История с моей травмой имела еще одно продолжение. С того памятного дня в нашу палатку зачастил тот самый медик, что бинтовал мне рану. Якобы для того, чтобы наблюдать за состоянием моей раны. После нехитрой процедуры перевязки мой спаситель с удовольствием оставался на вечерние посиделки. Я изо всех сил развлекала гостя, угощала чаем со столовскими ватрушками, но тот упорно косился на Нателлу. Ее поток энергии поглотил парня вмиг. Что я могла этому противопоставить? Общую эрудицию? Безграничную признательность? Смешно! Силы были явно неравные. А Нателла пару дней пофыркала, сталкиваясь в тесном жилище с незваным гостем, потом милостиво согласилась на небольшую прогулку по окрестностям лагеря, а как–то вернулась уже утром. Через год они поженились. А у меня … остался шрам на всю жизнь … на ноге.
О дальнейшем пребывании в полях не могло быть и речи. Перепуганный Мих-Мих первой же оказией отправил меня обратно в Город. Зато, когда осенью все вернулись на учебу, никаких мыслей по поводу перевода у меня уже не было. Я переселилась к новым подружкам и погрузилась в настоящую студенческую жизнь.
С музыкальными автоматами в подвальных кафешках! С фруктовыми десертами в кулинариях! С кофейными церемониями после пар! В гастрономе на углу на импортной кофе-машине варили сногсшибательный «эспрессо». Именно так, без буквы «к», научилась я выговаривать волшебное слово. Стоя в очереди за порцией «двойной половинки», а затем, осторожно держа одной рукой чашку с отбитой ручкой (только такие разрешалось выносить на улицу), а другой – сигарету, я с тайным трепетом выслушивала новости студенческой жизни и сплетни об амурных делах университетских знаменитостей. А еще спонтанные дискуссии о начавшихся в стране переменах и возрождающемся национальном духе. И еще гуляния допоздна по ночному Городу, в огнях, всплесках фонтанов и шумных толпах. Свысока посматривала я на бывших товарок по комнате, притихших в своем большевистском рвении.
А в перерывах между сказочной учебой – необременительные сессии и увлекательные практики, прикосновения к скифским курганам и архивным тайнам. Да что там говорить!
И будущее уже проглядывало краешком надежды. После случая в колхозе, встречая меня в университетском коридоре, Мих-Мих участливо осведомлялся:
– Госпожа Воинова, как поживает Ваша нога? Не беспокоит? – Я краснела как рак и бормотала что-то невразумительное. А он, как ни в чем не бывало, пригласил познакомиться с его кафедрой. Я робко согласилась и … загорелась мечтой стать музееведом. Как раз появилось одно место. В то время я уже открыла для себя Булгакова и со «слепыми» копиями «Белой гвардии» вышагивала по Городу, конструируя маршруты главных героев, проживая их трагедию наяву и отмечая сохранившиеся здания. И мечтала в один прекрасный день открыть музей Мастера, где всем посетителям будут вручаться карты и проводиться пешие экскурсии по его произведениям. Мих-Мих всячески поддерживал мое начинание. Дальше начинались сладкие грезы.
И тут меня позвала на серьезный разговор Нателла. Решительным тоном, не дававшим ни единого шанса на возражения, она, нет, не попросила, а потребовала, чтобы я уступила ей заветное место на кафедре. Оказывается, она с детских лет мечтала стать искусствоведом, но в нашем Городе такой специальности не было. И вот, наконец, свершилось, открылось вожделенное направление, но зачем-то влезла я.
– Слушай, Войницкий, какая тебе разница, что в дипломе мелкими буквами будет написано? Главное, что ты – историк. С такой профессией ты кем угодно сможешь устроиться. У нас в стране вся элита – историки. Так что, не пропадешь. А у меня, понимаешь, детская мечта! Разве можешь ты ее разрушить? Ты же мне подруга, или кто?
Затолкав поглубже мечты о несозданном булгаковском музее, я согласно закивала головой. Разве могла я отказать подруге? Действительно, если она о музеях мечтала всю жизнь, а я какой-то жалкий год! Ничего, как-нибудь устроюсь…
***
… Сказка обидно закончилась в один миг синим дипломом в кармане и выпускной ночью на Днепре! На горизонте большим вопросительным знаком замаячила проблема трудоустройства. В летоисчислении начинались девяностые, а в стране шли первые годы независимости…
Я металась по Городу в поисках работы и везде слышала унизительные отказы: в музеях, архивах, туристических фирмах и просто фирмах.
– Так ничего у тебя не выйдет, – авторитетно заявила Нателла, благополучно пристроившаяся в бюро международного туризма. Идея с музейной работой была прочно похоронена, и приступ раскаяния толкал ее на попытки загладить вину. Мы пили кофе в любимом гастрономе, поджидая ее мужа из медицинской библиотеки.
– Без местной прописки никто тебя не возьмет ни на какую работу. Можно конечно к бабушке где-нибудь в пригороде прописаться, но без меня ты никого не сумеешь найти. А я улетаю на все лето в теплые края, маршрут новый прокладывать. Тут нужен фиктивный брак.
– П-почему фиктивный, Наталѝ? – забормотала я.
– Потому что обыкновенный ты уже проспала. Все, поезд ушел. Кто хотел, тот давно вышел замуж и … «Дан приказ ему на запад, ей в другую сторону…».
– Если ты на курсантов намекаешь, то мне аж двое предлагали расписаться, – гордо обиделась я.
– Не сомневаюсь. Странно, что только двое. Им перед засылкой в дальний гарнизон жена еще как пригодится. Сразу километров на тысячу ближе окажутся. Но тебе этот вариант ни к чему, – Нателла, видя, что я начинаю обижаться, решила сгладить ситуацию. – И дружки твои общежитские нам тоже без надобности, хоть и оббивают тебе пороги пачками.
Я отчаянно покраснела: и откуда она все знает, вроде бы я своими личными делами ни с кем не делилась. А вот, оказывается, что вся твоя жизнь, как на ладони. А с другой стороны, значит не такой уж я незаметный человечек, до которого никому нет дела. Нателла, будто, не замечая моего дикого смущения, продолжала поучать:
– Если ты конечно не горишь желанием вместе с суженым подниматься в небесную высь и опускаться в глубины земные, а мечтаешь о тихой размеренной жизни со мною по соседству.
– Да, мечтаю, – прошептала я, как будто призналась в некоем постыдном желании.
– И не стремишься сеять разумное и вечное в деревенской школе.
– Не стремлюсь (еще тише).
– Ну вот, а для этого только один вариант и остается – фиктивный брак. Ненастоящий, стало быть. В котором два человека оформляют отношения не из-за внезапной любви, а ради взаимной выгоды. В твоем случае – ради прописки.
– Да кто захочет меня прописывать, да еще и жениться для этого? Только сумасшедший. Нормальному человеку это зачем? – заголосила я в отчаянии. – И за это, наверное, платить надо. А чем я буду платить? У меня и работы-то еще нет.
– Не ори, – поморщилась Нателла. – В Городе живут тысячи одиноких мужиков. Поищу тебе подходящий вариантик. Или сама вспомни, может и у тебя кто завалялся в загашнике. В конце концов, не цепями же тебя прикуют. В любой момент сможешь развестись. А вдруг тебе понравится в семье и браке.
Я слушала Нателлкины убедительные доводы, поддакивала, но в душе понимала, что вряд ли соглашусь на сомнительные брачные аферы. А по-настоящему, к сожалению, никто из столичных женихов не предлагал мне руку и сердце. Никто? И тут я вспомнила…
Как-то зимой, возвращаясь с каникул, я познакомилась в поезде с молодым усатым пожарным. Вернее, это он со мной познакомился, угощал отвратительным поездным чаем и всю ночь просидел на моей полке, рассказывая нудные истории и поглаживая меня поверх простыни. Я, не знала, как от него отделаться, и просто лежала с закрытыми глазами, считая минуты до прибытия поезда. Утром новый знакомый всучил мне бумажку с телефоном и настоятельно просил позвонить. Я тут же выбросила эту чепуху из головы. А бумажка та где? Я судорожно порылась во всех отделениях дорожной сумки и выудила-таки скомканный бумажный комочек. Разгладила дрожащими руками. «Виктор», было написано корявым почерком, и семь цифр номера. Значит, судьба.
Так и вышло, что последний месяц моего пребывания в Городе прошел под знаком тягостных, нелепых отношений. Виктор, как звали моего ухажера, упорно таскал меня по самым темным закоулкам столичных парков и речным склонам. Я бы предпочла свидания в более людных местах, но равнодушно отдала инициативу в его руки. Мне было все равно. Разговаривать нам было абсолютно не о чем. Как правило, Виктор монотонно излагал производственные истории, разбавляя их футбольными байками или армейскими воспоминаниями.
