Элен умолкает на минуту, чтобы перевести дыхание. Застывшие черты ее лица делают его похожим на неподвижную маску.
- Однажды вечером, когда ей удалось написать одну страничку, которую она десять раз рвала и опять начинала, ей захотелось поиграть с сыном. Она была возбуждена, нервничала. Очередной любовник, которому она поначалу, как и остальным, отводила роль эфемерного явления, незаметно для нее самой стал чем-то большим, чем все другие случайные партнеры. Она в нем нуждалась. Ей удалось раздобыть его адрес и номер телефона. Она стала ему звонить. Всякий раз отвечал женский голос. Он не хотел говорить, женат он или нет. Она стала ревновать, подозревать, докучать ему. Она была влюблена. Первое время тщеславному любовнику это нравилось. Но очень скоро ее страстность и требовательность, ее надоедливость днем и телефонные звонки ночью стали для него невыносимы.
В тот вечер она, как обычно, приготовила себе ванну, чтобы расслабиться перед выходом из дома. Ее раздражала напряженность такой супружеской жизни. А рождающаяся страсть будоражила ее.
На ней был голубой халат, подарок какого-то позабытого уже любовника, знак признательности за таланты, который она обнаружила в ходе их недолгой встречи. Она собиралась войти в ванную, когда зазвонил телефон. Она мысленно выругалась, поколебалась немного, но все же решила взять трубку, чтобы не слышать звона. В коридоре она чуть не столкнулась с сыном. Он шел в пижаме из кухни, где только что поужинал в одиночестве тем, что оставила перед уходом прислуга. Он посмотрел на мать, пробежавшую мимо в халате, полы которого распахивались на каждом шагу. Тихо проговорил: "Мама, можно мне..." Она не остановилась, сняла трубку. Узнала голос, села на пол, согнув ноги, уткнулась подбородком в колени и стала слушать. Мальчик подошел, присел возле нее. Рассеянно глядя на рисунки обоев, она молча слушала и гладила его по голове. Мальчик, не двигаясь, сидел рядом. Вдруг она разрыдалась. Сын встал, положил руки на материнские ноги. Резким движением она оттолкнула его. С открытым ртом и глазами, полными слез, он пошел в детскую, остановился у приоткрытой двери, но не вошел. А мать уже не плакала. Она то обвиняла кого-то язвительным тоном, то умоляла, то объясняла, то извинялась, то обещала, делая паузы в своем взволнованном монологе лишь для того, чтобы перевести дыхание, срывающееся от эмоций, от гнева. Марк - да, мальчика звали Марком - не понимал, о чем говорит мама. Он пытался угадать причину ее волнения, сопоставляя повторяющиеся слова: "Надо... уйду... одна... ты". Ему показалось, что один раз она даже произнесла его имя.
Тусклый свет луны не может разогнать ночную тьму; голос Элен, говорящей ровным, спокойным тоном, внешнее безразличие Пьера, закурившего трубку, огонек которой может сослужить им недобрую службу в случае погони, - все это заставляет уставшего Камбэ замедлить темп гребли. Он предоставляет лодке плыть по инерции и лишь тогда, когда она почти останавливается, снова опускает весла в воду. В тишине Элен понижает голос, изредка перекрываемый лишь мягким взлетом утки, шорохом охотящейся игуаны, внезапным плеском чем-то потревоженного крокодила.
- Пятясь спиной, не спуская глаз с матери, в надежде увидеть хоть какое-то движение руки, хоть намек на движение, чтобы броситься к ней, Марк вошел в ванную и остановился, когда ноги его наткнулись на ванну, полную горячей, ароматной, пенящейся воды. А мать все говорила. Потом она умолкла, подняла глаза, посмотрела на сына. Стоя спиной к ванне, он не спускал с нее глаз. Она опять заговорила, то ласково, то жалобно, но по-прежнему трепетно и напористо. Марк услышал, как она крикнула: "Ты! Только ты!!" И тогда, чтобы не видеть больше ту, которая не видела его, чтобы не слышать ту, которая не слушала его, он вошел в ванную и закрыл за собой дверь.
Позже, довольная тем, что у нее хватило времени и таланта убедить любовника принять ее этим же вечером, она повесила трубку. Утомленная долгим словесным поединком, она кинулась к ванной, чтобы наспех принять душ, причесаться и накраситься. Еще не открывая дверь, она громко сказала: "Марк, дорогуша, выйди, пусти меня, мне надо... я тороплюсь..." В ванне лежало неподвижное тело мальчика. Глаза его были закрыты, а рот открыт. Грудь его, живот и ноги были испачканы рвотной массой. Из остывшей воды торчали пальцы ног, покрытые сиреневой пеной. Шею, словно ожерелье, сжимал шланг душа.
Элен умолкает. Камбэ уже несколько минут не гребет. Он бросил весла, и они тихо колышутся на воде. А лодку медленно несет течением и ветром. Луну затягивают облака, наплывающие на сушу вместе с приливом. Пьер держит в руке потухшую трубку. Элен встает и хриплым голосом продолжает:
- Бледная, очень бледная, она смотрит на сына, не двигаясь. Почему она не вытаскивает его из воды? Почему стоит неподвижно? Ведь если бы она его вытащила, может быть, ей удалось бы его откачать? Да, она долго говорила по телефону, наверно, слишком долго, но он лишь потерял сознание... ему стало дурно... Да, ему стало дурно... вода, должно быть, была слишком горячей... Почему она не берет его на руки? Не кладет на коврик? Не вытаскивает язык? Не заставляет его выпустить из себя всю воду, которой он наглотался? Почему не делает искусственное дыхание? Не давит на грудную клетку? Почему не плачет? Почему думает о том, что опоздает на свидание? Почему стоит в растерянности над погруженным в воду телом сына, которого уже никто не спасет? Почему скажет она мужу, что, задержавшись у больной подруги, пришла поздно и нашла их сына Марка утонувшим, что пыталась оживить его, что тут же позвонила спасателям, которые ничего не смогли сделать, но которых он должен поблагодарить их за быстрый приезд? Почему и тогда она не заплачет?
Пьер встает, перешагивает через скамью, где сидит Камбэ. Элен смеется. Этот смех вырывается, как поток лавы, и заканчивается рыданием такой силы, что она задыхается. Пытается отдышаться, машет руками во все стороны, смотрит на Пьера. Тот стоит неподвижно. Он смотрит, как она хватает ртом воздух, давится им. Камбэ вскакивает. Лодка кренится. Элен теряет равновесие, падает в воду. Цепляется за борт лодки, но пальцы ее скользят, ногти ломаются. Она тонет. От охватившего ее холода спазмы в груди отпускают. Она бьется в воде, всплывает, втягивает в себя воздух. Откашливается. Лодка удаляется от нее. Камбэ пытается остановить ее. Пьер стоит и смотрит, как Элен протягивает к нему руки. Он поднимает руки, подходит к борту. Камбэ заставляет его сесть. Пьер не сопротивляется. Элен высовывается из воды. Кричит: "Марк, помоги!" И снова тонет. Камбэ склоняется к темной воде. Он ничего не видит. Пытается веслом разгрести плотный ковер кувшинок и лотосов. Делая еще одно невероятное усилие, Элен снова всплывает. Пьер дрожит всем телом. У него стучат зубы. Но он не двигается с места. Элен открывает рот. У нее нет больше сил кричать. От колик в желудке ее тошнит, тошнит грязной водой и блевотиной. Она шепчет имя своего отца.
