Я самоотверженно молчал. РФ продолжал:
- Наконец, всем известно, что вы, Максим, не публичный человек, не любите вы всеобщее внимание. Тем не менее, помимо своей воли и вопреки своим мечтам, вы успели стать настоящим литературным персонажем. Появились апокрифы про вас, некие подражания... даже от первого лица... Вы видите, к чему я веду?
Пока что я видел только ширму.
Впрочем, если оглянуться, можно было обнаружить нескончаемые, в две стены, стеллажи с книгами - высотою до потолка, со специальной стремянкой, чтобы добираться до верхних полок; а если скосить взгляд влево от ниши, можно было увидеть модную в девятнадцатом веке "горку", то есть застекленный с трех сторон шкаф, на прозрачных полочках которого были расставлены фигурки и статуэтки кошек, котов и котят - с бантиками, с розочками, в полном соответствии с породой и шаржированные, белые фарфоровые и красные глиняные, миниатюрные стеклянные и большие меховые, а также деревянные, бумажные, из натуральных камней, а еще копилки в форме котов, коты-колокольчики, подушечки для иголок и свистульки, - здесь, очевидно, была выставлена часть знаменитой коллекции Русского Фудзиямы...
"Апокрифы от первого лица". Виноват ли я в том, что некоторые авторы страдают душевными расстройствами? Я вот, наоборот, все чаще думаю о самом себе от третьего лица, но беда эта - моя и только моя... Что хотел сказать мне Учитель? Когда-то мы с ним уже имели разговор насчет моих повестей. Это было в Ленинграде, холодный дождь стучал за окном, но мнение, высказанное мастером, было солнечным и теплым. Вы столько всего напридумывали, что глаза разбегаются, добродушно потешался он. Диковинную долину, вскормленную обильными инопланетными фекалиями и населенную диковинными людьми, которые тоже... м-м-м... вскормлены. И блуждающую меж звезд комиссию по приему гуманоидов в партию, и даже материализацию духов на службе Родины. И люди у вас почему-то все такие хорошие, и меня классиком выставили, будто я давно уж как помер. Так и хочется пожить в вашем мире, развлекался он, душа так и рвется включиться в бескомпромиссную борьбу хорошего с отличным... а я, встав по стойке "смирно" и выкатив на него бессмысленные глаза, орал в ответ: так точно, господин капрал! нужно лучше! но некуда, господин капрал!.. а он благожелательно кивал, листая мой томик, и цеплялся взглядом за гладкие страницы: вот, например, в вашей мемуарной прозе более всего запоминается образ некой странной женщины по имени Смарагда, наверное, просто потому, что это реально существующий человек, в отличие от некоторых других персонажей, которые явно вымышлены, на что я обиженно возражал, мол, как раз Смарагду я выдумал, не было в моей жизни никакой Смарагды, и не по этой ли причине она получилась, как живая... и мастер, исполненный бесконечного терпения, отбрасывал шутки в сторону, чтобы раздолбать автора по существу: "...Некоторые ваши представления, милый Максим, кажутся мне сомнительными. Эта ваша уродливая идея, будто сэнсэй-педагог может заменить родителей в воспитании детей, а интернат будто бы может заменить семью... В интернате, друг мой, воспитывают воина, а не человека, и то в лучшем случае. Разделение воспитуемых по половому признаку не приводит ни к чему, кроме лишних осложнений в периоде полового созревания, так что "нового человека" мы вряд ли такими способами получим...", и я отвечал ему, что эта идея, собственно, не моя, а его, затем открывал второй том собрания сочинений Д. Фудзиямы, и Дим Димыч с удивлением соглашался... он любил соглашаться с учениками, мудрый автор "Человека людей" - писатель писателей и учитель учителей... вот такие у нас были встречи, такой стиль общения.
Но какого ответа он ждал от меня теперь?
- Вы преувеличиваете мои успехи, - сказал я. - Хотите, чтобы я раздулся и лопнул от гордости.
За ширмой кхекали, сморкались и скрипели пружинами, и длилось это довольно долго. Наконец РФ снова заговорил:
- Успехи, Максимушка. Правильное слово нашли. Мы с вами знакомы давно, но ведь писательством вы увлеклись совсем недавно, да? И за такой короткий срок добились невероятных успехов. Вы всегда добиваетесь результата, каков бы он ни был... Теперь понимаете, примеры чего я вам приводил? Ставя перед собой одну цель, вы поражаете совсем другую. Я не утверждаю, что эта вторая цель недостойна такого стрелка, как вы, она просто другая.
Кот на столе звучно зевнул и вдруг поднялся. Я помнил этого последнего из Малют еще молодым, еще по Ленинграду: тогда он был серо-голубым, но сейчас он был скорее серым, чем голубым. Постарел Малюта Шестой, располнел. Коты, к счастью, стареют быстрее хозяев. А когда коты-крысоловы начинают вдобавок толстеть, то прежде всего толстеют щеки и хвост. Он примерился и прыгнул, взлетев на самый верх стеллажа, и пошел себе по верхам полок, снисходительно поглядывая на происходящее.
- Малявушка... - сказал РФ. - Да. Так вот, вы стали литературным персонажем. Не обидитесь, если я дам портрет литературного персонажа Жилова?
- Погодите, только блокнот достану, - сказал я, не двигаясь.
- Жилов - человек действия. Старый космолаз, прошедший через многое, видевший смерть друзей, вернувшийся на Землю для того, чтобы что-то делать, а не наблюдать. На Земле ему пришлось научиться стрелять в людей. И теперь он умеет как никто другой постоять не только за себя, но и за идеалы, которые у него есть.
Я заставил себя засмеяться.
- Портрет прекрасен, - сказал я. - Жаль, что прототип несколько отличается от персонажа.
- Конечно, конечно - сказал РФ. - Вопрос в том, будет ли этот герой сидеть в кресле, когда каждая клеточка тела требует: вмешайся, включись, встань в ряды единомышленников. Служа своему идеалу, сможет ли он ограничить себя литературной работой?
- Нет, наверно, - сказал я.
- В том-то и дело.
- Мой идеал - счастье, - с отчаянием возразил я.
- Это и страшно...
Малюта добрался по верхним полкам до противоположного угла кабинета и растянулся там, свесив щеки вниз. Устроился он прямо на одной из книг, положенных плашмя. Это был здоровенный подарочный фолиант, в коже и золоте (названия не было видно), хранившийся отдельно от остальной библиотеки. Любимое место, надо полагать, лежбище зверя. Теперь кот видел не только меня, но и хозяина за ширмой, и ради этого, собственно, была им предпринята смена дислокации.
