Великаны приумолкли и ушли каждый в себя, как и она. Уныние, словно ночь, распростёрло над ними свои тусклые крылья и, как холод, просачивалось к самому сердцу. Если ветер переменится, Яростный Шторм уже не сможет ничего сделать. Освещённая тусклым светом фонаря, она застыла в раздумье о том, что теперь от неё уже ничего не зависит, и издалека казалась высеченной из камня. Но Хоннинскрю так и не послал никого к ней на смену: даже малейшее сотрясение при передаче штурвала из рук в руки могло нарушить хрупкое равновесие корабля. Так что тем Великанам, которые не были заняты у помпы, оставалось только цепляться за канаты и трястись от холода. Теперь даже шутки неугомонного капитана не могли поднять их моральный дух. Они висели в паутине канатов, съёжившиеся и безучастные ко всему, как приговорённые, ожидающие часа казни.

Но Хоннинскрю не желал оставлять их в покое. Видя, что его прибаутки уже ни на кого не действуют, он пробасил:

— Эй, Красавчик! Тебе не надоели ещё эти сонные мухи, зовущие себя Великанами? Как бы им потом, когда всё кончится, не сгореть от стыда, когда начнут ходить сказания о том, как их напугало небольшое волнение на море. Лучше спой нам что-нибудь такое, чтобы сердца снова загорелись надеждой, и мы вспомнили, кто мы такие на самом деле!

Линден, висящая рядом с ними, расслышала, как Первая мрачно прошептала:

— Давай, Красавчик, спой. О тех, кто споткнулся, кто потерял всякую надежду, и всё же сумел выстоять.

Но, словно не расслышав слов жены, Повенчанный-Со-Смолой со странным смешком откликнулся:

— Капитан! Я как раз сейчас подыскивал именно такую песню. Я нашёл то, что нам надо, и больше не могу держать её в себе, она распирает мне сердце. Слушайте!

С какой-то мрачной решимостью он соскользнул по канатам вниз, к основанию мачты, и, устроившись на ней, как на театральных подмостках, глядя вверх, объявил:

— Я буду счастлив подарить вам её!

Тени от фонаря метались по его лицу, отчего оно казалось ещё более уродливым. Но улыбка была светлой, и в глазах горел огонь непоколебимой внутренней силы.

— Я спою вам песню Богуна, которую он пел, загнанный на мачту своей суровой супругой — этой воспетой столькими сказаниями знаменитой одалиской Зелмой Кувалдой.

Своим весельем он немного расшевелил Великанов, они заворочались, устраиваясь поудобнее, чтобы видеть его, и над мачтой пронёсся оживлённый ропот.

Усевшись в позу комической скорби, он начал. Он даже не пел, скорее декламировал, но в конце каждой строчки издавал горестный короткий вздох, что придавало его стихам ритмику песни.

И всё же Линден не сумела дослушать до конца. Её внимание отвлёк шёпот Первой, уверенной в том, что её никто не слышит.

— За это я и люблю тебя, Красавчик, — доверяла она свою тайну ветру и ночи. — Ты знаешь, как поднять настроение. Милый мой муж, как жаль, что я недостойна тебя.

Песня подействовала благотворно. Великаны стали потягиваться, разминаться и заговорили друг с другом, словом, вернулись к жизни. Кто-то хохотал во всю глотку, кто-то изо всех сил крепился, плотно сжимая губы, чтобы не мешать слушать дальше.

Линден тоже подхватила волна общего оживления. Энергия Великанов помогала ей бороться с оцепенением тела и души.

Но стоило ей очнуться от полусна, в котором она пребывала, как все чувства моментально взвыли от боли и напряжения. Даже весёлое возбуждение Великанов не могло перекрыть ощущение надвигающейся новой опасности. Нечто надвигалось на корабль — нечто злобное и неотвратимое.

И оно не имело ничего общего со штормом. Буря сама по себе, в сущности своей, не была Злом. А это — было.

— Избранная! — окликнул её Кайл.

— Не прикасайтесь ко мне… — выдохнул Ковенант. Линден попыталась вскочить на ноги, забыв, где находится, и только расторопность Кайла спасла её от падения в воду.

— Господи Иисусе! — Она едва расслышала свой вскрик, так как почти оглохла от беспрестанно воющего ветра. — Оно идёт, чтобы напасть на нас! Сейчас!

— Напасть на нас?! — вскинулась Первая.

— Это Опустошитель! — Линден вложила в крик все своё отчаяние.

А он уже пошёл в атаку.

Тёмные длинные щупальца поднялись из воды и потянулись к бизани. Влажно поблёскивая в свете фонарей, они стали опутывать её каменное тело, извиваясь по петлям страховочной сетки.

Достигнув гранита, они тускло засветились, а затем, словно накаляясь, заполыхали мрачно-багровым светом.

Все больше разжигаясь, разгораясь до алого, они, словно огненные змеи, упорно ползли к тому месту, где висели Линден и Ковенант.

Угри!

Неисчислимое множество угрей!

Нет, они не были созданы из огня, и от них не веяло жаром. Невиданная по силе ненависть заставляла их пурпурно светиться. Подгоняемые жаждой Опустошителя, они, словно струи крови, перетекали по мачте. И каждый из них был длиной с руку Линден. В широко разинутых пастях сверкали зубы, острые как бритвы.

Первая выкрикнула приказ к обороне, но он улетел вместе с ветром.

Угри уже приближались, но Линден не могла пошевелиться: от одного факта присутствия Опустошителя у неё отнялись руки. При воспоминании о Гиббоне и Мариде у неё заныло под ложечкой. Чёрная тоска, её вечный спутник, всколыхнулась в ней и с сумасшедшей радостью откликнулась на их призыв. Сила! Власть! Та тёмная часть её, что вожделела одержания, жаждала распоряжаться жизнью и смертью и упрямо не желала внимать голосу разума, неосознанно не приемлющего Зла, столкнулась с упорной страстью спасать людей, с извечным упрямством и стремлением идти наперекор. А в результате — раздираемая противоречиями Линден не могла пошевелить и пальцем. То же она чувствовала там, в лесу у Небесной фермы, когда Лорд Фоул, выступив из огня, буквально парализовал её и заставил тем самым бросить Ковенанта на произвол судьбы.

И всё же тогда она сумела преодолеть свой страх и хотя бы попытаться прийти на помощь, хоть и поздно. Но угри подбирались к Ковенанту здесь и сейчас, да ещё в тот момент, когда он был абсолютно не способен защититься. Он был в опасности! И это заставило её загнать панику как можно глубже и защититься маской профессионального спокойствия.

И почему только Опустошитель выбрал для нападения момент, когда Ковенант и так уже почти уничтожен элохимами? И действительно ли элохимы сделали с ним это, руководствуясь своими собственными соображениями и выгодой, или же тут всё-таки не обошлось без подсказки Презирающего? Может, она ошибалась в отношении их? Если Лорд Фоул не знает, в каком состоянии сейчас находится Ковенант, то это значит, что…

Хигром, Кир и Первая уже спустились вниз, чтобы встретить опасность лицом к лицу. Но ближе всех к нападающим оказался Красавчик. Он перескочил на более безопасное место, закрепился там и, схватив ближайшего угря, попытался раздавить его руками.

Но как только его пальцы сомкнулись вокруг вёрткого тела, сквозь них полыхнуло пламя. На секунду его фигура вырисовалась чётким чёрным силуэтом, окружённым алым нимбом взрыва. С диким воплем он сорвался и рухнул на основание мачты, да так и остался висеть без движения.

По его ногам уже ползли другие угри, но, так как он не двигался, они не поражали его своими разрядами.

Хигром соскользнул на помощь поверженному Великану и первым делом спихнул с его тела трёх тварей. Те, извиваясь, полетели в море, но успели-таки ударить харучая током, и он забился в конвульсиях. Только краткость контакта спасла ему жизнь. Его тренированное тело само отреагировало на опасность: падая, он одной рукой автоматически вцепился в рубашку Красавчика, а второй ухватился за одно из креплений. И хотя он продолжал трястись и извиваться в судорогах, как одержимый, ему удавалось удерживаться самому и не давать упасть Великану.