После этого, Виктор повернувшись к Мар, и всё тем же спокойным негромким голосом сказал: «Пойдёмте, Марго», и та послушно зашагала следом.
Глава 3. Конечно, поправляйтесь, будем ждать!
Проснувшись, первое, что почувствовала женщина – была непривычная обездвиженность. «Миша» – крикнула она из своей комнаты. Заспанный подросток появился в дверях. «Я ногу вчера сломала. Пожалуйста, свари себе кашу сам, геркулес на полке, я тебе показывала где. Сможешь?» – «Да». Он повернулся и вышел из комнаты, не спросив больно ли ей, помочь ли чем? «…Вот его и нет – пресловутого стакана воды. Ты его не заслужила, похоже», – подумала женщина и, как бы споря с собой, снова громко позвала: «Миш!». Парень пришёл снова: «Что?» – «Принеси мне попить тёплой воды, пожалуйста». Наверно надо было обидеться на его поведение или хотя бы поговорить с ним о долге перед родственниками, но Элька гордилась тем, что она прогрессивная мать и обходится без нравоучений, как некоторые. Ей хотелось думать, что они с сыном друзья, и у него сейчас просто «такой период».
Вскоре позвонила Маргоша:
– Ну как ты?
– Не знаю, только проснулась. Пока не вставала, не болит.
– Задала ты вчера, конечно, Лен! Зажигаешь редко, но метко! Зато с мужиком вроде нормальным познакомилась, слава богу!… И машина, кстати, у него хорошая.
– Да ну его. Скучный… Ну, скучный же, Мар! Просидел весь вечер как тень… Не в моём вкусе.
– Интересно, а кто в твоём?! Извини, конечно, но, по-моему, ты сама не очень понимаешь чего хочешь.
– Я люблю весёлых и умных, и… короче, тех, которых люблю! Не, ну спасибо ему, конечно, что довёз и всё такое, молодец… сто очков счастья ему в карму.
– Эль, какая карма? Вот чем не мужчина тебе? Благородный, спокойный, похоже, обеспеченный… И Мишке был бы пример, наконец.
– А если у него эта его машина кончится? Вот останется он без машины. В одном этом своём сером костюме стоять и молчать возле меня. Тогда что, Мар? Сказать: «Ну а теперь, извини, прощай»? Может я и странная, но меня мужчина должен заводить чем-то таким… что у него не отнять.
Марго хохотнула:
– Ну, может с этим у него тоже всё в порядке, ты проверь!
– Мар, перестань пошлить, у меня голова раскалывается.
– Заводить её должны! «Зажигалка» ты наша… Ладно. Может приехать к тебе, привезти что-нибудь? Сегодня могу – выходной.
– Да нет, пока не надо, отдыхай, а то я тебе ночку устроила! Если что Мишу попрошу.
Вообще, откровенность и обсуждение личных проблем не были в характере Эли. Это скорее такая игра, в которую они всегда играли при встрече: «Как жизнь?» – «Да дерьмо!» – «И не говори…» – своеобразный пароль. А вчера ещё и алкоголь заставил болтать глупости. На самом деле Элька давным-давно привыкла пусть плохо, но самостоятельно решать свои проблемы. Денег действительно было мало, вернее меньше, чем хотелось бы, но она не могла сказать, что им с сыном не хватало на жизнь. Эля не была такой художницей, которая «вот художница и всё тут», «хоть трава не расти – буду сидеть и рисовать», нет! Она вовсю крутилась, хватая подработки то тут, то там. Давала частные уроки, занималась репетиторством поступавших в художку, а раньше бралась и за откровенно авантюрные халтуры, о которых ей не хотелось вспоминать. Понимая, что всё это суета, Эля не знала других способов жить и снова бросалась в море не слишком-то выгодных предприятий.
Скоро Миша принёс ей в комнату довольно сносно приготовленную кашу и нарезанное яблоко на блюдце. «Какой он у меня всё-таки хороший!» – умилилась мама.
Затем женщина решила позвонить своему директору, что бы предупредить о больничном как можно раньше.
– Здравствуйте, Марина Оскаровна, я вчера ногу сломала, вернее там трещина. Мне открыли больничный лист… Врач сказал, что это примерно на месяц.
– Здравствуйте, Елена Борисовна. Очень жаль, особенно сейчас, в конце года, когда экзамены на носу. Как же вас так угораздило?! По больничному, вы, конечно, получите мало. Но что же делать… Что уж теперь… Выздоравливайте».
– Да, конечно, – сказала Эля, что бы что-то сказать. Её всегда удивляла эта барская простота: «получите, конечно, мало»… Вот зачем она это сказала?! Я же ногу сломала, а не в уме повредилась! Или Марина думает, что я сломала ногу, свалившись с Луны и теперь жду чудес: повышения зарплаты на больничном?!
– Поправляйтесь, мы вас очень ждём, – закончила директриса, подчеркнув слово «очень».
Елена Борисовна работала педагогом по изобразительному искусству в художественной гимназии, гордящейся своими строгими стандартами обучения. Приближались экзамены и Элька понимала, что «выбрала» для «больняка» самое неподходящее время. Учителя работали строго по графику, заявления на отпуска писали заранее, замещать коллег обычно никто не хотел.
Элька посмотрела на свою ногу в лангете, как-то отстраненно лежащую рядом на кровати. Удивительно как не замечаешь части своего тела, пока они не заболят… «Чёрт! – подумала Элька, – зачем я пошла на эти дурацкие танцы! Вспомнила детство! Нафиг эти флэшбеки?! Кому они нужны? Когда я уже повзрослею, действительно?!»
Первый поход в туалет по сложности хотелось сравнить с покорением полюса Земли. Нога не болела, потому, что Эля не наступала на неё, а прыгала. Добравшись до постели, женщина какое-то время отдыхала от похода, затем ей стало скучно лежать. «Не может быть, что бы я не смогла дойти до кухни и сварить себе кофе! Да хоть ползком!». Ах, да… Только сейчас она вспомнила, что где-то в коридоре, стояли выданные напрокат костыли.
«Сначала кофе, потом все остальные дела», – строго сказала она внутреннему бухгалтеру, занудно канючащему в голове: «И на что мы теперь будем жить?». Эля осваивала костыли. При переправе по коридору в глубинах шинированной ноги появилась ноющая боль, держаться вертикально больше помогали стены, чем эти ходули в подмышках. Когда миссия была выполнена, Элька села на стул, пристроив пострадавшую конечность на соседнем табурете, в кармане халата зазвонил телефон. Это был её вчерашний герой, «мужчина в сером» Виктор. Эля всегда ощущала переход к разговору с другим человеком, как ступеньку, которую надо увидеть издалека, подготовиться, и … всё равно неудобно. «Алло. Да, здравствуйте… Как у меня? Да, нормально. Нет, Виктор, помощь не нужна, справляюсь, мне сын помогает. Спасибо, что беспокоитесь. И ещё раз спасибо вам за вчера». Эля всем телом чувствовала неудобство этого разговора. Её удивляла эта его уверенная и спокойная манера, она даже казалась немного угрожающей. «Почему он так настойчив? Разве не было видно вчера по моему лицу, что он мне не понравился и что мне просто неловко ему отказать? Странный какой-то… Совсем что ли гордости нет?». Что-то мешало Эле сказать напрямую: «Виктор, я благодарна вам, но, извините, вы не в моём вкусе, поэтому я не вижу смысла терять наше с вами время. Не звоните мне больше». Что-то мешало, впрочем, как и всегда. «Хорошо, я позвоню вам, если что-то будет нужно. Обещаю» – без зазрения совести соврала Эля. «Да, можете позвонить попозже, конечно. До свидания» – частила она в телефон, что бы побыстрее закончить разговор.
Повесив трубку, Элька почувствовала облегчение, двумя разговорами с людьми меньше. Положение в котором оказалась редко болеющая Эля, было настолько необычном, что ставило в тупик. Она никогда не просила о помощи. Даже после похода к психологу, это не изменилось. Ей не помогло. Мысль о том, что она может быть кому-то обузой, тратить чьё-то время, выглядеть или казаться беспомощной, вызывало настолько непереносимое чувство, то на вопрос психолога «а почему – нет?», Элька неожиданно для себя горячо возмутилась. «Знаю я этих бедняжек, «слабых», «беззащитных», актрисы больших и малых театров! Раздающие задания направо и налево, уверенные в том, что окружающие живут, что бы их выполнять! Ну, разумеется! Ни у кого же нет планов, кроме как подчиняться их капризам и приказам! «Слабый» пол! Как же, «слабый»!» – она осеклась тогда, не желая дать волю ярости, поднимающейся из груди и перехватывающей горло. Психолог попросила продолжать, но Элька помрачнела и замолчала. Эта ярость не была для неё тайной за семью печатями. В детстве ей капризничать не разрешалось, а младшая сестра только и делала, что надувала губы по любому поводу. Однажды Элька глубоко заснула, зачем-то перед этим заперев дверь в спальню, и не слышала, как взволнованная мама долго стучалась. А когда проснулась и открыла замок, то получила трёпку за то, что «врала и прикидывалась, актриса!». С тех пор слово «актриса» стало для неё однозначно ругательным. «Да нет! Конечно, я попрошу, когда буду уверена, что этот человек мне настоящий друг, или когда будет ну очень сильно надо, или когда…», – утешала себя Эля. Но в жизни это «когда» – никогда не наступало, отодвигаясь до неопределённых времён и ситуаций.
