И, если так задуматься, имеет ли все это смысл? Определенно. Но какой?

Чертовы студенты со своими приторно сладкими вейпами. Я вообще-то не отношу себя к ворчливым и придирчивым старикам-преподам. Во многих вопросах достаточно либерален и даже порой слегка попустительски отношусь к вопросам дисциплины. Но не в этом случае.

Феномен электронной сигареты и красивая легенда безопасного способа потребления никотина просто взорвали подростковую моду. Такого мир еще не видел. Ведь все более-менее популярные атрибуты молодежного образа в считанные годы, а то и месяцы становятся антитрендами. Взять те же пины, спиннеры, симпл-димпл, нашивки с напульсниками, бескозырки, покемоны и все прочее. Даже пресловутые пружинки слинки и йо-йо, которые пережили распад советского союза, не смогли пережить безразличия российских школьников. То, что у нас модно сегодня, где-то чуть западнее уже давно вышло из моды. И завтра это случится здесь. Но только не электронные сигареты. Хотя, я помню, еще сколько-то лет назад индустрия сделала попытку продвинуть эту удивительную идею бестабачного курения в массы, но качество и исполнение тех образцов оставляло желать лучшего, поэтому популярности у потребителя не снискало.

Сегодня же вейп доступен каждому, юридически оставаясь вне всяких запретов и санкций, поскольку не квалифицируется как курение, и технически являет собой ничто иное, как обыкновенную ингаляцию. Поэтому все школьники и студенты успешно пользуются этой коллизией, насыщая свои легкие таким безвредным, по заверению производителей, составом. Так оно на самом деле или нет, мне, по большому счету, все равно. Но тот факт, что никотину придается чрезмерная привлекательность и доступность – серьезная ошибка человечества.

Чем был испокон веков табак – единственным способом получения того самого никотина. В разные периоды и в различных культурах люди для достижения просветления или снятия напряжения были вынуждены употреблять жевательный табак, нюхательный, курительный. И любая из разновидностей имела свои ярко выраженные побочные эффекты и пагубные последствия для организма потребляющего. Несмотря на всю свою очевидную опасность, массовость его потребления по всему миру просто поражала. Более того, в какой-то степени образ курильщика романтизировался. В частности, курение будь то трубки, сигар или обычных сигарет всегда было мускулинным признаком по-настоящему сильного мужчины, способного выдерживать и сопротивляться всему тому вреду, наносимому табаком. Это уже стало своего рода деталью законченного кинематографического образа. Ковбой с сигаретой в зубах. Гангстер, лениво потягивающий сигару. Капитан, с усилием сжимающий зубами трубку.

Я никак не могу уложить в своей голове картину, в которой уже немолодой следователь по особо важным делам сидит в своем слегка обшарпанном кабинете поздно вечером, освещая кипу бумаг тусклой настольной лампой. Камера плавно наезжает, меняя ракурс. Его глаза быстро бегают по неразборчивому тексту с результатами очной ставки, сопоставляя все детали в голове. Так и не найдя ответа на все вопросы, он отпивает уже едва теплый чай, по крепости сравнимый скорее с односолодовым виски. Отложив в сторону восьмой том дела и сняв с левого запястья замершие в полной тишине командирские часы, он берет дрипку, в которую заливает последний на сегодня пузырек с фруктово-ягодной жижей-девяткой. Быстрым движением разблокировав мод, он делает глубокий вдох, не жалея свои легкие. Небольшой кабинет наполняется ароматом персика с вишней. И без того нечитаемые буквы утопают в молоке белого облака пара…

Это просто смешно. Настолько же, насколько глупо. Изначальная цель электронной сигареты – помощь в отказе от курения. Но первопричина перестала превалировать и иметь какое-то определяющее значение. Сотни тысяч подростков начинают свое потребление никотина именно с вейпа, не до конца осознавая серьезных последствий такого, казалось бы, безобидного (читай нелепого) увлечения. Не мне их судить или пытаться вразумить. Для этого у них есть родители и своя собственная голова. И если человеку не хватает нейронных связей, чтобы понять насколько эта привычка бесполезная, что ж, печально. Ему с этим жить.

А мне надо просто попросить охранника Игореху разогнать с крыльца этих необремененных разумом псов, запаривших все вокруг в радиусе десяти метров.

– И поэтому то, что их роднит, то, что составляет суть описываемого подхода, это скорее некий взгляд, угол зрения, и именно слово «подход» здесь, в данном случае, извините за тавтологию, лучше всего подходит, точнее, даже соответствует описываемому явлению. Итак, что же здесь типично? Прежде всего, некий эффект отстранения, как выразился один историк, «прошлое – это чужая страна». Независимо от того, как давно происходили события, каждый исследователь, который работает в этом антропологическом ключе, рассматривает это, как принципиально нечто незнакомое. И вариативность прошлого, вариативность той или другой культуры в любом месте и в любое время, это фирменный знак исторического исследования в русле антропологии. Затем, я это неоднократно говорил в этой лекции и еще раз повторю: об исторической антропологии можно говорить только в том случае, когда мы наблюдаем диалог с антропологией как таковой, то есть когда используются отдельные наблюдения антропологов или даже некоторые концепции теории, хотя это требует осторожности. То есть прямого переноса разработок, наблюдений антропологов в историческую науку, конечно, не может быть, даже если это и осуществимо, оно не будет столь удачным. Есть, конечно, своя специфика и в проблематике. Французские исследователи утверждают, что к любой области человеческой жизни антропология безусловно применима. Теоретически, это так. Действительно, можно изучать с этой точки зрения и политику, то есть властные отношения, можно – экономику, тогда будет экономическая антропология, можно – религию, и появляются работы религиозной антропологии. Это все верно, но, тем не менее, уже на уровне самих сюжетов, самих тем исследований, все-таки определенная специфика есть…

Раздается звонок. Кажется, что он звонит не переставая. По какой-то непонятной для меня причине, я всегда задерживаю дыхание в момент звонка. Связано это с рефлексами или это своего рода перезагрузка – не знаю. Просто те несколько бесконечных секунд ни один кубический миллиметр воздуха не попадает в мои легкие. Но вот звон смолкает. Мгновение, и первые студенты начинают шевелиться, стараясь как можно быстрее собраться и выскочить за дверь аудитории.

– Уважаемые магистры, прошу вас прочитать к следующему семинару тему «Историческая антропология как подход в процессе изучения исторической науки». Будет небольшой опрос по сегодняшней лекции с контрольными вопросами!

Но меня уже никто не слышит, впрочем, мне и самому не совсем понятно, что именно я рассказывал сегодня своим студентам. В этом, наверно, и заключается основная прелесть преподавания самых азов дисциплины: можно полностью отключить мозг, рассказывая что-то на автомате, компилируя академические факты с абстрактными рассуждениями ни о чем, позволяя себе погрузиться в свои собственные мысли, не касающиеся образовательного процесса. Слова льются сами собой, складываясь в, казалось бы, логичные предложения, но абсолютно не позволяющие сделать из их совокупности какой-то определенный вывод. Улыбнувшись самому себе, я собираюсь на выход. Уже в дверях меня задерживает Ирена Анатольевна – приятный исключительно внешне доцент социологии с нашей кафедры, и, по совместительству, почетный член неофициальной группировки инициативных преподавателей нашего вуза.

– Ирена Анатольевна, пара только что закончилась, и энку я Вам уже поставил, придете на отработку.

– Ой знаете, меня просто эта социологичка задержала на кафедре, такая стерва.

– Да, и не говорите, задерживать она умеет.

Мы молча смотрим друг на друга, стоя в коридоре. Одновременно с этим, я одной рукой на ощупь пытаюсь закрыть аудиторию и быстро удалиться, но, как назло, не могу никак попасть в замочную скважину и повернуть ключ.