Ковенант замолчал, давая ей время обдумать его слова. А отсюда вытекало, что свои надежды Лорд Фоул связывает с ней. И что ответственность за спасение Земли лежит и на ней, пусть даже она этого пока не осознает. Что ею тоже манипулируют. Ты избрана для особого осквернения.
На секунду осознание ледяной дрожью пробежало по телу Линден, и даже солнце, бьющее в иллюминатор, не могло её согреть. Но Ковенант заговорил снова, как бы отвечая на её опасения:
— Но есть и ещё кое-что. Есть надежда. Я уже говорил тебе, что до этого я бывал в Стране трижды. Но на деле получается, что четырежды. Три раза у меня не было никакого выбора. Я переносился независимо от того, хочу я этого или нет. А после первого же раза я этого очень не хотел. Но самым худшим было моё третье посещение. Я бродил в лесу неподалёку от Небесной фермы и встретил девочку, которую хотела укусить гадюка. Я попытался спасти ребёнка, но не успел, потому что уже в следующий момент перенёсся в Ревелстоун, где Морэм как раз заканчивал ритуал вызова. Я отказал ему. Девочка была частью реального мира, и змеиный укус мог оказаться смертельным. Для меня это было важнее всего на свете, что бы там ни творилось в Стране. И когда я объяснил Морэму, в чём дело, он отпустил меня. — Плечи Ковенанта дрогнули. Морэм. — Я вернулся в лес, когда было уже поздно: змея успела атаковать. Я попытался отсосать яд, сколько мог, а затем отнёс ребёнка к родителям. И тут же начался четвёртый вызов. И я принял его. Я имел право выбора и выбрал сам. В тот момент я уже ничего не хотел, кроме как расправиться с Лордом Фоулом.
Он говорил, не отрывая от Линден горящего взгляда, и та читала в его глазах всю горечь сомнений, все мучительные вопросы, оставшиеся без ответа.
— Но разве, отказав Морэму, я продал себя тем самым Презирающему? Или Создателю, приняв четвёртый вызов? Не знаю. Я считаю, что ни один человек не может стать инструментом без его воли на то. Его можно разрушить. Можно согнуть или сломать. Но если я делаю что-то в угоду Фоулу, это означает лишь, что я в чём-то ошибся: пошёл не по той дороге, чего-то недопонял, поддался на провокации своего внутреннего Презирающего, утратил мужество или научился находить в разрушении радость… — Каждое его слово звучало как обвинение. — Но ведь это вовсе не означает, что ты — орудие в чьих-то руках.
— Ковенант. — Линден придвинулась к самому краю гамака. Сейчас она вновь видела его таким, когда он в первый раз поразил её воображение: сильным и целеустремлённым, околдовавшим её своим отношением к одержимой Джоан; заворожившим нежностью, с которой нёс свою измученную жену к месту выкупа; сверкающим в ореоле яростного пламени, когда спас её из Ревелстоуна; тем, кто зажёг искупительную каамору для Мёртвых Коеркри. Она тихо позвала его, словно наслаждаясь вкусом его имени. И затем открыла ему свой последний секрет, последнее, что до сих пор подсознательно удерживала от него в тайне. — Я тебе не рассказывала всего, что сказал мне тогда тот старик. Да, он говорил мне: «Будь честной». Но это не все. — Несмотря на то что с того дня миновало много времени и событий, его слова впечатались в её мозг. — Он сказал ещё: «Не бойся, доченька. Ты не обманешь надежд, хоть он и будет нападать на тебя». — И, твёрдо глядя в глаза Ковенанту, она добавила: — И ещё он сказал: «Есть ещё в мире любовь!»
Он замер, поражённый её словами. Уголки его угрюмо сжатых губ дрогнули в кривой улыбке, а глаза засветились болью. Воздев к Линден свою увечную руку, он почти выкрикнул:
— И ты способна в это верить? Я привык считать себя импотентом. У меня проказа.
Вместо ответа она села в гамаке и спустила ноги на ступеньки лесенки. Затем взяла его за руку, и он привлёк её к себе в столб яркого солнечного света.
Позже они вдвоём поднялись на палубу. Их одежда ещё не просохла, поэтому они обрядились в туники из грубой шерсти, которые один из Великанов сшил из своего старого плаща.
Несмотря на величину, туники были очень тёплыми и удобными. Ковенант и Линден шли босиком, словно хотели окончательно сдружиться с камнем, из которого был построен корабль. И всё же Линден видела, что Ковенанта не оставляет тревога.
Поднявшись на корму, Линден вдруг обнаружила, что сама сияет, как девица на выданье, и попыталась взять себя в руки, но не смогла стереть со своих щёк предательского румянца, порождённого весенним бурлением крови. Ей казалось, что каждый встретившийся Великан, все понимая, смотрит на них с тайной усмешкой и осуждением. А Красавчик — тот вообще расплылся так, что даже вдруг похорошел. Глаза Хоннинскрю из-под щетинистых бровей так и лучились, а борода топорщилась самым что ни на есть заговорщическим образом. Якорь-мастер на время сменил обычное меланхолическое выражение лица на тёплую искреннюю улыбку, хотя и немного печальную — улыбку человека, который потерял свою любимую так давно, что уже не испытывает зависти к чужому счастью. Даже Яростный Шторм при виде их не сдержала довольной ухмылки. А в обычно суровых глазах Первой запрыгали задорные чёртики.
Вскоре всеобщее внимание стало таким откровенным, что Линден захотелось удрать с палубы. От смущения в её голосе даже появились раздражённые нотки. Но Ковенант вдруг остановился, вызывающе подбоченился и во весь голос заявил полушутя-полусерьёзно:
— Ну, кто из вас свечку держал?
Красавчик покатился со смеху, и тут же весь корабль откликнулся эхом мощного великанского хохота. Ковенант по привычке ощетинился, но тут же расхохотался вместе со всеми. Линден обнаружила, что тоже смеётся, да так, как никогда ещё в жизни не смеялась.
А над их головами хлопали тугие паруса, и небо было безоблачно-лазурным. Линден ощущала трепет здоровой жизни, охватившей весь корабль: гранит под её шагами был пронизан мощными вибрациями единения с экипажем, ритмом бега по волнам и звоном натянутых канатов. «Звёздная Гемма» летела по светлому морю с такой резвостью, словно вновь обрела утраченную грот-мачту, словно полностью восстановилась после выпавших ей тяжёлых испытаний. А может, это Линден полностью восстановилась?
Весь день они с Ковенантом бродили по кораблю, то беседуя о том о сём с Великанами, то просто молча греясь на тёплой от солнца палубе. Линден заметила, что за всё это время Вейн не сдвинулся с облюбованного места ни на дюйм. Он был похож на прекрасную обсидиановую статую с тускло блестящими браслетами на запястье и лодыжке. Впечатление лишь слегка портила драная обгоревшая туника. И он по-прежнему контрастировал с Финдейлом, не покидавшим поста на носу корабля. Блеклая туника элохима развевалась на ветру, а иногда и против ветра, напоминая о том, что она, как и тот, кто её носит, может принимать любые подобия. Казалось совершенно невозможным, что между элохимом и отродьем демондимов может существовать хоть какая-то связь. Какое-то время Линден с Ковенантом обсуждали эту тайну, но потом поняли, что ничего нового пока друг другу сказать не могут, и решили отложить её решение до новых событий.
Кайл с Бринном старались держаться на расстоянии, но когда понадобилась их помощь, прислуживали с прежней почтительностью и бесстрастностью. То ли они не хотели мешать, то ли всё-таки не желали смириться с тем, что Линден осталась безнаказанной. Но она давно уже не обманывалась внешним спокойствием их лиц, зная, какие страсти могут кипеть в не признающей компромиссов душе харучая. И всё же в их поведении проскальзывала какая-то нерешительность, словно они ещё не знали, как отнестись к произошедшим переменам. Ковенант потребовал от них беспрекословного послушания, и они подчинились. Но доверия к Линден от этого у них не прибавилось.
Их подчёркнутая покорность насторожила и даже слегка расстроила Линден. Но все искупалось благотворным присутствием Ковенанта. И всё же она периодически поглаживала кончиками пальцев шрамы на его искалеченной руке — не только от избытка нежности, но и чтобы удостовериться, что он здесь и никуда не делся. И каждый раз, убедившись, что это ей не снится, она впадала в состояние блаженной расслабленности.
