По Витгенштейну, этого «приватного» измерения человеческого сознания тоже нет. Так как всё, что есть, – это текст. Именно эта среда, в которой находится и живёт всё человеческое, создаёт возможность коммуникации. Почему? Потому что текст не имеет границы, он плавно перетекает от субъекта к субъекту, составляя содержание и самих субъектов, и коммуникации между ними.

Я считаю, что обе позиции крайне близки друг другу, хотя и находятся на полюсах философского дискурса. И роднит их прежде всего отсутствие исключений, предъявляемых к сознанию. В обеих школах онтология сознания является вполне естественной частью всеобщей онтологии мироздания, в том смысле, что она от неё ничем не отличается. Мы могли бы даже нарисовать это с помощью нескольких несложных линий, из чего станет сразу понятно, почему «исключительность» и «приватность» сознания вызывают такую неприязнь марксистов и многих последовательных аналитиков.

Если представить интуитивно, что мир, как горная порода или торт, состоит из эволюционных или онтологических слоёв, то мы имеем плотно прилегающие и сообщающиеся друг с другом глубинный физический слой, за ним химический и биологический. Интуиция подсказывает, что дальше появляются «исключения», так как следующий за ним «психический» слой не является таким же целостным, как предыдущие. Он состоит из отдельных как бы островков или вишенок на биологическом слое, не связанных друг с другом, так как психика животного или человека «приватна». А следующие за ним слои, как бы мы их ни именовали, социальные или культурные, логистические, языковые и т. д., лежат сверху на этих разрозненных бугорках-вишенках. Причём эти более высокие слои также «свисают» с этих бугорков-вишенок по краям и касаются биологического слоя. Неэлегантно! Некрасиво! Необязательно!

Такая интуитивная модель, в которой имеет место приватность сознания, ставит неудобный вопрос – почему сознание составляет исключение и чем оно особенно. Почему все иные наблюдаемые нами эволюционные слои целостны и неприватны, а «психический уровень» состоит из каких-то непроницаемых сосудов – человеческих сознаний. И то, что для каждого человека очевидно, – его собственная психика приватна, – становится, пожалуй, сложнейшим вопросом для науки нашего времени.

Неудивительно, что и Маркс, и Витгенштейн по-коперникански поспешили убрать эти исключения, неудобные «вишенки сознания», из онтологического торта. Их картины мира целостны и не имеют никаких исключений вроде геоцентрической системы. Проблема, однако, от этого не исчезает, а только отдаляется. И мы видим, что вторая половина XX века и начало XXI века изобилуют всевозможными теориями сознания, которые пытаются вернуть «вишенки в торт», то есть сознание в общую онтологию. Но этот процесс, конечно же, невозможен в той одномерной плоской модели, которую предлагает монизм. И новые теории все чаще обращаются к старой проблеме – нематериальной природе сознания.

Коль скоро материалистическая природа сознания не вписывается в наши представления, учёные снова обращаются к отцу европейского рационализма Декарту и идее дуализма. Это позволяет говорить о проблеме сознания, добавляя к картине мира ещё одно измерение. Она перестает быть плоской, и возможно, что наши «вишенки» теперь существуют не между какими-то слоями, нарушая их целостность и плотность прилегания, а где-то сбоку, в нематериальных пространствах.

Идеи дуализма, не субстанционального, как это было у Картезия, а дуализма свойств, становятся всё более популярными. Об этом говорит на первом этапе своего творчества Дэвид Чалмерс, ставя знаменитую «трудную проблему сознания». Американец К. Льюис ещё в 1929 году предлагает термин «квалиа», который называет им самое простое, что для нас существует, но самое сложное в описании – внутреннюю сторону ощущений. Т. Нагель поддерживает эту идею своим аргументом «каково это?», утверждая, что мы не в состоянии заглянуть в чужую голову и невозможно, например, ощутить, «каково это быть летучей мышью». Он говорит о том, что информация бывает типа «то, что» и «то, как». Философ Ф. Джексон идёт ещё дальше и стремится показать своим мысленным экспериментом «комната Мэри», что информация может быть нефизической.

Другой способ, с помощью которого учёные решили обойти проблему онтологического статуса сознания,  – это панпсихизм. Не новая, но совершенно по-новому зазвучала теория панпсихизма благодаря её связи с нейрофизиологией. Панпсихизм в его многочисленных интерпретациях заявляет, что каждый онтологический слой – то есть и физический, и биологический – обладает частичкой «психического», но в разной степени. И лишь на уровне высокой степени концентрации интегрированной информации (Тонини), которая возникает в мозге здорового животного или человека, это «психическое» начинает оказывать самостоятельное влияние на окружающий мир. В этом случае наша «вишенка» неравномерно размазана по всей толщине торта. С минимальной концентрацией в нижних слоях, с ростом концентрации по пути вверх.

Я не буду подробно останавливаться на всех этих теориях здесь, потому что они будут обсуждаться в статьях книги, и, кроме того, как я полагаю, они только намечают стратегию решения, но всё же уводят нас снова в сторону от основной проблемы. Эти теории лишь возвратили меня к наивному детскому состоянию, которое я испытал в шестнадцать лет и которое заставило меня навсегда поверить, что с нашими представлениями о сознании что-то не так. Да, с ними действительно что-то не так. И для себя я решил, что попробую разобраться во всём сам, и, не переставая изучать новые предлагаемые теории, взялся за собственное исследование. Тогда я был убеждённым материалистом или, по крайней мере, монистом. Но в процессе углубления в тему наметилось мое движение к дуализму или даже плюрализму, в некоторой его особой разновидности.

Почему ни панпсихизм, ни дуализм свойств не удовлетворили меня? Это станет, надеюсь, понятно из следующих статей, опубликованных в разные годы. Но здесь, ещё до выводов, которые я сделал для себя, думаю, стоит отметить следующий аргумент. В марксизме и аналитике последователей Витгенштейна есть одна очень важная и привлекательная черта. Эти теории естественны. Они по-своему просты и элегантны и отвечают требованию бритвы Оккама, в отличие от любой известной мне разновидности дуализма или панпсихизма. Наши представления об особенности сознания, несомненно, преувеличены. Оно, очевидно, куда проще в онтологическом смысле и понятнее, чем нам кажется.

Ведь, будь мы клетками, нам бы тоже, весьма вероятно, казалось (если бы клеткам могло что-то казаться, конечно), что наш биологический уровень особенный и что нет никакой непосредственной связи между клетками, а вся связь клеток осуществляется посредством других онтологических слоёв. Поэтому неестественность и «особенность» сознания, которая присуща дуализму и панпсихизму, всегда вызывала у меня протест. До тех пор, пока я не познакомился с каузальным дуализмом, давно существующим, но разбросанным по разным теориям. В этой форме дуализма первичны каузальные свойства, а не физические или ментальные. Чтобы узнать сделанные по этому поводу выводы, уважаемый читатель может сразу же обратиться ко второй части этой книги либо проделать весь путь вместе со мной.

В первой статье цикла под названием «Онтологический статус сознания: преодоление антитезы аналитической философии и феноменологии» я ещё очень смутно осознавал, в чём различие монистической и дуалистической теорий. Но я уже решил для себя, что любая форма монизма (материализм или идеализм) суть одно и то же, а это уже первый шаг к нейтральному дуализму, которым является каузальный дуализм. В статье в этой связи обсуждается двойственность самой проблемы сознания и двойственность метода её изучения.