***

Скабиор шел последним. За этими парнями нужен был глаз да глаз. Он привык, что отбросы магического мира, подавшиеся в егеря не от хорошей жизни, тупы и недалеки, но Рупер и Дэнни являлись просто образцами идиотизма. Сила есть, ума не надо — вот полное описание их талантов.

Скабиор устал. Полнолуние было всего три дня назад. Сам процесс превращения в тварь он не особо любил, но появлявшуюся потом свободу от всего человеческого ценил как возможность перезагрузить мозги. Все тревоги, заботы покидали его, словно сама луна забирала их себе. Вновь став человеком, сутки он отсыпался. Потом хотел было по привычке смотаться к блядям, снять оставшееся напряжение, но Фенрир не отпустил. Дескать, пока егеря не выполнят недельный план по отлову магглокровной нечисти, никаких развлечений. Спорить с вожаком было бы себе дороже. Поэтому злость и раздражение Скабиор вымещал на тупых подчиненных. Поводов они давали предостаточно. Так, оставалось проверить еще одну точку возможного убежища грязнокровок, и потом можно будет отдохнуть. В Министерство товар принимали только днем. Сегодняшний улов был удачным, и Фенрир не рычал на Скабиора, а только искоса глянул на него, оскалив один клык и даже не наморщив носа. Это означало, что командир доволен своим подчиненным. И завтра после приема в Министерстве Скабиор наконец сможет расслабиться. Погрузившись в приятные мысли, Скабиор почувствовал, что стрелка его компаса дернулась. Вот, дожил, вот что значит — нормально не отдыхать, культурно и с огоньком, вот уже и просто мысли о бабах вызывают эрек… то есть реакцию организма. Скабиор хотел уж было заорать на Рупера, чтобы переключить внимание — не очень-то приятно ходить по лесу с хреном наперевес, но вдруг…

— Что? Что это за запах?

Скабиор остановился. Принюхался. Пригляделся. Ничего. Ничего не было видно. На первый взгляд — абсолютно ничего. Но у оборотней очень тонкое чутье. И слух. И чутье рисовало ему прекрасную картину — обнаженная девушка стоит посреди лесной поляны. Чутье также подкинуло ему сведения о том, чем именно эта девушка занималась не более часа назад. Скабиор вновь и вновь жадно втягивал в себя воздух. Он гигантским усилием воли заставлял себя оставаться на месте, не делать больше ни шага по направлению к чарующему аромату секса и молодой самки. Да, чары тоже тут были — он не чувствовал их, нет — он просто знал это. Будь он один, никакие чары не стали бы для него препятствием, э-эхх, но он был при исполнении, с пленными, с подчиненными… И Фенрир ждал его в лагере с подробным отчетом и выполненным планом… Скабиор вздохнул. Тоскливо взглянул в пустоту, скрывающую так много интересного. И повернулся к Руперу, который умудрился уронить пленного.

— Что, предлагаешь мне его понести? — ядовито поинтересовался Скабиор.

— Ага, было бы неплохо, — щербатая улыбка Рупера могла бы заменить Люмос в темном лесу. Но светила луна, и слова Скабиора стерли эту неуместную, глупую гримасу с лица неловкого егеря:

— Щас, разбежался. А ну-ка подними.

Пока их группа не скрылась в лесу, Скабиор спиной чувствовал чей-то обжигающий взгляд с абсолютно пустой поляны.

***

Только когда егерь отвернулся от нее и стал командовать своими шавками, Гермиона смогла нормально вздохнуть и пошевелиться.

— О, егеря! — голос Гарри раздался совсем рядом, такой громкий, что буквально оглушил Гермиону. На плечи ей Гарри накинул кофту. Благодарно потеревшись щекой о его руку, Гермиона прошептала:

— Он мог учуять… Мои духи…

Гарри вгляделся в темные силуэты скрывающихся за деревьями егерей и пожал плечами. Обошлось, и ладно. Он потянул Гермиону к палатке. Гермиона пошла с ним, спотыкаясь о ветки. Она еще пару раз оглянулась, стараясь как можно точнее запечатлеть в памяти произошедшую встречу. Она точно знала — не последнюю.

Уже лежа в кровати, укутанная в одеяла, Гермиона еще и еще возвращалась мыслями в лес. День за днем. Это стало ее излюбленной предсонной мечтой.

***

… Вот мимо нее проходят егеря. Сильные чары превосходно скрывают местность и отводят глаза. Егеря не видят ее. Но он. Останавливается прямо напротив нее. Гермиона замирает. Глаза ее широко раскрыты. Так же жадно, как этот егерь втягивает сейчас носом воздух в поисках ее запаха, Гермиона скользит глазами по его лицу и телу, стремясь впитать как можно больше сведений о нем. Чтобы запомнить навсегда. Зрачки Гермионы расширены, сдерживать рвущиеся наружу вздохи невероятно трудно. Она кусает шарфик, чтобы случайно ничего не сказать, не выдать себя неосторожным движением. Мерлин, как ей хочется быть неосторожной. Чтобы он увидел. Как увидела его она. И только теперь Гермиона понимает, что слова о неких «чувствах с первого взгляда» — это не просто слова, это суровая правда жизни. Это не любовь, Мерлин, конечно же нет, это страсть, вожделение. Восхищение этим человеком, его силой и внутренней энергией, его почти звериной грацией и опасным выражением глаз. Мерлин, Мерлин! Как она хотела бы, чтобы их не разделяли барьеры защитных чар и идеологического несовпадения. А также глупые барьеры в виде одежды. Да, усмехается Гермиона, из одежды на ней был только нелюбимый шарфик. Который становится теперь для нее неким символом. Напоминанием о том, что встреча ей не приснилась. Что потрепанное кожаное пальто с красной повязкой на рукаве, клетчатые — ох ты ж, Мерлиновы панталоны — штаны с кучей ремней, высокие ботинки — это все не игра ее воображения. Что длинные темные волосы, убранные в неряшливую косу, из которой на лицо выбиваются спутанные пряди, одна из которых — ох ты ж, Мерлинова борода — бордового цвета, как будто егерь пролил на голову вино или ему разбили голову бутылкой из-под вина, и его внимательные темно-синие глаза, и его губы, что-то шепчущие, в то время, как тонкие ноздри хищно изгибаются, улавливая запахи, — все это принадлежит реальному человеку. Безымянному егерю, о котором Гермиона знает только то, что он егерь. И что она его хочет. Увидеть вновь.

Гермиона засыпает. И видит его во сне. И улыбается.

***

А наяву ей было не до улыбок. Зарывшись в книги, она как из мутной воды выцеживала из них золотые песчинки нужных сведений. Дни были посвящены книгам, а ночи Гарри. Ему необязательно было знать о мечтах, посещающих кудрявую голову его подружки. Несбыточных мечтах. А реальная жизнь текла своим чередом, час за часом, день за днем. Гарри был внимателен и нежен. Гермиона никогда не снимала с шеи свой шарфик.

Через некоторое время они решили переместить свою палатку из леса Дин куда-нибудь еще. Вот все было уже собрано. Гермиона немного нервничала. Гарри был уверен, что это из-за Рона. Они так и не поговорили о нем. Вернее, Гарри раз попытался, но у Гермионы было такое странное выражение лица, что он поскорее нашел другую тему, чтобы не расстраивать ее. А Гермиона всего-навсего пыталась сдержать такой неуместный вопрос «Кто это?», который возник у нее при упоминании имени Рона.

Гермиона сняла с шеи шарфик. Она вылила на него чуть ли не полфлакона своих духов. Делая вид, что вытирает слезы, поцеловала шарфик несколько раз и прошептала ему: «Пожалуйста, пожалуйста…» После чего повязала его вокруг дерева, обмотала ствол, как будто бы снова в начальной школе участвовала в ярн-бомбинге.

***

Следующие несколько месяцев остались в памяти Гермионы как изматывающий душу и тело дурной сон. Лишь объятия Гарри, крепкие и надежные, и сны про безымянного егеря, редкие и яркие, удерживали Гермиону от падения в бездну отчаяния. Посещение Годриковой впадины в канун Рождества и специфическое гостеприимство Батильды Бэгшот надолго заняли место в списке самых страшных кошмаров Гермионы.

А наяву все было не лучше, чем в снах. Когда в один не прекрасный день вернулся Рон, все усложнилось в тысячу раз. Уничтожение крестража в медальоне принесло некоторое облегчение. Временное. Рон опять бесконечно гипнотизировал проклятое колдорадио, и мерный голос диктора, зачитывающего имена пропавших без вести, доводил Гермиону до белого каления. К тому же Рон, освоивший все-таки пару бытовых заклинаний, решил, что абсолютно все должно идти по-прежнему, и на голубом глазу предложил Гермионе возобновить общение в постели. На что Гермиона, сдержав желание проклясть его чем-нибудь неприятным, посоветовала ему отправиться с такими лестными предложениями к Лаванде Браун или еще куда подальше. Рон приуныл, но настаивать особо не стал. Принялся восстанавливать дружбу с Гарри. Тот общался с ним вроде бы по-прежнему, но чувствовалось, что былая теплота и доверие ушли безвозвратно.