Море было спокойно, и Тариус молился всем божествам, выдуманным мореходами, чтобы погода не менялась. Он поймал нужный ритм – не слишком быстрый, как делают простофили, выдыхаясь в первый час. Остров становился все меньше, теряясь во мраке ночи. В прошлом.

Время незаметно струилось. В мыслях Тариуса установилась расслабляющая тишина, когда ничто не обдумывается, не вспоминается, не загадывается. Тело занято делом, и мозг не отвлекает его ненужным шумом. Небо, море, и крохотный светлячок-фонарь в лодке, затерявшийся в этих просторах. Опытный взгляд Капитана между тем отмечал, что густота ночи темнеет. Сейчас около пяти склянок. Все идет своим путем.

Вдруг слева показалась земля. Тариус всмотрелся: остров. Еще один остров. Огибая его, он разглядел узкую косу, вдававшуюся в море, и камень, торчащий на берегу. Это что же, тут все острова так украшены? Но робкая надежда вспорхнула, когда на фоне неба обрисовались смутные очертания дома.

Несмотря на разгоряченность последних минут быстрой гребли, Тариуса пробил холодный пот. Он взглянул на небо, и закружилась голова. Звезды сдвинулись, как картинка, и показывали направление вновь прочь от острова.

– Дьявол, – прошептал Тариус, и губы его задрожали.

Впрочем, глупости: в темноте он просто сбился с курса, видно, здесь сильное течение, а он и не заметил. Ничего, теперь и глаз не оторвет от небесного компаса. Но сначала – для поднятия духа. И, открыв бутылку, Капитан сделал хороший глоток. В голове прояснилось. Страх исчез. Ничего. Вперед! Еще глоток на удачу, и Тариус приналег на весла.

Непрестанно сверяясь с направлением, он греб и греб уже две склянки или три. Определить было трудно. Ни ночь, ни море не замечали его. Тариус не мог удержаться от того, чтобы оглядываться время от времени. Он вздрогнул, заметив темную полоску берега – теперь справа. Веря и не веря, он поднажал, сбиваясь с ритма. Да и какой, к дьяволу, ритм, если вновь показался каменный истукан, а над ним широкой полосой темнел лес. Теперь его сносило к северному острию полумесяца.

Тариус зарычал от ярости и с ужасом увидел, что созвездия успели крутануться, приняв прежнее положение, как в тот злополучный миг, когда он отчалил от берега. Сердце его колотилось, плечи и спина гудели, мысли скакали горошинами в пустом горшке, чудом не выскакивая наружу через уши. Как такое может быть? Что здесь происходит? Магнитная аномалия? Колдовство?

Лодку тихо несло мимо северной оконечности острова, и не дав себе времени подумать, Тариус вновь принялся грести, двигаясь теперь в противоположном направлении от острова. Куда? Он упрямо мотнул головой, отгоняя залетевшую мысль. Плечи нестерпимо ныли. Он греб, и греб, и греб. Тьма начала сереть. Он греб, обливаясь потом, тяжело дыша. Греб и греб. Вдруг словно кто дернул его обернуться. Остров каменной ухмылкой надвигался на него. Тариус завопил. Он колотил по воде веслами, выкрикивая все проклятия, какие подворачивались на язык. Наконец схватил бутылку и разом осушил половину. Закашлялся. Неуемная дрожь, колотившая тело, прошла, и Тариус закричал, обращая свой праведный гнев и звездам, и морю, и проклятому острову:

– Где вы, проклятые твари? Что удумали? А?! Выходите, покажитесь! Вот он я. Ну, выходите разом, где вы! В честную. Что вам надо, что за дрянь вы творите, гниды?

Он запрокидывал и запрокидывал бутылку, глотая жадно, как путник холодную воду, и вскоре швырнул пустую склянку за борт. А лодка, предоставленная сама себе, все плыла и плыла и ткнулась в берег. Чертыхаясь, Тариус вылез из нее и, пошатываясь, цепляясь ногами за песок, камни, сам воздух, через предрассветную серость побрел к дому.

Уже не таясь, а напротив, стараясь каждое движение сделать как можно более громким и резким, он распахнул входную дверь и, топая, прошел в холл.

– Эй! Вставайте все! Вставайте, дьявол вас задери! Вылезайте из теплых нор, крысы сухопутные! Слушайте, что капитан скажет.

Захлопали двери, выскочили Дора, мальчишка и калека.

– Что случилось?

– Пожар?

Тариус прямой наводкой, задавая равновесие скоростью, прошел в кладовку и, схватив новую бутылку, сделал большой глоток. Как славно! Черт возьми, это самое то.

По лестнице застучали шаги. Кто-то крикнул: «Он сошел с ума?»

Тариус расхохотался им в лицо, им всем.

– Сошел! Точно, спятил! И вы тоже. Потому что остров этот проклятый. Нет отсюда выхода, некуда уходить. Слышали вы, кролики трусливые? Нет! Выхода! Все мы тут подохнем или поубиваем друг друга.

– Да объясните же…

– Не лезь, малахольный! – он толкнул Мэта так, что парень отлетел к стене. – Не сметь меня трогать! Давайте пить, праздновать! Скоро все попадем в пекло, надо погудеть напоследок.

– Да в чем дело? – воскликнула Дора.

– А в том, сладкая моя, что нет отсюда дороги морем. Оно кольцом водит, паскуда! Куда ни плыви, обратно вернешься. А звезды такие круги закладывают – башка отвалится смотреть.

– Вы нашли лодку?

– Нашел, слабак. Конечно, нашел! А то ты думаешь, буду с вами тут смерти дожидаться?

– Идем, идем, – женщина обхватила за плечи трясущуюся Паолу и потянула к лестнице. – Он пьян, не слушай.

– Слушай, детка, слушай! Старый Капитан все знает. Куда пошли? Предатели! Паскуды! Эй! Не прячьтесь по своим норам.

После восьмидесяти утро не бывает добрым. Как и вечер, и ночь, когда в голову лезут дурные мысли, а сон бежит прочь, словно дикий зверь. Если повезет, может выдаться неплохой день: нигде в теле не скрипит, не колет, не крутит, и мир представляется не таким уж мрачным. Но начинать день все равно тяжело.

Полоумный пьяница орал до позднего утра, когда совсем уже рассвело. Стучал чем-то, пел – если эти вопли можно назвать пением. Наконец затих. Тогда Сенекс рискнул спуститься: ему необходимо пройтись, размять тело, чтобы прогнать мучительную вялость. Старик осторожно открыл дверь, прислушался и отправился в долгое путешествие вниз, ступенька за ступенькой пересчитывая ребра лестницы. Остальные жильцы наверстывали украденные у сна часы, и он первым делом решил проверить: одержал виски победу или Капитан еще сражается.

Тариуса он увидел в маленькой гостиной. Тот обмяк в кресле: бутылка валяется рядом, голова запрокинута, рот безвольно открыт, по щетинистому подбородку ползет струйка слюны. Отвратительное зрелище. Воплощение человеческой натуры – слабой и порочной по своей сути. Сенекс презрительно усмехнулся и пошел на кухню.

Ужин вчера был неплох, но постоянно питаться консервами – хоть в каком виде – могут себе позволить только молодые и здоровые. Его желудку необходима каша. Крупу Сенекс нашел в кладовке, как и сухое молоко, а навык уже отработан. Конечно, у него есть домохозяйка, но та приходит лишь к полудню. Так что после смерти Елены завтрак он готовил сам. Если готовил. Еда давно перестала быть удовольствием. Прием пищи был частью необходимой заботы о разрушающемся организме, чтобы это разрушение не было слишком быстрым и мучительным. Такой же обязательной частью, как лекарства, режим дня, зарядка для суставов. Ел он медленно и без аппетита, хотя и каша удалась, и кофе здесь был приличным.

Когда он уже заканчивал, на кухне появились Мэт и Дора – сладкая парочка.

– Доброе утро. О, вы уже поели. Хорошая идея, пожалуй, сварю кашу на всех. Прямо-таки семейный завтрак, – нервно рассмеялась женщина. – Ну, что вы! Я помою посуду.

– Благодарю, – сухо ответил старик. – И приятного аппетита.

У него не было никакого желания разговаривать. Еще до завтрака Сенекс решил, что проведет весь день в библиотеке – компания книг куда приятнее. Пусть остальные думают, что он продолжает поиски. Сенекс не собирался ни развеивать эти иллюзии, ни делиться своими соображениями. Однако подъем по лестнице отнимал много сил. Каждый раз на него нужно было решаться, как на подвиг, поэтому он присел отдохнуть в холле. Сенекс поставил палку между ног, оперся на нее и закрыл глаза. В такой позе он мог замирать на часы, и окружающие, переходя на шепот, сообщали друг другу, что он спит. Он мог и задремать, но гораздо чаще слушал. Например, сейчас.