— Юр-Лорд хочет говорить с тобой.

Пряча глаза, она быстро проскользнула мимо него в каюту. Но, оказавшись лицом к лицу с тем, к кому так торопилась, застыла в смущении, не зная, что делать дальше. Ковенант раскинулся в гамаке, ярко освещённый солнечным светом, льющимся из открытого иллюминатора, и на его лице и бессильных руках лежал отпечаток беспомощности и слабости. Но машинально Линден чисто профессионально отметила, что его пульс и дыхание стабилизировались, а на щеках появился слабый румянец. Он настолько быстро поправлялся, что через день-два ему можно разрешить подняться с постели.

Истощённый после болезни, с поседевшей головой, он выглядел сейчас почти стариком. Но даже его лохматая борода не могла скрыть решительную складку у рта и упрямые скулы.

Несколько секунд они молча разглядывали друг друга. Линден уже сделала было шаг к гамаку, чтобы проверить пульс и температуру у своего пациента, коснуться его физически, хотя бы как врач, раз уж она не может этого сделать под другим предлогом. Но при мысли о том, что неверное движение или взгляд могут выдать её, смущённо опустила глаза и осталась на месте.

— Я уже говорил с Бринном. — Голос Ковенанта раздался так неожиданно, что она вздрогнула. — Харучаи не сильны в рассказах, но я выжал из него всё, что смог, и имею общее представление о том, что произошло.

Он говорил тихо и невнятно, но в то же время в голосе его уже слышались нотки сжигавшего его страстного жара сомнений, ярости и надежды. Линден внутренне сжалась, как от удара, и, не раздумывая, бросилась в атаку:

— И как, он рассказал тебе, что я тебя чуть не уморила? Ответ она прочитала в его мрачно вспыхнувших глазах. Так что именно рассказал Бринн? Как ей защититься от неизбежности? Как заставить себя замолчать? Но её уже понесло:

— Он говорил тебе, что, как только тебя укусила крыса, я ещё была в состоянии тебе помочь? В те мгновения, пока яд не набрал силу. А я стояла, сложа ручки.

Ковенант попытался её перебить, но она возвысила голос:

— Он рассказал тебе, что меня не могли сдвинуть с места, уговаривали всем экипажем, а я ломалась до тех пор, пока Первая не собралась сама лечить тебя, отрубив тебе руку? Он рассказывал тебе, — Линден почти кричала, задыхаясь от душившей её ярости, — что я попыталась одержать тебя?! И что именно это и ничто другое заставило тебя поставить защиту от всех, кто хотел тебе помочь?! И что из-за меня им пришлось пойти на страшный риск и вызвать никора? Что из-за меня Сотканный-Из-Тумана чуть не погиб? Ну так как, это он тебе рассказал?

Пока она говорила, на лице Ковенанта попеременно отражались ярость и сочувствие, и, когда она на секунду замолчала, чтобы перевести дыхание, он жёстко прервал её:

— Да, конечно, он рассказал мне все. Однако воздержался от комментариев: харучаи не привыкли снисходить до таких человеческих слабостей, как страх или сомнения. Он сам готов принести ради меня любую жертву. — В глазах Ковенанта мелькнула давняя боль. — Баннор своей преданностью иногда выводил меня из себя. Он был слишком бескомпромиссным… Я рад, что ты помогла Сотканному-Из-Тумана. Я не хочу, чтобы ещё хоть кто-то умер из-за меня.

Ах вот как, значит, он позволяет себе свысока судить о других и решать, кто же прав, а кто виноват. Проклятый эгоист, он нянчится со своими эмоциями, а ей отказано даже в том, чтобы самой дать оценку своим поступкам? Ну хорошо же, сейчас она ему скажет всё, что о нём думает!..

И вдруг её ярость и гнев мгновенно растаяли от одной простой мысли: она готова разорвать его в клочки именно потому, что он так много для неё значит. И Линден стало страшно.

А Ковенант, словно ему было безразлично, ушла она или нет, лежал, уставившись в гранит потолка. Он видел в этом мире только себя. А другие были лишь причиной его радости или страданий. Не более.

— Мне хуже, — прерывающимся голосом произнёс он, и его руки непроизвольно прижались к груди, словно пытались прикрыть старый шрам от ножевой раны. — Фоул из кожи лезет, чтобы научить меня управлять моей силой. Потому и пропитал меня ядом насквозь. Тело — вторично. Душа — вот что самое главное. А когда я валяюсь без сознания, яд потихоньку разъедает барьеры, сдерживающие моё звериное начало, вот потому-то нас постоянно атакуют Опустошители. Потому-то Гиббон решился открыть мне правду на Ритуале Предсказания. Часть правды.

Он резко повернулся к Линден и выбросил вверх правую руку: «Смотри!» Из его кулака ударил небольшой столбик белого пламени. Ковенант дал ему потрепетать немного, но, заметив, что Линден зажмурилась, погасил его и тяжело откинулся на подушки.

— Вот так-то. Больше меня учить не надо. Теперь мне сделать это легче, чем встать с постели. И теперь я бомба с часовым механизмом. Он добился того, что я стал опаснее, чем он сам. И когда я взорвусь… — его губы жёстко искривились, — я убью всех, кого сплочу вокруг себя на борьбу с ним. Я уже чуть не сделал этого. Но в следующий раз… Вот и меня это не миновало. — Он говорил в потолок, словно боялся, что, посмотрев Линден в глаза, заразит её своим страшным роком. — То, что подвигло Кевина на Осквернение. То, что порушило Обет Стражей Крови. То, что уничтожило Бездомных. Я стал тем, что сам ненавижу. Если так будет продолжаться и дальше, то я убью всех, кого люблю. И не в моих силах это остановить. Понимаешь? Я не обладаю видением, как ты, и не в состоянии увидеть то, что может мне помочь справиться с ядом. Нет, не физически, с этим я ещё справляюсь, — морально. А я глух и слеп.

Вот истинная цель Солнечного Яда: отрезать меня от Земной Силы, чтобы я не смог вылечить сам себя. Отрезать всех в этой Стране, чтобы они засохли без корней. Ты единственная, кто сохранил этот дар, и то лишь потому, что пришла извне. На тебя Солнечный Яд не действует. А на меня действует. Если бы не это…

Ковенант замолчал, безнадёжно махнув рукой. Но боль его была так велика, что он не мог сдержать её и, обернувшись к Линден, наконец отважился посмотреть на неё. В его налитых кровью глазах горел мрачный огонь прозрения, и, когда она заглянула в их глубины, ей открылась такая бездна страха, что даже если бы она знала, как помочь, то всё равно не смогла бы произнести ни слова, онемев от ужаса.

— Вот потому-то мне так необходимо добраться до Первого Дерева. И прежде, чем я стану слишком опасным, чтобы позволить себе остаться в живых. Посох Закона — моя единственная надежда. — В голосе Ковенанта сквозила безнадёжность; он был измучен своими кошмарными снами — не менее жуткими, чем те, что терзали Линден. — Если мы не успеем, то все вокруг окончательно пропитается ядом. Не останется никого, кому была бы небезразлична судьба Страны. Не говоря уже о том, что бороться за неё будет просто некому.

Линден ошарашено глядела на него, пытаясь вникнуть в смысл сказанного. До сих пор она была уверена, что поиск Первого Дерева затеян исключительно для того, чтобы они могли вернуться домой. И до сих пор ей в голову не приходило, что для Ковенанта это насущно необходимо. В первую очередь он боролся за то, чтобы остаться в живых. Именно поэтому то, что Великаны запрягли никора и вытащили «Гемму» из штиля, смогло помочь ему. В каком бы состоянии он ни находился, вся его сущность стремилась к одному: найти Первое Дерево. Он должен был искупить свою вину и исправить зло, которое совершил, уничтожив Посох Закона. И найти спасение от яда. Но, несмотря на то что он выглядел опустошённым и вымотанным до предела, Линден вдруг почувствовала, что он справится с собой. Неизвестно как, но он победит.

Не дождавшись её ответа и как-то по-своему истолковав её молчание, Ковенант снова лёг на спину и уставился в потолок.

— Вот поэтому и ты оказалась здесь, — с горечью добавил он.

Линден вздрогнула, как от удара. Но Ковенант не смотрел в её сторону.

Этот старик… Ну, тот, которого ты встретила неподалёку от моей Небесной… Ты спасла ему жизнь? Так ты сказала? Да, так всё и было, вот только она никогда не говорила Ковенанту о том, что сказал ей старик на прощание.