Только я надеялась, что это произойдёт не в Диомее. Туда я возвращаться боялась. Сама даже не понимала почему: отец не подавал о себе знать, Сейдж… Сейдж, видимо, всё же погиб или навсегда уехал, бояться было нечего. Но мне почему-то спокойнее было жить здесь, в далёкой Амани.

Я подошла к кроватке, заботливо укутанной лёгким тюлем. Раздвинула ткань.

Алайна беззаботно сопела, повернув головку чуть набок, расслабленно раскинув ручки. Сердце привычно сжалось от вида её милого личика. Свет моей души, жемчужина моего сердца.

В кроватке Алайна была не одна, сбоку от неё, сложив ручки под щекой, преспокойно спал Хардис. Боги, когда этот мальчишка успел сюда забраться? И, главное, не упал же и даже шума не поднял, маленький егоза. А я-то думала, что-то его не видно и не слышно.

– Нейди Тинна? – Нергия, успевшая сполоснуть руки и лицо, тихонько подошла. Тут же негодующе зацокала языком, обнаружив сынишку. – Сейчас я отнесу его к себе, простите.

– Оставь, – я отпустила тюль. – Пусть спят. Они такие милые.

– Харди обожает маленькую нейди, – Нергия заулыбалась. – Я уж так и так твержу ему, что надо проявлять уважение, но он пока ещё слишком маленький, не понимает.

Я только покачала головой. В этом была вся Нергия. Даже после того, как узнала мою историю, она не перестала обращаться ко мне с почтительностью, словно я действительно была её госпожой, а она – моей служанкой. Почти всю работу по хозяйству она брала на себя, разве что когда нужна была мужская сила, мы нанимали приходящих работников.

Я же выполняла роль деревенского мага и знахарки. Раньше мне казалось, мой дар управления эмоциями не будет особенно нужен здесь, в сельской глубинке, и я научилась разбираться в амулетах, даже выписала несколько специальных книг из Ордона. Эта работа неожиданно пришлась мне по душе: мелкая, кропотливая, требующая логики и внимания. Но через пару месяцев жизни здесь выяснилось, что и мой природный дар может неплохо послужить селянам.

Я с лёгкостью мирила поссорившихся супругов или друзей, лечила духовный упадок сил, помогала хозяевам разобраться, что за недомогания чувствует их скотина – а то и их дети. Это выходило очень естественно, и мало-помалу деревенские так сильно прониклись ко мне, что стали подкармливать и называть «нейди», как обычно обращались к благородным женщинам.

А поначалу относились настороженно. Ещё бы, две пришлые девицы, одна с ребёнком. Хоть мы и назвались вдовами, всё же местную общину изрядно всколыхнуло. А я поняла, почему Нергия не захотела остаться в родной деревне. Слухами мир полнится, и, неровен час, дойдёт весть, что замуж она так и не вышла, а Хардис – всего лишь незаконное дитя.

Я снова вернулась к бюро, откинула крышку, достала чернильницу и бумагу. Напишу бабушке ответ и отправлю с завтрашней же почтой.

Как же не хочется выбираться из этой тихой, ставшей домом деревни. Не лежит сердце тащить четырёхмесячную малышку в Диомею, оставлять Нергию и Хардиса одних. Но и не ехать нельзя, я не прощу себе, если не увижу бабушку и не покажу ей её правнучку. А может, удастся уговорить её приехать сюда со мной? Хотя вряд ли, она и правда упряма, как только может быть упряма старая аристократка, всю жизнь прожившая на одном месте и на этом же самом месте желающая быть похоронена.

Остаётся только молить богов, чтобы целители ошиблись, – и выезжать как можно скорее.

Привычный дом, утопающий в древесных купах, привычная, чуть слышно, будто приветствуя, скрипнувшая калитка, привычная дорожка, усыпанная гравием – ничего здесь не изменилось. Прибавилось только растений в саду, цветочные кусты да три новых крепеньких туи. Бабушка писала о них, мол, удалось купить имерийские, самые неприхотливые и пышные.

Поднявшись на крыльцо, я постучала. Специально не стала звонить в колокольчик у калитки, магическим способом передававший сигнал в дом: не хотела будить бабушку, если вдруг она спит.

Пока ждала, чтобы открыли, оглянулась на найденную в Ордоне няню. Я наняла её на месяц, особо не выбирала и уже немного о сделанном выборе жалела. Слишком молода, немногим старше меня, и глуповата. Она, правда, клялась, что работает с детьми уже пять лет, в том числе с младенцами, рекомендации были неплохие, и из того ограниченного выбора, что был у меня в Ордоне, она совершенно точно была наилучшим вариантом – но всё же…

Эх, да чего там говорить, я просто скучаю по Нергии. По её тёплым ласковым рукам, на которых Алайна мгновенно засыпала, по нежному голосу, которым она рассказывала обоим детям сказки, по незаметной, неназойливой услужливости.

Эту же новую няню всё время приходилось дёргать самой, о чём-то просить, истолковывать ей плач Алайны: голодна она или хочет спать, или испачкала пелёнки. Впрочем, ничего, привыкнет. И я привыкну.

Корзину с малышкой она держала, во всяком случае, очень бережно, хоть и глазела по сторонам с раскрытым ртом.

За дверью послышались шаги, в мутном расплывчатом оконце показалось яркое белое пятно, кто-то тихо ахнул, и дверь тут же распахнулась.

– О боги, нейди Тинна! – старая служанка Есена, скорее даже компаньонка бабушки, кинулась обнять меня, в последний миг постеснялась и потянулась поцеловать руку.

Рассмеявшись, я сама обняла её.

– Как бабушка? – спросила с тревогой. – Я тронулась в путь, как только получила её письмо.

– О, – на лице Есены появилось странное выражение. Она отступила, освобождая проём. – Её благородие в гостиной. Вам лучше обо всём спросить у неё самой. О боги! – воскликнула она, увидев корзину в руках няни. – Это… это же её маленькое благородие?

Я улыбнулась ноткам благоговения в её голосе.

– Фесса, покажи малышку, – велела няне.

Та подошла, приподняла корзину так, чтобы Есене было видно, и приоткрыла кораллово-розовую ткань, прикрывающую ребёнка. Показалось личико крепко спящей Алайны, даже во сне ухитрявшейся посасывать пальчик.

Передняя наполнилась ахами, охами и вздохами. Есена умилённо смотрела на девочку, то и дело протягивая руку и не отваживаясь прикоснуться. Я хотела было вынуть Алайну, но Есена испуганно замотала головой:

– Что вы, что вы, нейди Тинна, пусть дитя спит!

– Как пожелаешь, – улыбнулась я. – Мы сюда надолго, ещё успеешь понянчить её.

Есена растроганно прижала руки к груди. Глаза вдруг подозрительно заблестели.

– Как же вам, должно быть, тяжело, – пробормотала она, утирая их краем передника. – Едва замуж вышли, как потеряли мужа. С такой малышкой одни на белом свете…

– Ну же, ну же, – я почувствовала себя неудобно. – Не плачь, Есена, всё хорошо.

В доме бабушки меня тоже считали вдовой. Мне казалось, бабушка сама верила в эту легенду. Она знала, кто отец Алайны, но так упорно называла его нейдом Ивелином и моим «погибшим супругом», что мне иногда казалось, это проявление старческой деменции. И вот Есена теперь с этим своим «потеряли мужа». Даже неловко, что я не ношу траур по своему якобы погибшему супругу.

– Что за шум? – из глубины дома послышался величественный голос бабушки. – О боги, Тинна!

Я бросилась ей навстречу. Когда ехала сюда, я боялась застать её в постели, слабой, исхудавшей – но сейчас с облегчением увидела, что бабушка выглядит так же, как год назад: с прямой спиной, тщательно уложенной причёской, в тёмно-зелёном шёлковом платье – хоть сейчас на выход.

– Бабушка! – я обняла и поцеловала её в морщинистую щёку.

– Приехала-таки! Идём, идём скорее. Девушка, – она царственно подозвала Фессу. – Отнеси дитя в гостиную, а сама ступай за Есеной. Она покажет и расскажет тебе всё необходимое. Пойдём и мы с тобой, – бабушка подхватила меня под руку и первой направилась в сторону гостиной.

Когда прислуга удалилась, она сама открыла ткань на корзине и взяла Алайну на руки. Та лишь ненадолго открыла мутные со сна глазки, огляделась и снова затихла.

– Боги, какой здоровый крепкий ребёнок! Как она ест? Хорошо ли спит?

– Всё отлично, бабушка. Ну, насколько возможно… Она тяжёлая, положи.