Когда я увидела отца – за год и правда сильно постаревшего и поседевшего, но по-прежнему державшегося прямо и сурово, в тёмно-коричневом сюртуке и при трости, с лентой святого Мартия на груди, величайшей наградой королевства – внутри что-то ёкнуло и потянулось к нему. Хоть я и не простила его, он всё равно оставался моим отцом. То, что он когда-то отрёкся от нас, разрывало мне сердце. То, как поступил с Сейджем… воздвигало непреодолимую стену.

Запутавшись в собственных чувствах, я нашла выход в мыслях об Алайне. Было удивительно, насколько её рождение изменило меня, дало мне силы и одновременно сделало бесконечно слабой. Даже сейчас, слушая речь его величества – он благодарил отца за его долгую верную службу, перечислял его заслуги, выражал сожаление, что приходится терять такого ценного соратника, и в то же время признавал, что за долгие годы отец заслужил покой, – я беспокоилась о всяких мелочах: хорошо ли Алайна ела оставленное мной молоко, не капризничала ли, не разболелся ли у неё животик, не заболтались ли Фесса с Есеной, забыв следить за малышкой. Знала, что всё в порядке, но тем не менее беспокоилась.

Будь моя воля, я бы поскорее вернулась домой. Всё-таки я не привыкла к такому обществу, чувствовала себя лишней здесь, чужие взгляды будоражили и пугали. Но всё было терпимо, пока, невзначай оглядывая зал, я не наткнулась – именно наткнулась, напоролась – на особенный взгляд: резкий, немигающий, пугающе пристальный, сверлящий насквозь. Вздрогнула, прикрылась веером и сама всмотрелась тщательнее под защитой чёрной вуали.

Взгляд принадлежал высокому стройному мужчине в модном нынче цилиндре. Чёрные локоны выдавали в нём южанина, и я невольно содрогнулась, вспомнив дин Койоху. Поспешно отвернулась, но сердце почему-то как пустилось вскачь, так и продолжало бешено гонять кровь по венам, мешая вернуться в спокойное созерцание.

Странный мужчина. Почему он смотрит так нагло, так откровенно? Так пугающе властно, словно собирается заявить на меня все права? Может, он иностранец и всего лишь не умеет следовать нашим правилам приличия?

Я продолжала чувствовать его взгляд, он словно пожирал меня, обгладывал, как голодный обгладывает говяжью кость. С каждой минутой становилось всё более и более неуютно. Поэтому, когда бабушка тронула меня за локоть, я встрепенулась и с готовностью последовала за ней – в сторону отца.

Отец разговаривал с незнакомым мне мужчиной лет тридцати на вид, одетым в элегантный чёрный сюртук. Гладко зачёсанные назад тёмно-русые волосы поблёскивали в свете канделябров. Он первым заметил наше приближение, что-то сказал отцу, и тот обернулся.

– О боги… Тинна!

Увидев нас, отец замер. В его глазах блеснули слёзы, а рука, сжимающая набалдашник трости, мелко задрожала. Он молчал, словно боялся, что голос выдаст его волнение.

Его спутник с любопытством уставился на меня. Я присела в низком поклоне, отметила восхищение в зелёных глазах и ответила вежливой улыбкой.

Отец схватил меня за руку, не дожидаясь, пока я выпрямлюсь.

– Боги! – повторил он, вглядываясь в меня так, словно не верил собственным глазам. – Ты приехала!.. Ради меня?..

От нахлынувшего волнения, от неуместной, возможно, жалости, в горле встал комок. Я ничего не ответила, зато вступила бабушка:

– Полно, граф, на вас смотрят. Умерьте вашу радость, это привлекает внимание.

Отец беспомощно улыбнулся, выпрямился, но руку мою не отпустил. Кивнул, благодаря за напоминание, и повернулся к бабушке:

– Благодарю, что приняли приглашение, нейди Скайнер. Счастлив видеть вас сегодня здесь. Позвольте представить вам графа Нейсона, моего преемника. Именно он получит звание следующего Хранителя Хрустального Жезла Диомеи.

Зеленоглазый мужчина с лёгкой улыбкой поклонился и поцеловал бабушке руку. Потом его глаза обратились на меня, и отец продолжил:

– Нейди… – запнулся, поймав мой взгляд, – Нейди Ивелин… – граф Нейсон. Граф, нейди Тинна Ивелин – моя дочь.

Брови зеленоглазого графа Нейсона взметнулись вверх. Он был потрясён и не скрывал этого. Поцеловал руку и мне, и я порадовалась прикрывающей кожу перчатке, потому что поцелуй его длился немного слишком дольше, чем это позволяет этикет.

– Нейди Ивелин… замужем? – он вопросительно посмотрел на моего отца. Видимо, среагировал на разные фамилии.

– Вдова, – ответила я первой.

– О. Мои соболезнования, – граф Нейсон снова легко поклонился, но мне показалось, он сделал это скорее для того, чтобы спрятать удовлетворённый блеск глаз. – Вы не в трауре, следовательно, вы будете танцевать?

– Танцевать? – повторила я, чтобы выиграть время. На самом деле моя задача – встретиться с отцом – была выполнена, и теперь я собиралась найти удобный момент, чтобы улизнуть.

Отец угадал, о чём я думаю.

– Останься, Тинна. Прошу тебя. Я должен сейчас обойти гостей, но потом я хочу поговорить с тобой.

Его серьёзный, почти умоляющий взгляд смутил меня. Я в замешательстве кивнула.

Боги, неужели он действительно раскаивается? Или, даже более того, согласен признать Алайну своей внучкой? Нет, это слишком безумно, чтобы быть правдой – незаконнорождённый ребёнок, дочь его врага…

И всё же мне хотелось – пусть не поверить, но хотя бы помечтать.

Танцы начались почти сразу после этого. Сверху, со второго этажа, балконом опоясывающего зал, послышались звуки музыки, и граф Нейсон поспешил предложить мне руку:

– Позвольте пригласить вас.

Отец благодушно кивнул. По-моему, он был даже рад нескрываемой симпатии своего преемника. Бабушка прикрылась веером, и я не смогла понять её взгляда из-под густой вуали. Кажется, она внимательно всматривалась в графа Нейсона.

Быстро поклонившись старшим, я вложила руку в протянутую ладонь.

Граф Нейсон повёл меня в центр зала, мы заняли позицию, он улыбнулся и, привлекая меня к себе, с нескрываемым восхищением произнёс:

– Ваша красота не может оставить мужское сердце равнодушным.

– Вы смущаете меня, – ответила я, кладя руку на его плечо.

Я не лгала, меня и впрямь смущали его ухаживания. Во-первых, за этот год я привыкла слышать только незамысловатые комплименты селян, и никто из них не осмеливался сократить дистанцию, все словно чувствовали, что мы принадлежим разным мирам. А во-вторых, сначала я носила Алайну, потом пыталась наладить новую жизнь, сосредоточившуюся вокруг дочери – и только в последнее время снова начала ощущать себя женщиной – и, пожалуй, можно сказать, довольно привлекательной женщиной.

– Я… – он не успел договорить, фигура в танце сменилась, и между нами вдруг вклинился тот самый напугавший меня мужчина с обликом южанина.

Я отшатнулась, но он поймал меня за руку, другой рукой схватил за талию, по-хозяйски притянул к себе. Возмущённый возглас графа Нейсона потонул в музыке, сходящиеся и расходящиеся пары помешали ему преследовать нас – а незнакомец быстро и целеустремлённо уводил меня прочь, умело лавируя между танцующими. Тяжёлая ладонь жгла мне поясницу, а уверенные, властные, непререкаемые движения заставляли молча повиноваться, даже не допуская мысли вырваться или закричать.

Наваждение спало, когда незнакомец, по-свойски приподняв портьеру, открыл спрятанную за ней дверь и втолкнул меня в комнату. Я отбежала от него на несколько шагов, хотела было закричать, но мужчина взмахнул рукой, и мои голосовые связки словно перетянуло тугой лентой. Изо рта вырвался лишь тихий всхлип.

Я попятилась, не спуская глаз с незнакомца. А он лишь ухмылялся – кривоватой, смутно знакомой, жёсткой и холодной ухмылкой. Впечатление портил лишь змеящийся по его щеке шрам. Запоминающаяся черта, и я могла поклясться, что ни разу в жизни человека с таким шрамом не видела.

Что ему от меня нужно? Зачем он притащил меня сюда и что собирается делать?

А он шёл вслед за мной, шаг в шаг, пока я наконец не застыла, прижавшись лопатками к стене, не сводя с него испуганного взгляда.