Он хочет поцеловать ей руку. Элен, угадав его формальное желание сделать формальный галантный жест, отворачивается и бежит в сад, залитый холодным светом полной луны. Выполняя пожелание Пьера, Камбэ идет за ней. Ему интересно, что скажет эта женщина, чью фотографию Пьер долго хранил на своем письменном столе, но однажды, не говоря ни слова, порвал.

Элен не стала его ждать. Пошла по центральной аллее до купы акаций, желтые цветы которых, словно фонари, светятся в таинственной глубине сада. Она останавливается, оборачивается и всеми своими безукоризненно белыми зубами улыбается медленно приближающемуся Камбэ.

- Ночью все сады похожи друг на друга, - говорит она. - Чтобы не заблудиться, надо стать немного ребенком. Здесь, сегодня, я чувствую себя, как в детстве, в садах моего дедушки, в Испании, в садах моего отца, в Италии, в садах моего мужа, Пьера... вы ведь знаете, что мы были мужем и женой... что у нас есть сын...

Она умолкает. Камбэ не задает ей вопросов. Она продолжает:

- Отличный сад был и в имении его родителей, в его "отчем доме", как он говорил, но мать была вынуждена продать его... Он никогда не рассказывал, как мы познакомились?.. нет... конечно... Зато, наверное, рассказывал о том, как встретился с Жюли Керн, его любимой студенткой... тоже нет... я удивляюсь... она часто приходила к нам... по вечерам, когда меня не было дома... очень часто... даже слишком часто, как полагали наши друзья... ее друзья тоже, они звонили по ночам, спрашивали - с учителем ли она... у них был низкий голос... с акцентом, похожим на ваш... это акцент всех жителей Острова?

Камбэ по-прежнему молчит. Элен присаживается на пенек, оставленный садовником от дерева унаби.

- Это что за птица поет? - спрашивает она.

- Дрозд курришан. Он живет в кустах за Виллой. Каждый вечер Нао дает ему проса и перезрелых фруктов.

- Красота его пения подчеркивается паузами... - говорит Элен. - О, я тоже начинаю говорить как Пьер. Вы уже заметили, что он любит выражаться сентенциями? Как вы стали его ассистентом?

- Я родился в Усадьбе. Всю жизнь тут живу. Отец мой был искателем жемчуга. Погиб в море: его съела акула. Мама, двоюродная сестра Зии, работала на Вилле портнихой. Она вторично вышла замуж и уехала с Острова. Жюли опекала меня, заставила учиться, чтобы я стал школьным учителем. Потом приехал Пьер. Ему нужен был ассистент, которого он мог бы обучить археологии. Увидев меня, задал только один вопрос. Я ответил. Он выбрал меня. Без Жюли и без Пьера я был бы таким же, как все мои друзья, рыбаком, ремесленником или... просто бездельником.

- У вас сложные отношения с Пьером.

- Наоборот, очень простые. Я больше учусь, глядя, как он работает, чем слушая его.

- Он так мало говорит.

- Зато все, что он говорит, очень важно.

- Но молчание его сковывает окружающих.

- Это молчание ученых людей! И еще - молчание людей снисходительных.

- Вы его любите?

- Он мне нужен. Мне кажется, что и я ему тоже немного нужен.

- А какой вопрос он задал вам, когда выбирал себе помощника?

- Это касается его и меня, как и мой ответ.

Элен не настаивает. На лице ее застывает выражение, выдающее сильную тревогу, которую скрывали до сих пор искусственные улыбки, нервный тик и многословие. Губы ее шевелятся, ноздри раздуваются, дыхание становится прерывистым. Она вспоминает событие, рассказать о котором вслух этому скромному свидетелю неожиданного и жестокого пробуждения ее памяти она не в силах. Руки ее поднимаются, щупают пустоту, бессильно падают на колени.

Камбэ, стоя рядом, глядит на нее с тревогой. Он наклоняется ближе к ней:

- Вам холодно?

Она смотрит на него. В глазах ее застыли слезы. Он не шевелится. Она понимает эту внимательную пассивность как проявление ненавязчивой благосклонности. Кладет руку на грудь Камбэ. Он отстраняется. Она убирает руку. Он приближается. Она встает на колени, гладит ему ноги, живот, прижимается к нему лицом, губами. Он не противится. Она расстегивает ему брюки, сжимает руками возбудившийся член, берет его в рот. Камбэ пытается отступить назад. Она удерживает. Он больше не сопротивляется.

Она следит за его реакцией и опасается ее. Он молча застегивается, не чувствуя ни удовлетворения, ни неловкости. Она встает, смеясь, поправляет одежду, вытирает губы, проводит рукой по волосам, приводя прическу в порядок, и, как если бы она была одна, вприпрыжку бежит к Вилле, где свет в гостиной уже потушен, а в спальнях еще горит.

Луна скрывается за густыми тучами. Большой Турако пронзительными криками возвещает о близкой грозе. Камбэ срывает цветок акации, растирает его между ладонями и съедает. Затем возвращается домой. На Усадьбу налетает буря, ветер срывает с крыши черепицу и листы железа, хлопает плохо закрепленными ставнями.

Наутро от свежего влажного воздуха, омывающего пейзаж после бурной ночи, создается ощущение, что земля пробуждается после загула. Поломанные сучья деревьев устилают землю, подобно флажкам и знаменам, которые бросают пьяные жители Острова, обессилевшие от празднования летнего солнцестояния.

* * *

Элен спит. В комнату без стука входит Зиа с подносом. Ставит на стол чайник с выщербленной крышкой, полный тепловатой воды с плавающими в ней листочками заплесневевшего чая, сахарный песок в чашечке, белую фарфоровую чашку и подогретые галеты из маниока, покрытые тонким слоем прогорклого масла. Открывает ставни, поднимает сетку от комаров, расталкивает Элен.

- Масло я делаю из молока буйволицы, - говорит она. - Вам может не понравиться.

Элен протирает глаза, потягивается, встает. Спит она голая. Зиа опускает глаза.

- Вас это шокирует? - удивляется Элен.

- Здесь мы знаем, какими мы рождаемся и какими умираем. Но наши традиции запрещают нам без надобности показывать свои недостатки. Обнаженное тело стареющей женщины огорчает духов дома.

- Но почему? - спрашивает Элен в недоумении.

- Такое тело не может родить ребенка, оно дает все меньше удовольствия и...

- Уберите отсюда этот вонючий чай и эти тошнотворные галеты! - кричит Элен.

Равнодушно выслушав гневные крики, Зиа и не думает повиноваться. Она взбивает перину и подушки, демонстративно снимает с наволочки волосы, оставленные Элен, вытряхивает из сетки застрявших комаров, лениво идет к двери, оборачивается и, глядя в пространство, говорит низким голосом: