Пьер был потрясен этим зрелищем. Захлебываясь слезами, мальчик повернул лицо в его сторону. Преодолев отвращение, Пьер схватил Элен за волосы, заставил ее отпустить Марка, взял его на руки, отнес в гостиную и закрыл за собой дверь.

Ребенок тотчас успокоился, словно ему не хотелось еще больше удручать мать. Пьер уложил его на диван, накрыл своим пиджаком и не тушил свет, пока мальчик не уснул.

В темноте он увидел, как ручка двери опустилась, вновь поднялась, и услышал шаги Элен. Отказавшись от намерения объясниться, она ушла в спальню. А он бодрствовал до рассвета.

- Вы ужинали? - спросила Элен, как будто не слышала вопроса Пьера о ее друге-враче.

- Я не хочу есть. Мне нужно закончить правку одной статьи и написать другую - о результатах многообещающих раскопок, недавно начатых на одном острове...

- Мне надо бы с вами поговорить о нас, обо мне, о Марке.

Пьер молча глядел на Элен. Она отвела взгляд в сторону, плотнее завернулась в халат, полы которого разошлись, затянула двойным узлом пояс.

- Сегодня после обеда я встретила моего друга...

- Которого?

- Вы же знаете... дипломата.

- Я еще не успел как следует привыкнуть к врачу.

- Не насмехайтесь. А то я не смогу сказать все, что нужно.

Пьер уселся в свое неоготическое кресло, растянутые ремни которого свисали под проваливающимся сиденьем, поставил кожаный портфель на пол, закинул ногу на ногу, склонил голову.

- Он уезжает за границу и хочет, чтобы я ехала с ним.

Она ждала его реакции, каких-то комментариев. Тщетно.

- Я бы поехала... поймите меня... если бы вы дали согласие.

Она замолчала. Он по-прежнему ничего не говорил.

- Это смешно... но мне нужно ваше согласие.

Пьер еще больше углубился в кресло, сжал пальцы рук так, что они хрустнули.

- Он думает... - сказала она.

- Он думает, что...

- ...что я не смогу быть счастливой и сделать счастливым его, если Марк не будет жить со мной. Он хочет поговорить с вами. Вы согласны встретиться с ним?

Пьер, чье внешнее спокойствие помогло Элен высказаться, резко вскочил. Он схватил портфель так резко, что тот раскрылся. Выпала папка, и бумаги рассыпались по полу. Встав на колени, он стал собирать листки по одному и сквозь зубы промолвил:

- Скажите вашему другу, что вы имеете право ехать с ним, если хотите.

Затем он поднялся с пола, очень бледный. Руки его тряслись. Из них выпал лист, но он не обратил на это внимания.

- Скажите ему также, - закончил он, отчетливо произнося каждое слово, - что, если он отнимет у меня сына, даже если суд будет на его стороне, я убью его.

В ту ночь, Марк, несмотря на то что родители пожелали ему спокойной ночи, не сомкнул глаз.

IV

Случилось то, чего Пьер опасался: находка статуэтки, как только о ней написала местная газета, вызвала скандал. Был нарушен непрочный мир между кланами Ибисов и Орлов, и которые входят все жители Острова. В результате стычки, где хитрость, а не смелость сыграла решающую роль, было признано, что первыми на Острове поселились Ибисы и что, следовательно, им и принадлежит право первородства. Чтобы не унизить побежденных, победители рассудили так: Ибисы должны были появиться на Острове раньше, иначе Орлам нечем было бы питаться. Такое объяснение отводило победителям роль пищи для Орлов. Оно смягчило унижение побежденных и помогло выработать закон, по которому правила, вытекающие из обычаев обоих кланов, стали обязательными для всех.

Но в памяти и в чаяниях Орлов навсегда сохранилась обида. И она пробуждалась по каждому поводу: неурожай, неудачная рыбная ловля, пожар, несчастный случай. Даже в ходе борьбы за независимость эта обида мешала выработке общей стратегии, а когда победа была завоевана, союз новых хозяев Острова оставался непрочным.

А вот на груди двуполого существа, фигурку которого выкопали Пьер и Камбэ, явственно видно было изображение птицы с крючковатым клювом и с загнутыми когтями. Этот правитель, изображение которого оказалось древнейшим археологическим свидетельством, вне всякого сомнения, принадлежал к клану Орлов. Стало быть, Ибисы не являлись первыми жителями Острова. Им следовало смириться, признав очевидное, иначе мог вспыхнуть конфликт.

В тот же вечер, возвращаясь из домика миссионеров, Жюли наткнулась на труп водоноса, покрытый черными и белыми полосами, напоминающими окраску священного Ибиса. Он лежал в болоте, близ Усадьбы. И прожорливый орел клевал ему глаза.

Солнце опустилось за вершины деревьев, с которых свисают продолговатые плоды. Камбэ убирает инструменты и рабочую одежду в дощатый сарайчик и покидает место раскопок. Следом за ним летит Большой Турако. Во время сильной жары он скрывался на опушке леса и лакомился там фруктами. А сейчас, расправив крылья, перелетает с дерева на дерево, а потом парит, приближаясь к Вилле. Краем глаза Камбэ следит за ним, но, только подойдя к дому, поднимает голову. Словно ожидая этого, птица усаживается на верхнюю ветку бананового дерева, которое Пери посадил посреди квадратного участка, засеянного ямсом, в месте, защищенном от ветра нагромождением камней.

В вечерней тишине, предшествующей серенадам из ночных шумов, Большой Турако машет крыльями, поднимает длинный хвост и посылает сидящему на последней ступеньке крыльца Камбэ долгий вопль низкого тона, перемежающийся хриплыми криками. Другие турако при наступлении сумерек разлетаются по мангровым зарослям и тоже кричат свое. Стихают они лишь после того, как замолкает Большой Турако, испустив последний прерывистый крик.

Пьер дочитывает длинное письмо от Элен. С подробностями, свойственными ее манере архивиста, она вспоминает счастливые и несчастливые часы их совместной жизни. Его волнует это перечисление незначительных, еще не забытых фактов, как бы хранящихся в замороженном пространстве его памяти. Она сообщает, что приедет на Остров и хочет там побыть какое-то время, "чтобы сообщить тебе кое-что и посмотреть, стирает ли разлука страдания".

Камбэ кладет в картонную коробку осколок горшка, найденный охотником в корнях поваленного ветром дерева. На черепке хорошо сохранилось изображение дикого зверя с одним глазом посреди лба и двумя зрачками в этом глазу.