны.
Неприятеля надо заманить и на открытом поле разгромить. А тут без большой силы никак не обойтись. А силы-то этой накопить пока не удаётся. Главное, Ярослав подошёл бы вовремя. Вот тогда бы битва получилась славная. А ещё он велел сыновьям Всеволоду и Мстиславу, как уйдут татаре от Владимира несолоно хлебавши, пойти след в след за погаными с владимирским войском. Будут наступать неприятелю на пятки. Так что окружение получится полное и окончательное.
Да разве впервой для ушей великого князя победное русское ура! От приятных раздумий князя Юрия отвлёк голос слуги. Его лицо было испуганным и взволнованным:
– Княже… из Владимира… вестник!
– Где он? Где же?.. – нетерпеливо вскочил Юрий со скамьи, вглядываясь в проём двери. Вошёл мужик в изодранной одежде, заросший бородой, нечёсаный, с воспалёнными глазами. Он перекрестился на иконы, затем поклонился князю.
А тот подскочил к вошедшему:
– Ну что? Как там во Владимире? Говори! Воевода или княгинюшка письмецо прислали? Давай его сюда! – и Юрий Всеволодович нетерпеливо протянул руку.
Но мужик некоторое время стоял, переминаясь с ноги на ногу, мучаясь от неведомой боли, не зная, как выговорить те слова, которые приготовил.
У князя в груди закипал гнев:
– Кто таков? Говори! – нахмурил он брови.
– Авдей я, охотник.
– Что ж посыльным притворяешься? – рыкнул снова Юрий.
– Не посыльный я! Из Владимира иду к твоей милости.
– Hy! – княжеский голос набирал крутизну, чтобы обрушиться на виноватого всей своей мощью.
– Княже… – мужик прикрыл глаза, и по его щекам прямо в бороду покатились слёзы. – Нету более Владимира… сожгли его поганые…
Юрию Всеволодовичу показалось, что этот плюгавый мужик ударил его со всего размаха по щеке. Он отшатнулся и вскрикнул:
– Как ты смеешь, погань!
Он схватил мужика за плечи и затряс, будто бы вытрясая его из лохмотьев. На мгновение ему показалось, что это тот же казнённый наглый чернец с его ехидной улыбкой, только меняющий, как сатана, своё обличье. Мужик захрипел в безжалостных руках князя. Ноги его подкосились, и он выскользнул на пол.
– Убрать! Убрать! – закричал князь, отшатнувшись от упавшего тела.
В гридницу на крик сбежались дружинники.
– Запереть! – указал князь на лежащего мужика и, задыхаясь от гнева, добавил. – Я допрос ему учиню… потом.
Появился испуганный Василько Константинович, забыв обиду:
– Чего содеялось-то?
Тяжело дыша, Юрий Всеволодович показывал глазами на мужика, которого охранники волоком тащили прочь.
– Эта подосланная тварь посмела сказать мне, что татаре сожгли Владимир!
Василько, потупясь, стоял и молчал. Князю было странно, почему тот не возмутился и даже не удивился.
– Я пытками к вечеру выведаю у этого холопа правду. Он мне поведает, кто подослал его! – гнев продолжал клокотать в княжеской груди.
– Княже, – дрогнувшим голосом промолвил Василько, – посланник этот, пожалуй, правду молвит.
– Какую правду? – Юрий Всеволодович похолодел. – Или ты ума лишился?
– Вот уже с неделю слухи по всем деревням идут. Только никто точно не знает. Кто что говорит.
– Почему я об этом ничего не ведаю?
– А что докладывать-то, слухи они и есть слухи, – Василько горько вздохнул. – А этот мужик пришёл из самого Владимира. Он стоял на защите крепости. Он всё своими очами видел.
У Юрия Всеволодовича заходили желваки:
– Что же воевода и сыновья никаких вестей не шлют? Почему нет княгининого посланника? Я что, должен верить какому-то грязному мужику? – великий князь снова стал закипать от гнева.
Василько потерянно потупил взор. Князь тяжело сел на скамью, прислонился затылком к прохладной бревенчатой стене и прикрыл веками глаза. Немного помолчал, отходя от волнения, и устало промолвил, обращаясь к Василько:
– Дай знать воеводам и князьям, чтоб на совет собирались. А пока оставь меня.
Василько вышел. А Юрий Всеволодович никак не мог успокоиться. Нет, конечно же, он не поверил мужику, что стольный Владимир-град мог так быстро сдаться врагам. Об этом князь не мог предполагать даже в грустных размышлениях, которые порой накатывались на него. Только одно из двух: или мужик подосланный, или же всё это снится ему в самом дурном сне, и надо всего лишь только проснуться…
А слухи, о которых говорит Василько, это вздор – всегда, когда люди чего-то страшатся, по устам ходят разные выдумки. Но почему ж так долго нет вестей ни от Агафьи, ни от Петра Ослядюковича, ни от сыновей? Просто разом погибнуть они не могли. Разгадка-то как раз в том, что обложили басурмане крепость так, что никто и выбраться не может.
Мужика этого пытать и пытать надо, он признается, что врёт. А потом казнить у всех на виду, в устрашение.
Князь Юрий обхватил голову руками. Казнить-то он казнит. Но что от этого изменится? Много было за всю его жизнь казнено людишек. Облегчило ли это душу? Вот чернец до сих пор к нему является и мучает, мучает… Если бы всё только зависело от его княжьей воли, но всё зависит от провидения Господня. Князь повернулся к иконам, перекрестился:
– Господи, не дай свершиться самому худшему. Дай силы и разума мне, Господи!
Он опустился на колени. Негоже перед ликами молиться сидя. Как можно просить что-то у Бога, не предав себя смирению? А уметь усмирять свою гордыню, размышлял князь, надо и перед людьми. Но как научиться этому, чтобы люди не обознались, не приняли это за слабость и сломленность? Он, великий князь, должен стоять над всеми. Может быть, то, что предопределено простым людям, на него не распространяется? Ну, попробуй ослабь вожжи: тот же Василько, сын Константина, возгордится и начнёт думать о каких-то своих правах. А уж что говорить о братьях Святославе и Ярославе? Ведь лет двадцать назад после смерти их отца ввергли они, братья, в страшную междоусобицу Русь. На всём небольшом пространстве между Ростовом, Владимиром, Костромой лилась рекой кровь, стонали стоном люди русские. То он, то Константин брали верх поочерёдно и садились на стол княжить, а братья перемётывались то к одному, то к другому, как им было выгодно. Русь, как смертельно раненный зверь, изнемогала в истоме и взывала о пощаде.
