Впрочем, я и сам литературными фальсификациями развлекался, да и сейчас мне несложно подделать стиль и манеру любого автора. Однако же, интересны публике, очевидно, будут истории не обо мне, а брэндовых персонажах времён прошедших.

***

Великий французский поэт Поль Верлен отличался разгульным образом жизни, для декадента, впрочем, скорее обязательным, нежели предосудительным. И вот среди калейдоскопической вереницы его любовников и любовниц вдруг появляется редкостной красоты шестнадцатилетний парнишка, простой, из деревни, со свойственной не сильно тронутым цивилизацией подросткам раскрепощённостью. Короче, Верлен обрёл свой сексуальный идеал и повод для приключений, а его жена – столь же железный повод для ревности.

Дальнейшие приключения сладкой парочки стали темою для сплетен в богеме и жёлтой прессе, и Париж узнал и запомнил имя юного энфан террибля – Артюр Рембо. Впрочем, обратная сторона натуры юного романтика, а именно агрессивность и неотёсанность его натуры оказались слишком даже для кружка самой оторванной монмартрской богемы, так что Артюра попросили туда больше не приводить (аналогичное пожелание высказала и жена Верлена, так что ему пришлось снять мальчику квартирку, которую тот немедля превратил в подобие хлева, работа в котором с детства была ему знакома в родной деревне).

Однако же, парижский арт-мир был потрясён, удивлён, поражён, очарован, заинтригован и навсегда остался с этим удивлением вовсе не от сплетен относительно личной жизни Верлена (ибо на фоне художников, режущих себе уши или принимающих гостей, сидя задом в фонтане, поведение Верлена чем-то выдающимся показаться не могло). Париж был покорён неожиданно появившимися стихами юного сельского дарования. И если стихи Верлена были вершиной французской поэзии (а заслужить такую оценку у Парижа, уже познавшего Бодлера и Леконта де Лилля, Лотреамона и Малармэ, Корбьера и Сюлли-Прюдома, дело крайне непростое), то стихи хулиганистого подростка оказались как бы продолжением творчества Верлена, но ярче, лучше, свежее…  Они могли бы стать вершиной верленовского творчества, но оказались написаны мальчиком из деревни, литературная манера и лексика которого оказалась удивительно схожей с манерой рафинированного парижского интеллигента.

Бурный роман со встречами и расставаниями, скандалами и дуэлями, революциями и эмиграциями, продолжался три года. Степень его скандальности можно оценить по тому, что общественный интерес к нему не угасал даже во время войны с Германией, падения второй Империи и Парижской коммуны.

А потом мальчик исчез. Просто сказал, что ему надоел Верлен, надоел Париж, надоели революции, лондоны, брюссели, дуэли, трёхлетний разгул.  Типа  повзрослел.  И уехал назад в деревню.

Оставаться в деревне он не был намерен. Он пристроился коммивояжёром и работал торговым представителем в Африке. Потом заболел и умер. И никогда не писал стихов. Ни до встречи с Верленом, ни после. Только те три года, когда они были то вместе, то во вражде, и Париж затаив дыхание следил за перипетиями их романа.

Артюр Рембо, стихи которого стали вершиной французской поэзии, не писал их ни до, ни после этих трёх лет? И ничего в его последующей биографии не наводит даже на мысль, что он о них знал? И даже никогда не требовал гонораров, когда его стихи стали издаваться весьма широко?

Эй, кто готов поверить в такую официальную биографию?

Итак, что же заставило Верлена приписать лучшие свои стихи, вершину собственного творчества и вершину французской поэзии своему юному любовнику и навсегда остаться вторым, а не первым номером французской поэзии – в тени собственной литературной мистификации?

Ответа на этот вопрос мы никогда не узнаем. Потому что никто этого вопроса Верлену не задал. Никто не подверг сомнению официальную версию этой истории, исходящую от самого Верлена. Все предпочли поверить, что юный деревенский мальчик приехал в Париж половить счастья, написал самые яркие стихи французской поэзии (и ни одного плохого стихотворения), после чего исчез и забыл, как надо писать стихи, навсегда. И даже чудесные обретения Верленом новых стихов бывшего любовника, найденных им через много лет неизвестно где, вопросов у публики не вызывали. Артюр стал реальностью.

***

Верлен и Рембо стали нарицательной парой эпохи декаданса. Настолько нарицательной, что сравнение с ними стало общим местом в прессе начала прошлого века. К примеру, пару Клюева и Есенина петербургские издания величали не иначе, как "наши Верлен и Рембо", хотя при внешней схожести отношений они вовсе не были похожи. И Петербург серебряного века не был Парижем декаданса, хотя и пытался подражать ему. И Есенин вовсе не был неотёсанным деревенским парнем, хотя и изображал сей имидж по совету того же Ключева: выпускниками университета ты столицу не удивишь, а вот когда "ведь мы его того-с, навозом…" – это уже ново, свежо, и пахнет чем то посконно ля рюсским.

Да и отношения Есенина и Клюева не были столь бурными, как отношения Рембо и Верлена. Разве что истерики Клюева, когда его сожитель, заскучавший от суровой мужской любви, убегал по кабакам и по бабам, а Клюев ложился поперёк прихожей, и Серёжа перепрыгивал его и тикал из дома. Хотя подобные истории и были находкою для богемной прессы, но ничего похожего на дуэли и огнестрельные раны французской пары тут не было и близко.

И самое главное – стихов за Есенина Клюев, разумеется, не писал.

Есенин был поэтом настоящим, верленовского масштаба. Но вот биография его по большей части фейк. И автор этого фейка – он сам.

Во многом есенинская работа на имидж была уступкой требованиям рынка, но мистифицировать свою биографию ему ещё и нравилось. Имидж крестьянского поэта "от сохи" был работой на потребу богемной пулики в той же мере, как и имидж Распутина.  После революции тот же имидж, но уже с некоторой модернизацией, уже был работой на сотрудничество с новой властью.

Представить реального Есенина, одетого от лучших парижских хот кутюр, всегда в котелке и фраке, истинного дэнди среди крестьян?

К черту я снимаю свой костюм английский.

Что же, дайте косу, я вам покажу —

Я ли вам не свойский, я ли вам не близкий,

Памятью деревни я ль не дорожу?

Это для кого писано? Это – работа на имидж. Как и фейковый роман с известной танцовщицей, нужный обоим для имиджа. Как и постановочные скандалы в местах скопления прессы – что-то типа прогулок Сальвадора Дали в парижском метро с муравьедом на поводке.

Как и анекдот о том, что Есенин был алкоголиком. Как же, человек из народа, от сохи, должен пить и дебоширить, а то ещё неправильно поймут (или, что ещё хуже, правильно поймут).  Только вот реальный Есенин если и устраивал дебоши, то выпивши только для запаху – а дури и своей хватало. И стихи писал на трезвую голову, в оборудованном кабинете (даже в гостиничном номере оборудовал подобие кабинета), всегда в чистой отутюженной сорочке и тщательно шлифуя каждую строчку.