Заборчики почти все низкие, чисто символические, много зелени. Торговцы располагаются прямо на улицах. Ассортимент их небольшой: сигареты, пиво, фрукты-овощи. Бросился в глаза здешний способ переноски тяжестей: корзины, чемоданы несут на голове, причем, не придерживая руками. Роль носильщиков выполняют женщины, у многих из которых за спиной держится за шею еще и шоколадный карапуз. Особыми комплексами они не страдают: если надо покормить малыша, тут же вытаскивает сиську, и – приятного аппетита.
Южное солнце не любит шуток: вскоре мы мало чем отличаемся от аборигенов – так обгорели. Ананасы разъели губы. Я вообще не представляю, как это можно съесть больше одного. Мажемся кремами, но это мало помогает – кожа слезла, прикосновение к одежде – мука. Но мы не сдаемся, мы как губка впитываем впечатления. Мы ходили по городу уже без всяких старших и ответственных и упивались экзотикой! В помещениях или машине без кондиционера, мягко говоря, тоскливо. При любой возможности подставляешься под ледяную воздушную струю или – в бассейн (в котором мы полоскались раз 20 за день)!
Побывали на масочном базаре. Огромная площадь заполнена народом. Тысячи масок, статуэток, барабанов из пальмового (самого дешевого), сандалового и черного дерева. Дюжины португальских слов, карандаша и бумаги вполне хватает для общения. Торговцы в свою очередь знают и охотно применяют некоторый запас русских слов, почерпнутых у наших морячков. Надо ли объяснять, что это наш отборнейший трехэтажный…
Нет никаких твердых цен. За маску сначала заламывается фантастическая цифра, которая постепенно сбавляется на порядок. Если сразу уйти – этим смертельно обидишь продавца, который будет торговаться даже из-за пожухлого банана, меняя его на кусок мыла. Мыла мы взяли много. Это была наша «валюта». На нее ели и пили, курили – не деньги же командировочные тратить. На рынке за какую-то пластмассовую безделушку я выменял красивую статуэтку антилопы из сандалового дерева. Приятель мой купил африканский там-там и молотил в него, что было мочи. Всю эту яркую красочную феерию в одно мгновенье разогнал налетевший нежданно-негаданно теплый тропический ливень. Вот только что было море народа – куда все подевались? И вот уже никого, только море воды низвергается с неба, затопляя улицы, по которым кружатся мутные от пыли и различного мусора потоки, и ты бредешь по колено в этих водоворотах, и они потом так же внезапно куда-то исчезают…
На полтора года нам предстояло забыть о таких милых явлениях: жара, дождь, гроза, туман… Из Антарктиды пришло сообщение, что погода там благоприятная, но приближается новый циклон и надо торопиться с вылетом.
11 октября 1987 года колеса нашего ИЛ-76 коснулись ледяной полосы авиационного метеорологического центра – Молодежная – столицы советских антарктических исследований.
Ярко и незабываемо впечатление человека, впервые вступившего на эту землю: огромная ледяная пустыня, слепящая, переливающаяся алмазным блеском в лучах незаходящего солнца, легкая метель, необыкновенной чистоты морозный сухой воздух и еле сдерживаемая безумная радость на лицах встречающих нас незнакомых бородатых людей.
Позднее мне стала понятна эта их радость. Слегка перефразируя крылатый афоризм первых покорителей Америки, можно сказать, что полярник бывает счастлив дважды: первый раз, когда с восхищением попадает в этот ослепительный, полыхающий самоцветами айсбергов, алмазами льда и небесным сиянием антарктический рай, и второй, когда измотанный и до последнего предела усталый покидает этот надоевший жуткими морозами, темнотой полярной ночи, метельный, ревущий ураганными циклонами бешеный ад…
В экспедиции работают люди самых разнообразных специальностей: метеорологи, геофизики, транспортники, радисты, авиаторы, строители и врачи. О врачах стоит рассказать отдельно. В одну из зимовок врачу Леониду Рогозову пришлось самому себе, при помощи зеркала делать операцию аппендицита, так как других медиков на станции не было. И, хоть и накладно, с тех пор на зимовку стали отправлять по двое врачей.
Около полувека назад, когда Антарктиду еще только начинали обживать, дома ставили непосредственно на каменное основание побережья. Но через 2-3 года люди с удивлением обнаруживали, что метель заносит их под самую крышу. Пришлось их забросить и ставить дома на металлические сваи. Дома там из алюминиевых панелей с пенопластовой изоляцией. Имеется вода (завозимая по мере необходимости), внутренние телефоны, радиотрансляция, электрорадиаторы отопления, санузел.
Все дома у нас были одноэтажные, кроме двухэтажной каюткомпании, где располагалась столовая, кинозал, спортивная комната, библиотека. Это главный культурный центр станции. Телевидения в то время у нас не было, видеомагнитофоны считались большой редкостью даже среди элиты – авиаторов. Примерно раз в два месяца предоставлялась возможность радиотелефонных переговоров с родными. И, хотя слышимость, как правило, была ужасной, это являлось очень большой поддержкой, учитывая эпизодичность переписки.
Приятней открывать, чем закрывать – это основной принцип географов. Однако, открывая, мы закрываем какие-то бреши-неясности как на картах, так и в собственном сознании. Первое впечатление – конечно, экзотика. Тут нет знания. Трудности надуманы, препятствия – поверхностны. Но когда придет знание – потеснится экзотика, пропадет первое впечатление, и нет никаких гарантий, что оно-то как раз и не было истинным…
Хорошо помню свою первую встречу с настоящей пургой. Умные головы придумали самописцы, и нам незачем было каждый срок метеонаблюдений (каждые 3 часа) выходить на площадку, но вот во время моей вахты (а они по суткам!) забился снегом датчик влажности – надо идти чистить. Расстояние 80 метров. Кто будет считать это за труд? Но здесь иное расстояние, иное время и иной труд. Фантазия бессильна нарисовать, а перо описать буйство антарктической стихии. Шаг за дверь и вот уже иной мир. Мир не знающий жалости, не признающий пощады. Мороз пробирает до костей, несмотря на специальную климатическую одежду; ревет ветер, впрочем, всем нам привычное и с детства знакомое слово «ветер» мало подходит для этого разогнавшегося до 50 м/с бешеного, плотного как вода воздушного потока! Видимость – нулевая. Идешь как в молоке, пальцы руки не различить и с 20 сантиметров, киловаттный прожектор – с трех метров. Жесткий снег и мелкие камешки секут лицо. Сквозь ураганные завывания слышу какой-то грохот – это металлические бочки теннисными мячиками скачут мимо меня по камням. И вот когда потеряна всякая надежда, натыкаюсь на эстакаду. Там натянута веревка. По ней добираюсь на метеоплощадку, чищу датчик и возвращаюсь. Воспринимается это почти как возвращение с того света, как чудо. Оказывается, и для него здесь есть место.
А в доме уютно, тепло и моментально забываешь о перенесенной опасности. Наверное, это уникальное свойство памяти – помнить лишь хорошее, забывать плохое и спустя некоторое время относиться к нему снисходительно-иронично – помогает выжить. Среди полярников были люди, прошедшие афганскую войну. Они говорили, что и там испытываешь нечто подобное, только в большей степени. О, если бы все человеческие войны ограничились борьбой со стихией!
С марта по июль – почти полгода – период метелей. Разноголосый свист пурги. Циклоны сменяются стоком и наоборот. Сток – это название ветра, стекающего с ледяного купола Антарктиды со средней скоростью 25-30 м/с. Однажды испытали мы ураган еще большей силы – 56 м/с! Мало никому не показалось. Но и это не предел – некоторые станции фиксируют 80 и больше м/с! Вот где настоящий ад! На самом холодном месте Земли – станции Восток – зафиксирован абсолютный рекорд холода – 89,2 градуса. Учитывая разреженный воздух на высоте почти 4 км, можно представить, условия работы полярников.
Полярная ночь – период мобилизации всех сил и ресурсов. Чтобы узнать человека, не обязательно съедать с ним пуд соли – вполне достаточно провести одну полярную зиму. Антарктическая стихия, трижды воспетая и четырежды проклятая, выматывает морально и физически. Конечно, нам было легче, чем первооткрывателям. У нас уже была какая-никакая база и опыт. Было откуда идти, куда возвращаться. И вместе с тем – Антарктида все та же. И теперь она не прощает легкомыслия тем, кто, надеясь на технику, относится к ней с пренебрежением. Морозы и метели не стали слабей, да и на технику-то надо надеяться с оглядкой – по-прежнему, почти на космическом холоде, металл рассыпается от незначительного удара, а в бочке с бензином можно тушить факел. И если раньше трагические последствия были результатом неведения, то теперь это – небрежность, грубый просчет или элементарное невежество.
