Заехав после работы в магазин, я купила необходимый набор продуктов и только после этого смогла добраться до дома. Квартира, которую мы снимали, была рядом со школой, где теперь училась дочка. Мне спокойно, что идти недалеко, да и ей удобно.
Встав у двери и обернувшись, словно за мной мог кто-нибудь подглядывать, я сделала три быстрых стука, потом еще два, потом словно отстучала барабанную дробь. Но точно была уверена, что дочка сейчас подставит стул и заглянет в глазок, чтобы наверняка открыть мне дверь.
Так оно и получилось.
– Привет, – улыбнулась, протискиваясь мимо табуретки. – Как ты?
Агата пожала плечами и с гордостью сообщила:
– Приготовила нам чай.
– Тогда наступило то самое время для чаепития.
За тихими разговорами и чаем, а после и за совместным приготовлением ужина прошел еще один вечер. Телефон, к моему несказанному счастью, молчал. Лёня больше не пытался дозвониться, но еще и не поздний вечер. Вот сейчас дойдет до кондиции, и понесется душа в рай. А пока он может горевать, корить себя, или даже, наоборот, радоваться своей жизни. Кто ж его поймет. В последний раз, когда он радостно мне сообщал, что живет с матерью и не работает – его все устраивало.
Я радуюсь тому, как Агата улыбается. А ведь были времена, когда она супилась, смотрела в одну точку и могла даже со мной не разговаривать.
– Может, в кино сходим завтра?
Пока, как я поняла, на работе нет необходимости задерживаться, а значит, я могу посвятить этот вечер своей маленькой семье. Потому что я совсем не знаю, что будет потом. На почту приходят все новые и новые письма, в которых мне предлагают подработку. Но брать её или нет, все еще думаю. Хочется пожить для себя, для Агаты. Хочется почувствовать себя просто женщиной. Хочу смотреть в зеркало и улыбаться новому дню, своему отражению, а не видеть больные глаза и измученное лицо. Но подработку я возьму – это факт. Через несколько дней, когда обвыкнусь на новом месте работы, или через неделю. Деньги мне нужны для первоначального взноса, чтобы купить квартиру. У меня был шанс купить ее раньше. Точнее, взять ипотеку и потихоньку платить, если бы…
– Мам? – я поднимаю взгляд на дочь, которая положила свою маленькую ладонь на мою руку, – все хорошо?
– Да, – безбожно вру и даже не краснею.
– У тебя такое выражение сейчас было…
– Вспомнила, как сегодня начальник ругался по телефону.
– И как? – дочка вытягивает шею, как будто не расслышала моего ответа.
– Ему до нашего директора еще расти и расти!
Мы вместе смеемся, а я качаю головой, обещая самой себе в очередной раз не уходить так надолго в мысли. Бывает у меня редко подобное, но я держу ситуацию под контролем. Стараюсь держать.
– В кино мы пойдем, на какой фильм? – Агата от нетерпения елозит по стулу, а я достаю ноутбук, которому уже больше семи лет, но он продолжает работать и, не дай бог, сломается.
– А это мы сейчас и узнаем! – загружаю браузер и вбиваю название города, в котором мы теперь живем, и все его кинотеатры. Их достаточно много, какие-то находятся уж больно далеко от дома, а какие-то даже ближе. Я глазами натыкаюсь на название знакомой улицы и понимаю, что в том торговом центре напротив моей работы есть неплохой кинотеатр, в который дочка с радостью соглашается идти.
Там мы выбираем семейный фильм, вообразили, как купим по стаканчику кока-колы и вредного попкорна. Агата размечталась, даже не замечает, как прыгает по комнате довольная и радостная, а после забирается ко мне на колени и крепко обнимает. Вот за такие счастливые моменты я готова пройти весь свой персональный ад еще раз. Зарываюсь носом в длинные волосы дочери, вдыхаю запах ее шампуня и улавливаю нотки собственных духов у нее за ухом. Но молчу, потому что она девочка, которой тоже хочется быть красивой.
А поздно вечером я прокрадываюсь в ванную комнату, где забираюсь в горячую, почти огненную воду и прячусь за шапкой пены. Я готова вот так лежать сколько угодно времени, но понимаю, что завтра рано вставать на работу, необходимо готовить завтрак и выезжать, пока нет большого количества пробок.
Экран моего телефона загорается, и я судорожно набираю в легкие как можно больше воздуха и погружаюсь под воду, задерживая дыхание. А ведь я поменяла номер телефона, оборвала все контакты, грубо говоря, уехала в никуда. Тогда кто мог дать ему мой номер, если его знали только родители, с которыми я созваниваюсь три раза в неделю?
Я резко выныриваю, шарю рукой, находя полотенце, и оттираю лицо и руки, чтобы вода не мешала. Отключаю настойчивый вызов, блокирую номер телефона, который знаю наизусть, и быстро набираю матери.
– Лада? – удивляется мама, потому что мы с ней должны будем разговаривать только завтра.
– Ты дала мой номер Лёне, – я в очередной раз задерживаю дыхание и слышу в ответ тишину.
Глаза закрываются сами собой, а по щеке течет слеза, которую я даже не пытаюсь удержать. За ней следует вторая, потом третья. А сквозь шум в ушах я слышу сбивчивые объяснения, в которых мама пытается донести до меня страшную суть: Лёня отец, который имеет право видеться с дочерью.
– Отец, который бросил ее в роддоме, ни разу за все это время не платил алименты, несколько раз поднимал на меня руку, и каждый вечер рассказывает, как убьет меня, а Агату отдаст в детский дом.
– Он так не поступит! – слышу пылкий ответ, и механическим, полным боли голосом произношу.
– Рада, что сказала тебе только свой номер телефона. Но и его я завтра же поменяю. Я на тебя рассчитывала, видимо, зря.
Она ведь как никто другой знает, как я тянула все эти годы лямку, как нервничала, как рыдала, как снова и снова поднималась, чтобы идти вперед. И сейчас я получила сильнейший удар в спину.
– Лада! – кричит мать, но я беспощадно отключаю телефон и вынимаю сим-карту. В обеденный перерыв добегу до магазина, потом сразу же напишу дочери, которой я тоже поменяла номер, и никакие бабушки и дедушки ей больше не звонят. Агата даже сначала обижалась на меня, но пообещала, что как только встанет на ноги, позвоним сами. Боюсь теперь – не позвоним.
Выбираюсь из ванной, когда вода уже совершенно остыла. Нехотя вытираю тело, обматываю полотенце на голове и иду в комнату. Сейчас я похожа на старуху, которая с трудом переставляет ноги, которая сгорбилась, осунулась. Даже ночью меня мучают кошмары, которые не облегчают утренний подъем.
В зеркало страшно смотреть. Давно у меня не было таких синяков под глазами, давно не было такого взгляда – не затравленного, а убитого. Я старательно улыбаюсь, смотрю куда угодно, только не в глаза дочери. Даже сообщаю ей про смену номера, когда обуваю ботинки и наклоняюсь, чтобы завязать шнурки.
– Мы встретимся дома и сразу поедем? – спрашивает дочка, совсем на меня не обращая внимания.
– Да, я за тобой сразу заеду.
– Отлично!
Мы выходим на улицу, где целую дочь в кончик носа, а она меня в щеку. После этого мы крепко-крепко обнимаемся, а я еще стою какое-то время и наблюдаю, как ее фиолетовый портфель скрывается за воротами школы. Вот теперь можно и на работу ехать.
Ринат Тимофеевич сегодня прибыл даже раньше меня, настроение у мужчины более чем довольное. Мы быстро сверяемся с планом на день, а после я ухожу в приемную, где стоят совершенно новый стол со стулом и хороший мощный компьютер.
Сажусь за стол и на мгновение закрываю глаза, чтобы настроиться на работу. В тишине это сделать получается почти мгновенно: достаточно глубоко вдохнуть и медленно и не торопясь выдохнуть. Вот и все.
Первым же делом достаю из шкафа электрический чайник. Если бы я его не принесла в первый рабочий день, то обязательно бы притащила во второй. Не набегаешься до кухни, мне проще вот так, под боком. Так что совсем скоро и чай готов, и стратегический запас шоколада снова вскрыт.
Когда заношу на небольшом подносе напиток, то стараюсь сильно голову не поднимать. Следы вчерашнего расстройства я замазывала все утро, но припухшие веки меня выдают. Ринат Тимофеевич явно не заметил некоторых изменений во внешности, а если и заметил, то деликатно виду не придал. Он вообще сегодня одет как с иголочки: костюм насыщенного синего цвета, белая рубашка, модные часы на запястье. Да и парфюм у него чудесный, я еще в первый день нашего знакомства это почувствовала. На фоне этого мужчины я больше похожа на замарашку, нежели на секретаря достойного уровня. На мне обыкновенные черные брюки, которые не стесняют движения, белая рубашка, подпоясанная тонким ремешком. Волосы, как и обычно, распущены и перекинуты на одну сторону. А на ногах удобные туфли на устойчивом каблуке. Я в таком виде в школу ходила, а новых вещей купить не успела, но исправлюсь. Мне как женщине хочется выглядеть если не на все семьдесят, то на пятьдесят. Ведь до ста процентов мне еще очень и очень далеко.
