– Если верить вашей гипотезе, то этот человек может винить только себя. Он погиб по собственной инициативе. А вот свечение над ним выше и тревожнее.

– Да, уже третьи сутки пошли, как он погиб. Скоро душа покинет его.

Феоктистов перевёл прибор на женщину, и его внимание задержалось на ней дольше. Интерес вызывала не только её душа, но и тело, безукоризненные формы его: лицо, длинная шея, покатые плечи, округлые груди с торчащими вверх темными сосками, гладкий живот, обезображенный швом, ровный бритый лобок с трещинкой, уходящей в промежность длинных красивых ног.

– Как жаль… Как жаль, – вслух сказал он о женщине.

Красоту женщин Анатолий понимал и умел ценить…

Свечение над её трупом трепетало, "сердце" было темным и у пяток и над головой висело красноватое облако. Душа её находилась в печали и возмущении.

– А вот эту красавицу убили… – сказал Анатолий.

– Да, акушерка-надомница.

– За такую женщину я не знаю, чтобы с ней сделал… – с чувством проговорил он.

В коридоре послышались шаги.

– Толя, это Филиппыч! – забеспокоился Бердюгин. – Ему обмывать, одевать трупы. Может сейчас войти сюда.

Феоктистов передал прибор Игорю Васильевичу. Сдернул с себя халат и накинул его на прибор. Взял его из рук доктора вместе с ультрафеном. Бердюгин вынул из кармана халата батареи и все это Анатолий осторожно упаковал в халат.

– Игорь Василич! – послышалось за дверью.

– Ойюшки! Филиппыч, я здесь. – И Феоктистову: – Вы сейчас выйдите и подождите меня.

– Хорошо. – Помедлив, Анатолий спросил: – Игорь Васильевич, можно я с ним… – показал взглядом на прибор, – поднимусь к Мизинцеву? – почти шепотом добавил, – полную тайну гарантирую. Только заультрафеню и назад…

Бердюгин поморщился недовольно. В другой момент он бы категорически запретил использовать ультрафен за пределами морга и без его участия. Но тут был захвачен врасплох появлением Филипповича.

– Он ничего и не поймет! – настаивал Анатолий.

Открылась дверь, и вошел маленький, лет шестидесяти человек в двух халатах: в белом и поверх – байковом, синем.

– А-а, Толя, привет! – протянул сухую жилистую ладонь. Кивнул на труп женщины. – Не твоя ли красавица?

– Нет, Филиппыч, не моя.

– Гарная дивчина. Не убереглась, голуба. А ты за кем пришёл? – показал глазами на сверток в его руках.

– Нет, Филиппыч, ни за кем. Это по другому назначению… Ну, я пошёл, Игорь Васильевич?..

Доктор кивнул, но лицо его выражало недовольство, несогласие с затеей Анатолия.

– Я мигом!

Феоктистов выскочил из холодильника и едва ли не бегом устремился по подземному переходу.

15

В палате кроме Мизинцева находилось ещё двое больных. Оба с аппаратами Илизарова. У одного на руке. У второго на ноге, выступающий сквозь натянутую на него пижамную брючину. Больные лежали на кроватях.

Вбежав в палату, Феоктистов остановился.

– Мужики! – обратился он к больным. – Простите, извините, но будьте так любезны, выйдите на минуточку. Я следователь, и мне – ой как надо – с этим больным переговорить с глазу на глаз.

Положив на стол халат с ультрафеном, достал из заднего кармана брюк служебное удостоверение.

Больные переглянулись и с неохотой поднялись. Тот, у которого аппарат был на ноге, ушёл на костылях.

Феоктистов переложил сверток на освободившуюся кровать и стал разворачивать. Достал ультрафен. Все проделывал в спешке, молча, и оттого его действия вызвали тревогу у Мизинцева.

– Вася, не бойся. Это не смертельно…

Анатолий, спрятав батарейки в карман брюк, поднял ультрафен, настраивая резкость, стал подходить к нему ближе.

Над головой Василия алел слабый оранжевый нимб.

– Вася, ну-ка поверни бестолковку.

Мизинцев обиженно хмыкнул, но команду выполнил, повернулся к окну.

– Хоп! Готово. Спасибо, Васёк. Этот эксперимент тебе только на пользу. Можешь считать – твоё алиби, – говорил Анатолий, упаковывая аппарат. Уже со свертком подошёл к кровати Василия. – Ну, как, Вася, написал? – спросил о рапорте.

Василий промолчал, отводя глаза в сторону.

– Что, ещё не готово?.. Ну, парень, за это время, пожалуй, роман можно было бы настрочить.

Мизинцев тяжело украдкой вздохнул.

– Вась, я что-то не пойму. Ты писал или не писал?

Василий отрицательно покрутил головой.

– Почему? – спросил Феоктистов обескуражено. – Ты что спал или?.. – И тут взгляд Анатолия наткнулся на подарки, оставленные Бахашкиным. Они лежали на тумбочке не тронутыми. На лице промелькнула догадка. – У тебя кто-то был?

Василий не ответил.

– Ты что, решил в молчанку отыграться? Так что ли?.. Нет, паренёк, не та ситуация. Говори, кто был?

У Васи заслезились глаза, и он попытался повернуться на бок, укрыться простынею.

"Тебя-то где чёрт носил? Не мог прийти раньше!.." – с обидой и злостью подумал он.

– Слушай, Вася, ты уже не мальчик. Двадцать четыре годика, мужчина. Давай по-мужски и говорить, – потянул Анатолий с него простыню, приседая к нему на край кровати. – Говори, кто был: Галим, Шалыч? Ну?..

Мизинцев стер с глаз слезы и поманил Феоктистова к нему наклониться. Зашептал. Говор его был едва понятен.

– Я сам с ним разберусь, – перевёл его шипение Анатолий. Мизинцев закивал головой. – Как только выйду на работу… отсюда.

– Ага, по-онятно, – отклонился от него следователь. – Но только я тебя вынужден огорчить, орёлик. Ты из больницы попадешь не на работу, а в капезе. У меня есть все основания ходатайствовать о твоём аресте, как опасного преступника. Не веришь?.. Вот смотри, – и стал на пальцах считать, загибая их. – Насмерть вами, а вернее, тобой забитый человек – раз. Показания твоих коллег-приятелей – два. И твое личное признание – три.

Мизинцев отрицательно закрутил головой.

– Что, не так?.. Тогда говори, кто у тебя был?

Мизинцев прошипел: ша-ыш…

– Бахашкин? Так, понятно. В общем, так Василий. Я помогу тебе выкрутиться. То есть ты, конечно, понесешь наказание, какое заслуживаешь. Может, тебя из милиции турнут на вольные хлеба. Возможно, годик-другой химии припаяют, или условно. Но чтобы наказание было именно то, какое ты заслуживаешь, по тяжести содеянного и не более. А оно будет таковым только в том случае, если ты сам того захочешь. Понял?.. Для этого ты, не смотря ни на что, напишешь мне всё, что произошло в медвытрезвителе, и только правду. А нет… – развёл в сторону рукой, выражая тем самым сожаление. – Так что решай сам. Сегодня я к тебе больше не приду, нет у меня времени, чтобы только с одним тобой возиться. Приду завтра, возможно, послезавтра. Не будет показаний, пеняй на себя. А сейчас, пока.

Феоктистов поднялся. Оценивающе посмотрел на подарки и усмехнулся.

– Что-то не больно-то твой начальничек щедрый. Сигареты купил такие, какие не всякий бич курить станет. Видать, не хватило премиальных на приличные? Не ценит тебя Шалыч, не ценит. Хм…

Ушёл из палаты со свертком. Мизинцев, оставшись один, расплакался.

16

Бердюгин встретил Анатолия в беспокойстве. Он уже не находил себе места.

– Толя! Ну, разве так можно?!. Вы погубите все дело на корню. Нельзя же так безответственно относиться!..

– Не волнуйтесь, Игорь Васильевич! Всё прошло тихо и шито-крыто. Никто ничего не видел. Один Мизинцев в палате был. Да и то ни о чём не спросил. Ему сейчас не до аппарата.

– Вы уж очень долго отсутствовали. Я хотел было за вами бежать.

Бердюгин закрыл кабинет на ключ. Принял от Феоктистова прибор в халате. Недовольство его ещё не улеглось, и он разборку ультрафена проделывал сам на столе. Уже подходя к сейфу, спросил:

– Что случилось?

– Да эти мерзавцы приходили. Припугнули парня. Лежит с мокрыми глазами, обставленными фингалами. Беспомощный, как ребёнок.

– Да… Ну, а что выяснилось? – Бердюгин кивнул на прибор, ставя футляры в сейф.

– Похоже, он соучастник, но мелкий, – пошутил. – Над ним нет рассерженной души. Маленький, но соучастник. Но они сделают из него козла отпущения. – Анатолий подсел к телефону. – Игорь Васильевич, я сделаю звонок? – тот кивнул.