Вторая — даже если и Чесменский, я понятия не имею, где именно был тот тайник. В этом основная проблема нашей перенасыщенности информацией, которой мы набиваем себе головы — 99 % этого хлама нам никогда не пригодится. А то, что пригодится, мы никогда не вспомним, когда придет необходимость. Вот я, к примеру, помню, что Фанни Каплан стреляла в Ленина 30 августа 1918 года на заводе Михельсона, стоя у переднего левого крыла автомобиля, в тот момент, когда Ленин садился в него после митинга[3]. Замечательная информация. И на кой она мне? А вот где был тайник с посудой — убейте, не вспомню.

Третья — даже если предположить, что случится чудо, и я вспомню, где этот самый тайник, мне это не принесет абсолютно никакого профита. Самолично под покровом ночи долбить стены, вытаскивать полтонны золотых блюдечек… и что? Тащить в комиссионку? Так меня там и ждут с распростертыми объятьями, когда же, мол, этот тип с золотым блюдечком припрется… Слишком ценная штука, сразу возьмут за жабры, откуда, мол, дровишки и с каким именно отцом вы их нарубили. Связываться с криминалом — все то же самое, только в конце меня ждет не тюремная камера — а то и расстрел, за хищение-то социалистической собственности в особо крупных размерах[4] — а бетонные штиблеты и дубовый макинтош. Или, с учетом питерских традиций — расфасовка по бумажным пакетам. Полиэтиленовые-то еще не в ходу…

Четвертая — даже если я абсолютно честно приду в милицию и скажу, что знаю, где спрятан клад… Кто мне поверит? Деревенский парнишка, впервые в городе, вдруг совершенно точно знает, где клад? Откуда? Первое, что сделают — и что сделал бы я сам — запрос по месту жительства. И тогда — ой.

Подытожим — никакой пользы от этого виртуального клада мне нет. Как же мне тогда раздобыть денег? А очень просто.

Есть старый заброшенный дворец, в котором лежит клад. Но в Питере не одно старое заброшенное здание… что? Не в каждом из них лежит клад, а если и лежит — не найдешь? Так клад-то мне и не нужен вовсе!

Что люди делают с ненужными вещами? Несут на помойку, правильно. А что люди делают с ненужными вещами, когда уезжают из старой квартиры на новую? И снова правильно, пять баллов! Они их бросают. И, если кто-то вроде меня пройдется по домам под снос — этот самый кто-то сможет, при некотором везении, конечно, огрести целую кучу… кто сказал, хлама?! Целую кучу вещей, которые кому-то не нужны, а кому-то, возможно, очень даже нужны. Вспомнилась история, то ли где-то услышанная, то ли где-то прочитанная, что, кажется, примерно в этом самом времени, в котором я обитаю сейчас, стали модными пластиковые вещи и недальновидные люди потащили на помойки антикварные столики, светильники и вазы[5]. И, если такую потенциально нужную вещь отнести вкомиссионный магазин — то можно выручить некоторую сумму денег. Небольшую, да, но мне, в моем нынешнем состоянии, любая сумма — в радость. И даже если найдется что-то и впрямь никому не нужное — это всегда может пригодиться МНЕ. Мне, как Осипу, и веревочка сгодится[6]. Любая находка — как клад.

С этими приятными кладоискательскими мыслями я уснул.

— Почему вы решили поступать именно в наш институт? — давешняя «завуч» смотрела на меня, как товарищ Афосин на буржуазию. Остальные члены приемной комиссии — с некоторым любопытством, но вполне доброжелательно. Вроде бы.

Мда, собеседования на предмет «Кем вы себя видите в нашей компании через 5 лет?» я как-то не ожидал. Собирался отдать документы — и всё. А тут — не всё.

Может, ее мой внешний вид несколько… ээ… смущает? На мне все чистое, выглаженное: с утра встал пораньше — еще не сразу сообразил, почему я сижу в такой кромешной темноте и вообще, где это меня замуровали демоны?! — нашел бытовку, нашел гладильную доску, еще с деревянными ножками, нашел утюг… Мне почему-то казалось, что мне предстоит глажка огромным чугунным утюгом на углях, однако ОРС оказался более цивилизованным, чем мне представлялось и я гладился утюгом электрическим, из нержавейки, плоским, разве что с деревянной ручкой, как у ведра.

Единственное, что внезапно доставило мне проблемы — волосы. Я, привыкший стричься коротко и не заморачиваться над тем, что делать с волосами после мытья, забыл, что у меня отросла уже достаточно пышная грива. И лег спать с влажными волосами. Не знаю, как мужчины, а девочки уже поняли, что я обнаружил на голове поутру. Нет, как ни странно, не взрыв на макаронной фабрике, мои волосы улеглись в замечательную прическу, до крайности напоминающую прическу Дональда Трампа. Только у него этот залихватской хохол торчал надо лбом, а у меня развернулся ровно на девяносто градусов и взмывал вверх над левым ухом. Я понял, что мир еще не готов к лицезрению такого стилистического шедевра и пришлось поступать с волосами, как киллеры в девяностые: мочить.

Кстати, тут от меня ответа ждут, а я ушел куда-то в себя.

«Завуч» несколько снизила градус строгости, и в ее глазах явственно плескалось любопытство:

— Не подумайте, что мы против вашего поступления, просто — человек приехал из Талгана, не ближний свет, чтобы поступить к нам, не самый, скажем так, известный институт. Вы ведь о нас не слышали, верно?

Похоже, им просто скучно. Последние дни приема документов, все, кто хотел, уже их подали, народу мало, чего б не поболтать с такой необычной личностью, как я?

— Может, молодой человек все же слышал о нас? — кашлянул мужчина в клетчатом пиджаке, роговых очках и с пышными усами, — Наше холодильное оборудование использовалось при строительстве афосинского метро… нет? Не слышали?

— Замораживали плывуны[7]? — всплыло что-то в памяти, где-то когда-то прочитанное.

— Все же слышали?

— Ну… да. Но поступать именно к вам я решил не поэтому…

Говорят, что честность — лучшая политика… Попробуем.

— Когда я ехал сюда, я еще не знал, куда буду поступать. Но в поезде у меня украли все деньги и вещи, я добирался зайцем, питался чем придется… Поэтому, когда нужно было выбирать — меня потянуло в институт, который занимается питанием…

Ершан!

Мое лицо загорелось, как красная лампочка. До меня только сейчас дошло, что я чуть ли не хвастаюсь своим нерегулярным питанием в течение недели перед людьми, которые, возможно, прошли блокаду.

— Вы же не думаете, что мы кормим своих студентов как на убой? — хмыкнул усатый.

— Нет, но в тот момент выбирал желудок, — рискнул пошутить я.

— А сейчас? — строго блеснула очками «завуч» — Не передумаете?

— Может и передумал бы. Но после ваших слов для меня поступление к вам — как вызов.

— Я, — зашевелился грузный седой мужчина в сером костюме, — в эвакуации был примерно в ваших краях…

Сердце екнуло, но в этот раз обошлось.

— …и, насколько я помню, для талганцев характерна взаимовыручка и тесные родственные связи. Почему же вы не обратились к родным, чтобы они выслали денег, как-то поддержали иначе?

— А еще мы, талганцы, — с гордостью произнес самозваный талганец, — со всеми трудностями справляемся сами. И только там, где не хватает своих сил — зовем родных.

Понятия не имею, так ли это, но, я думаю, не найдется ни одного народа, который не сказал бы то же самое про себя.

— Ну что ж, — сказал Седой — я думаю, стойкий суровый мужчина северных кровей нам пригодится.

Северных? С чего это меня вдруг записали в потомки здешних викингов, или, учитывая мой образ, скорее чукчей… ах, да. Здесь же мир наоборот и север ОРС ближе к экватору, чем юг. Так что, на наши деньги, я — суровый мужчина южных кровей. Абрэк! И кынджал есть!

Седовласый протянул мне руку:

— До встречи на вступительных экзаменах, юноша. Но помните — поблажки не ждите!

— Я справлюсь, — серьезно склонил голову я.

А что мне еще остается?

[1] В Санкт-Петербурге действительно нашли клад — спрятанные в тайнике сервизы, на сумму в несколько миллионов долларов. Только не в 2009 году, а в 2012, сервизы были не золотые, а серебряные, и нашли их не в Чесменской дворце, а во дворце Нарышкиных. Но как герой запомнил — так и запомнил…