Первая по инерции пробежала несколько шагов, но потом, как бы ни близка была её цель — ворота в Бхратхайрайнию, остановилась, и члены Поиска перегруппировались, приготовившись к сражению.

Стражи медленно приближались. Они угрюмо молчали, и тишину нарушал лишь топот тяжёлых ног. Они были созданы Касрейном лишёнными собственной воли, и двигало ими отнюдь не личное стремление к победе. Край Песчаной Стены, на котором они находились, шёл вровень с первым ярусом, но над ним возвышались ещё три, увенчанные, как короной, Башней кемпера. Донжон, загораживая полнеба, нависал гигантским монолитом, символом неотвратимости фатума. Укрыться от его гнетущего присутствия было невозможно. Это был созданный Касрейном памятник собственному бессмертию и величию.

Но тут сквозь камень стены Линден пронзила вибрация, свойственная только дикой магии. И это вызвало явление картин, связанных с болезнью её матери. Вой сирен смешался с ужасными стонами умирающей.

Кир ровным голосом попросил Мечтателя отпустить его, чтобы Великан смог освободить руки для боя. Получив одобрительный кивок Первой, Мечтатель бережно поставил раненого харучая на землю и помог ему встать так, чтобы тот мог балансировать на здоровой ноге.

Выстроившись пятиугольником, четыре Великана и Кайл заняли оборонительные позиции вокруг Линден, Кира и леди Алиф.

Линден все видела, но понимала только то, что к ней вдруг повернулись спинами. Врачи тоже отвернулись от её матери. Нет, не от самой болезни, не от меланомы, с которой боролись с неистребимым упорством, хотя и мало заботясь о том поле битвы, на котором развернули сражение: они были невнимательны к старой немощной женщине и глухи к её жалобам, словно не могли уразуметь простого факта, что смерти она боится гораздо меньше, чем боли или приступов удушья. Плевральная полость была заполнена жидкостью, и никакое дренирование не облегчало мук. Она боялась не самой смерти, а того, какой ценой она за неё заплатит, как всю жизнь боялась расплаты за жизнь.

И рядом с ней не было никого, кто стал бы слушать её постоянные жалобы и капризы. Никого, кроме Линден. Пятнадцатилетнего подростка, снедаемого внутренним мраком. Господи, пожалуйста, позволь мне умереть. Дни и ночи напролёт она безвыходно сидела в комнате, глядя, как умирает её мать, и некому было её сменить. Даже медсёстры приходили лишь в случае крайней необходимости.

Леди Алиф прижалась к ней спина к спине. Теперь Линден видела лишь лица Кира и Вейна. Лицо отродья демондимов было пустым, как смерть. По вискам Кира струйками стекал пот, свидетельствуя о том, с какой мужественной выдержкой он переносит боль. Ковенант ушёл. В бледном свете луны хастины полностью утратили человеческие черты и стали похожи на стаю свирепых и диких зверей.

Путешественники молчали. В ночи слышен был лишь топот множества ног да отчаянные вопли сирен. И вот стражи одновременно с двух сторон бросились в атаку.

Со стороны могло показаться, что они движутся медленно, почти с ленцой, — возможно, причиной этому было отсутствие конкретных приказов со стороны Касрейна. Если бы они подумали хоть чуть-чуть, то поняли бы, что бросаться на врага, рискуя жизнью, нет вовсе никакой необходимости — его можно было просто забросать копьями. Но они не умели думать. И потому бросились врукопашную.

Меч Первой прочертил в воздухе сверкающую дугу. Вслед за ним, звеня, взлетела цепь Хоннинскрю. Красавчик вырвал копьё у первого же ринувшегося на него хастина, заколол его и стал отбиваться им как стрекалом, используя чудовищную остроту наконечника. Мечтатель просто ломал копья и молотил хастинов обоими кулаками.

Кайл не мог сравниться с Великанами в силе, зато брал ловкостью. Его точно рассчитанные удары всегда попадали в цель, и хастины, ошеломлённые его напором, даже слегка отступили. Он выбивал древки из рук, ослеплял солдат и сталкивал их друг с другом. В результате некоторые стражи, пытаясь достать харучая, нередко били по своим же.

Но хастины все прибывали, вся стена уже кишела ими. Первая была неуязвима. Сверкая мечом, она сеяла вокруг себя смерть и увечья, но с каждым убитым врагом её положение ухудшалось: никакими воинскими искусствами она не могла заставить кровь не течь и не превращать камень под ногами в скользкое болото или убрать трупы хастинов, которые, громоздясь со всех сторон, сковывали её манёвренность. Цепь Хоннинскрю запуталась в копьях, и, чтобы её рывком освободить, Великан принуждён был отступить. Красавчик удерживал свои позиции, но убил лишь нескольких врагов, а остальные наседали с ещё большей яростью. Ни Мечтатель, ни Кайл также были не в состоянии полностью сдерживать натиска озверевших хастинов, которые пытались пробиться между ними, чтобы зайти с тыла.

Башня кемпера мрачно нависала над полем битвы, словно Касрейн лично наблюдал за сражением и потихоньку сжимал Поиск в удушающем объятии ненависти. И вдруг вся она засветилась изнутри белым пламенем дикой магии. Однако на хастинов это не произвело ровно никакого впечатления. Сирены завыли ещё пронзительнее, словно стая голодных вурдалаков.

И тут один из стражей прорвал оборону.

Он нёсся прямо на Линден, угрожая проткнуть её копьём. Она не пошевельнулась. Она была поймана в ловушку своим извечным комплексом вины, неустанно твердящим, что любой нанесённый ей удар спровоцировала она сама и единственное чего она заслуживает, — это смерти, как бы ни пыталась она этого сознательно отрицать. Позволь мне умереть! Этот полузвериный вопль был её мрачным наследством, и ничто не могло заставить его замолчать. Она это заслужила.

С отсутствующим взглядом Линден наблюдала, как отточенное лезвие приближается к её груди. И была этому рада.

Но тут между ней и хастином возник Кир, однако, скованный шинами и повязками, он был слабой защитой. Ринувшись копью навстречу, он только и смог, что подставить под удар себя, и лезвие вошло ему в живот.

Отброшенный силой удара, он отлетел назад, на Линден, и они вместе рухнули на камень.

Мечтатель развернулся и, обрушив на спину стража мощный кулак, сломал ему позвоночник.

Голова Кира, неимоверно тяжёлая, давила Линден на колени. Она чувствовала, как из харучая уходит жизнь. Кровь хлынула из раны, но он заткнул её кулаком. Члены Поиска продолжали безнадёжный бой за несколько лишних минут жизни, упорно не желая признавать своё поражение.

Башня кемпера источала жуткое излучение смерти и безумия. Но Линден была не в состоянии оторвать глаза от Кира и посмотреть, что же там происходит. Агония, сотрясающая его тело, огненными нитями пронизала всю её плоть. Лицо раненого ничего не выражало, но боль его была пронзительна, как воспоминания, теснившиеся в её мозгу.

Он смотрел на неё. В зрачках лихорадочными огоньками мерцали блики лунного света.

— Помоги мне подняться, — прошептал он, и в уголках рта выступила кровавая пена. — Я должен сражаться.

Линден слышала его слова, но не услышала их. Позволь мне умереть! Она столько раз внимала этой мольбе, что однажды та стала её мантрой и заклинанием, тем, что ведёт по жизни и определяет все поступки. Она стало голосом ненасытного мрака, живущего в её душе. Все пространство вокруг Линден было завалено поломанными и целыми копьями. Машинально она подняла небольшой обломок с металлическим наконечником. Когда Гиббон-Опустошитель прикоснулся к ней, какая-то часть её существа радостно затрепетала, жадно принимая его: погруженная во мрак бессилия, она жаждала власти и отозвалась. И теперь этот отклик эхом вернулся к первоисточнику. А ты и так меня не любишь. И никогда не любила. Тишина, овладевшая ею, сняла и самоконтроль, с помощью которого она до сих пор ухитрялась удерживать свою чёрную алчность. Сила! Власть!

Обеими руками подняв над собой обломок копья, Линден направила его Киру прямо в горло, чтобы наконец реализовать желание, точившее её всю жизнь. А харучай, который выдернул из раны кулак и старался защититься, был слишком слаб, чтобы помешать ей.