Как ни странно, наибольшую популярность (после Соединённых Штатов) это явление приобрело в Бразилии, Аргентине, Мексике, Чили, на Филиппинах, в Тайланде [5], – словом, в странах классической периферии. Притом наблюдалась весьма интересная корреляция: чем больше страна зависела от Соединённых Штатов, – тем большую популярность там обретал велнес. Наибольшего пика его распространение достигло в Бразилии и на Филиппинах, – в странах, почти полностью зависимых от Америки. В таких же государствах, как Венесуэла и Куба велнес не приобрёл никакого существенного распространения.
Как ни странно, в настоящее время идеи велнеса с необычайной скоростью распространяются в традиционно мусульманских странах, – таких, как Иран [6].
Однако на постсоветском пространстве велнес оказался ещё популярнее, чем в Бразилии или на Филиппинах. И гораздо враждебнее не только левым, но и всем прогрессивным политическим силам.
Причины этого, понятное дело, также лежат в экономической плоскости.
Неолиберальной реформы в странах Латинской Америки начались ещё в семидесятые годы прошлого века. Вместе с реформами началось агрессивное вторжение американской массовой культуры в регион.
Рыночные преобразования вызвали взрывной рост нищеты и безработицы. Экономики целых государств (таких как Аргентина и Чили) были почти полностью подчинены интересам американского капитала.
Как следствие, население Латинской Америки к настоящему времени уже успело как следует разочароваться и в рыночной экономике, и в американском образе жизни. Именно поэтому многие люди там просто не восприняли идеи велнеса. Либо же восприняли их враждебно, справедливо полагая, что велнес – всего-навсего очередное изобретение американских маркетологов, созданное для того, чтобы дурить простой народ и заколачивать деньгу.
В России этого не произошло. Точнее, произошло, но только в гораздо меньших масштабах. У нас сущность велнеса поняли только некоторые наиболее способные ко критическому мышлению граждане. Абсолютное же большинство так и не разобралось в том, что происходит.
По большей части это случилось из-за того, что многие наши радиане по-прежнему питают иллюзии относительно рынка и западной культуры. Этому способствует, во-первых, сохранение многих институтов социального государства в нашей стране, а во-вторых, относительно недавнее начало неолиберальных реформ в стране.
Так, если в Латинской Америке реформы начались в 1970-е, и к настоящему времени в условиях неолиберализма там выросли два поколения, – то у нас в стране реформы идут лишь около тридцати лет, и в условиях неконтролируемого рынка выросло только одно поколение.
К сожалению, многие девушки и молодые люди в нашей стране по-прежнему верят, что модельная внешность и соответствующая стандартам глянцевых журналов фигура если и не смогут обеспечить им высокий социальный статус, то уж по крайней мере помогут отыскать работу получше или (в случае девушек) удачнее выйти замуж.
Впрочем, социальные корни сегодняшнего увлечения «здоровым образом жизни» подробно будут разобраны нами позже.
Пока же уделим некоторое внимание истории: когда возник сегодняшний идеал худобы? Как и при каких обстоятельствах он появился?
Культурная ориентация на стройное человеческое тело, вообще говоря, для человеческой истории нехарактерна. Представление о стройности как о красоте в современном виде появилось относительно недавно, – в XVIII-XIX веке. Возник такой культурный идеал в Англии. Притом не в среде англикан или английских католиков, – но в массе пуритан (в основном методистов). Позднее он распространился в Северной Америке, – в первую очередь в Соединённых Штатах.
С самого начала такие представления о красоте имели религиозную подоплёку. Английские пуритане предполагали, что человеческие страсти греховны. Особенно же греховными считались склонность к перееданию и лености. И напротив, готовность тяжело работать, не ропща при этом на хозяина, готовность и желание ограничивать себя во всём – воспринимались ими как нечто крайне позитивное.
Отсюда берёт начало та культурная стигма, которой часто подвергаются полные люди в настоящее время. Если толстый, – значит ленивый и безвольный (как будто лень и безволие – это что-то плохое). Начало этой стигмы идёт от протестантской этики. Притом даже не просто от протестантской этики, но именно от этики пуританской.
Пуританский идеал на этот счёт господствовал в Америке на протяжении долгого времени. Лишь после Второй Мировой войны он постепенно отходит в прошлое. По большей части его закат был связан с упадком религиозности в Америке.
В пятидесятые женская худоба в Соединённых Штатах вышла из моды. Популярностью стали пользоваться упитанные модели. Такое положение в целом сохранялось до семидесятых годов.
Протестантский фундаментализм вернулся в политику.
Одновременно с этим в Америке стала развиваться индустрия велнеса. Особенный её рост пришёлся на восьмидесятые годы. В моду стали входить чудодейственные диеты, аэробика и обезжиренные продукты (диетические гуру того времени во всех болезнях человека винили потребление жиров; современные шарлатаны от «здорового образа жизни» корень всех бед обычно видят в углеводах).
В девяностые и двухтысячные в моду вошёл «героиновый шик». В последнее десятилетие его сменил современный велнес.
На протяжении долгого времени культурный идеал худобы был связан с расизмом. Высокий и стройный белый англо-саксонский протестант противопоставлялся нескладному и тучному туземцу. Настоящий джентельмен, «пакха-сахиб» – это подтянутый белый мужчина в самом расцвете сил. Настоящая леди, «миссис сахиб» – это стройная, относительно молодая женщина с суровым, но привлекательным лицом.
Такой идеал широко декларировался. На практике, однако, он соблюдался редко.
Нечто подобное утверждалось не только в британских колониях, но и на рабовладельческом американском Юге. Именно там впервые появляется стереотип о том, что негритянские женщины по своей природе – тучные и коренастые. Именно поэтому белая женщина ни в коем случае не должна на них походить: она должна быть высокой, тонкокостной и стройной [7].
Рудименты этих расовых предрассудков сохранялись в современной Америке по сей день. У многих представителей американского среднего класса тучность прочно ассоциируется с бедностью и принадлежностью к «цветным». Некоторые из опрошенных респондентов даже считают ожирение «негритянской болезнью» [8].
В своём современном виде велнес сформировался в семидесятые и восьмидесятые годы в США.
В семидесятые годы в Америке впервые начали проводиться масштабные исследования таких явлений, как сахарный диабет и метаболический синдром вообще. Эти исследования были основаны на крупных (более тысячи человек) выборках и проводились почти исключительно на основании статистических метов. Результаты их показывали, что между тучностью и метаболическими заболеваниями существует некоторая положительная корреляция [9].
Исследования были весьма неоднозначны. Однако же американская околомедицинская пресса, – невежественная, но страшно крикливая, – истолковала их вполне однозначно. В популярных статьях корреляция была заменена на прямую зависимость. Масштабы её были значительно раздуты.