— Так что вы ответите мне насчет продаж, ваше императорское величество?
— А почему вы спрашиваете об этом у меня?
— Потому что у государства монополия на данные товары, разве нет? Бриты очень недовольны сложившимся положением дел, но вы в своем праве, ваше императорское величество, — и он отвесил глубокий поклон, как бы извиняясь за то, что отвлекает такими пустяками от действительно важных дел, очередной охоты, например.
— Я пока не могу обсуждать эти вопросы. Я еще не получал никаких отчетов о прохождении эксперимента. Но как только мы примем окончательное решение о судьбе этой ткани и бедного ткача, то сразу же сообщим вам, господин де Лириа, самому первому.
Если мое, сказанное совершенно намеренно королевское «мы» и резануло слух посла, то вида он не подал, зато сразу же понял, что аудиенция окончена. Нет, нашим придворным до подобной гибкости еще далековато. Иных если прямо не пошлешь, сами не додумаются уйти.
Когда дверь за де Лириа закрылась, я сел в кресло и задумался. Все то время, пока шла аудиенция мы с послом стояли, при этом я продолжал стоять возле окна, использовав подоконник как опору для поясницы, де Лириа же стоял посреди кабинета. Но эта тактика всегда играла положительную роль, потому что, посетители обычно не задерживались, если не могли ни на минутку присесть. Мне-то пока без разницы, мне на днях четырнадцать исполняется, а вот людям в возрасте далеко не все равно.
То, что я сказал де Лириа — было правдой, я, пока не закончится испытательный период ни за что не отдам команду на массовое внедрение. Но в тут все понятно, я ученый, и привык доверять только проверенным данным, причем неоднократно и, желательно, перепроверенных лично. То, что ткань кого-то заинтересовала, мне, если честно, понравилось. Интересно, патентное право уже работает, или я бегу впереди паровоза? Да даже если не работает, что мешает мне стать первопроходцем? Ничто не мешает. Так что можно пока на штангенциркуле, который «мой дед» изобрел опробовать. А потом на телеграфе, когда он заработает. Я слишком прижимистый, чтобы кому-нибудь что-нибудь дарить просто так на халяву. Вон, де Лириа уже это понял. А у меня в Лефортовском дворце даже заведена специальная полка в кабинете, для драгоценных табакерок, такой вот непрозрачный намек себе любимому о бренности нашего существования. Французы пока тормозят, но там, как я уже понял, посол подкачал. Вот пришлют Шетарди, и можно будет поработать. Тот еще тип, зато умен и зело сообразителен. С ним нужно ухо востро держать будет, но и весьма интересные прожекты составить можно. Австрийцы в своем репертуаре, пока пыжатся, наверное, считают, что ради матер я им чем-то обязан. Ага, хрен им по всей морде. Я не должен никому и ничего. Где они раньше были, когда всеми брошенный ребенок так нуждался в обычной компании? А теперь пускай попрыгают, я вон Ушакова приблизил, потому что считаю это выгодным. Да я на Катьке без проблем женюсь, если просчитаю, что этот шаг будет оправдан и принесет множество дивидендов. А все потому, что я привык работать на результат. Мне простое участие не интересно. Правда руки у меня пока связаны практически морским узлом, но ничего, девятнадцатого января все так или иначе решится. Пока же с иностранцами было все более-менее ровно. Даже шведы не бухтели, хорошо от деда отхватили, пока еще в себя не пришли, родимые.
Англичане что-то молчат, и вот это конкретно напрягает. Мутят они воду, как пить дать.
— Государь, Ушаков донесение прислал, — я даже не посмотрел на Репнина, а просто взял нож для бумаги и быстро вскрыл письмо.
Так и что нам пишет Андрей Иванович? Ага, всех виновных в погроме немецкой слободы наконец-то отловили, теперь идет дознание. Долго же они, надо попенять Андрею Ивановичу. Так, чем оправдывается? Половина из гренадеров Ивана Долгорукого, это что оправдание? Я схватил лист и принялся писать, делая акцент на том, что перед законом все равны, и никого нет, кто был бы ровнее. А четкое соблюдение законов мне ой как пригодится именно в стремительно наступающем январе. Происшествие, по поводу которого я сейчас журил Ушакова, случилось в мае. Немецкая слобода заполыхала, огонь быстро распространялся. Я принял решение организовать посильную помощь, потому что сами жители слободы не справлялись. Помощь пришла вовремя, в этом я молодец. И Репнин молодец, и Юдин, который быстро метнулся, и в очень кратчайшие сроки собрал спасательную команду. За что был пожалован премией. Звания я не дал, потому что парень всего лишь свою работу выполнял. Вот премию за оперативность заслужил, это да. Вообще те, кто попал вольно или невольно в мое индивидуальное рабство быстро поняли, что, для того, чтобы хоть что-то получить существенное, нужно работать, чтобы жилы от натуги трещали, так что они не в претензии. В общем, пожар погасили быстро, но мне пошли жалобы на то, что многие так называемые спасатели, пользуясь плачевным положением жителей, занимались откровенным грабежом. Я в такой ярости уже давно не был. Ушаков взял это явно полицейское дело под контроль, потому что оно явно на каком-то этапе застопорилось. Да, с созданием полиции надо что-то быстро решать иначе Андрей Иванович у меня от натуги сдохнет. И вот теперь дело почти завершено. Осталось провести дознание и устроить публичные казни. Я поморщился. Вообще я в душе отношу себя к пацифистам, но тут по-другому никак нельзя, такие вещи нужно пресекать в зародыше.
Так, что дальше? О-па, бунт ткачей, причем всех в Голландии? Потрясающе. Вот где поле не паханное. И этот бунт вполне подойдет, чтобы Ушаков и его выкормыши слегка потренировались за рубежом нашей необъятной работать. Ну а что, им можно постоянно нашу оппозицию во все времена поддерживать, а мы чем хуже? Вот и начнем понемногу, с голландских ткачей. Пускай наши агенты разузнают потихоньку, чего товарищам не хватает, и можем ли мы им посильную помощь в их нелегкой борьбе с нечеловеческими условиями существования оказать. Я даже руки потер от предвкушения, и тут же принялся набрасывать указания Андрею Ивановичу. Бунт ткачей, поставляющей Англии ту же продукцию, что и мы, страны должен заставить бритов пошевелиться в принятии решений, которые весьма для нас важны.
Так а вот это не слишком хорошо. То, что Англия хочет замириться с Испанией, закончить их вялотекущую войну и Георг второй уже послал послов для обсуждения с испанцами этого вопроса. Дьявол, вот на этот уровень нам пока замахиваться рановато. Ладно, пока на ткачах потренируемся.
Больше ничего интересного в донесение не было. Запечатав письмо, я крикнул Репнина и отдал ему с наказом передать Ушакову лично в руки.
Когда адъютант ушел, я глянул в окно. Ого, уже смеркается. Я, кажется, ужин пропустил. Но есть не хочется, а хочется поговорить с Катериной.
Выйдя в коридор, я столкнулся с Михайловым. Вид его фонарей впечатлял, как и решительный взгляд. Вообще, лично я в том, что меня плохо охраняли и потеряли на охоте, ничего криминального не видел. Насколько я помню еще дед где-то болтался без надзора, вообще по заграницам, да улепетывал на лошади, пугая девок своим исподним во время стрелецкого бунта, так что это всего лишь общепринятая практика в Российском государстве, с которой я и хочу покончить, создав особый полк.
— Государь, — по его знаку ко мне выдвинулись двое будущих гвардейцев. Но вот прямо сейчас мне его опека была не слишком нужна.
— Оставь, Кузьма Алексеевич. Я всего лишь пройтись решил, ноги размять.
— Так они не помешают тебе, государь, — упрямо проговорил Михайлов. — Им тоже прогуляться не помешает, ноги размять.
Тьфу, вот заставь дурака Богу молиться, как говорится.
— Ой, похоже, мне в уборную нужно, что-то живот прихватило. Отменяется прогулка, — и я юркнул в свою спальню. Гвардейцы, я их буду так называть, чтобы не ошибаться, отошли на свои места, а Михайлов снова устроился на диванчике в объединяющей мои апартаменты гостиной. — Митька, — позвал я шепотом своего личного слугу.
— Чего изволишь, Государь, — я наклонил голову, задумчиво глядя на Митьку, который отложил в сторону какую-то книгу и подошел ко мне.
