Когда легли спать, а насосавшийся самогона Гумбалдун нахрапывал пятый сон, Ретрублен предупредил Михудора:

– Что-то нехорошее колдун затеял, раз с нами собрался. Завтра этого косого почитателя богов нужно держать на виду.

К концу десятинной смены Улит изрядно вымотался и вроде как даже похудел. Удивляться тут нечему. После дня, проведённого в обнимку с лопатой, Улит проводил ночь в обнимку с хранительницей исписанной бумаги. С ней землянин иной раз выдыхался похлеще, чем за весь день на ферме. Руки его теперь больше подходили сыну неизвестного фермера нежели сыну известного писателя. Благодаря лопате кожа на эклийских ладонях Улита покрылась мозолями, местами загрубела и приобрела тёмно-йодистый оттенок, а благодаря Шафтит кожа на… Одним словом, Улит устал, дьявольски устал. Его тело нуждалось в отдыхе. Но он этого не понимал и с горячностью молодости продолжал носить изрядно вымотанное тело к своей избраннице. Зато прекрасно понимала Шафтит и вечером, когда Улит пришёл к ней после финального дня смены, стала уговаривать его переночевать в сонодоме, хорошенько выспаться и восполнить энергетические запасы. Он выспится, а завтра у них будет столько времени быть вместе, что она боится надоесть важному и высококультурному землянину. Улит тут же запечатлел на губах хранительницы столь крепкий поцелуй, так сдавил любимую в объятиях и так затискал её, что Шафтит едва не задохлась и насилу вырвалась воздуха перехватить. А перехватив воздуха, спровадила землянина в сонодом, пока тот совсем не ошалел.

До чего прекрасно поваляться в постели до скольки хочешь после того как десять утр подряд вставал спозаранку. Продрав один глаз, спускался на первый этаж умыться, выпить чаю и укатывал в малиновом кузове на ферму.

Улит сладко, до хруста в суставах, потянулся, показав из-под одеяла ноги с растопыренными пальцами, которыми не замедлил пошевелить. Перевернувшись на бок, Улит поднял с коврика часы и глянул на циферблат. Самодовольно улыбнувшись, он преплотно зажмурил глаза и, сжавшись в калач, зарылся под коричневое одеяло, крытое шерстью, и утопился в подушках.

«Шафи, солнышко моё зелёное, лягушонка ты грудастая, твой медвежонок почти отдохнул и скоро вернётся с полными бочонками мёду», – успел подумать Улит, прежде чем снова уснуть и сразу же проснуться от раздавшегося за окном оглушающего рёва мощных моторов. Землянин сел в постели и испуганно уставился на окно, ничего не понимая. От услышанного дребезжали стёкла. Рёв мешался с грохотом, обычно производимым машинами во время езды по брусчатке. Шум был настолько громким, что создавалась полная иллюзия, будто грузовики прут прямо на гостеквартиру Улита и Верума и вот-вот сокрушат стену, въедут в комнаты и провалятся на первый этаж. По сравнению с грузовичным хором музыка болот в исполнении Чикфанила казалась мелодией, призванной усыплять младенцев. Если бы Улит похудел не на несколько килограммов, а на несколько пудов, то его скелет, обтянутый кожей, подпрыгнул бы в половой постели, произведя на лету короткий погремушечный звук. Гружённые машины натужно тарахтели и сердито отфыркивались, почти как плывущие лошади, которых безжалостно кусают налетевшие оводы.

Страшно и грязно выругавшись, чего никак не ожидаешь от тонкого ценителя искусства, Улит покинул постель. Как был, босиком, в батистовой сорочке с кружевной грудью, подбежал к окну, громко стуча пятками по полу, словно молотками. Из своей комнаты показался заспанный взлохмаченный Верум. Улит, распахнув окно, высунулся наружу. Насмотревшись на представшее перед ним зрелище, он обернулся к Веруму.

– Сегодня выходной! – злобно начал набирать скандальные обороты Улит. – Первый мой выходной за десять дней! Я работал по 24 часа в сутки! А меня разбудили в кромешную рань, в 16 часов! Я хотел наполнить бочонки… в смысле, выспаться как следует… Это ты, Верум, будешь целый день бесноваться от безделья, а мне Слунцем до позднего вечера заниматься! А они…

– А они… – повторил Верум, выглядывая в открытое окно.

– А они вместо одного грузовика пригнали целую кучу грузовиков! Верум, они издеваются над нами! В будни присылают по одному грузовику, а в выходные все которые отыщутся в городе! И ревут, ревут ими!

– Да успокойся ты. Не видишь, грузовики мимо едут.

По дороге растянулась медленно движущаяся колонна машин, гружённых досками, щебнем, песком, какими-то металлическими блоками и красными коробками, чёрными мешками и мешочками, синими рулонами и свёртками, и чем-то угловатым и закрытым тентами. Замыкали процессию грузовики, едущие парами, но пары выглядели чудно. Первая машина ехала нормально, вторая пятилась, прижимаясь к заднему борту первой почти вплотную. Каждый из участников необычного тандема вёз толстые и непомерно длинные брёвна. Именно размеры брёвен и вынуждали к такой своеобразной транспортировке. Всего имелось шесть пар. По обочине их то и дело обгоняли более мобильные и скоростные грузовики-одиночки, продолжавшие выезжать откуда-то справа. Улит воскликнул:

– Что за кретинский способ перевозки брёвен?! Машины едва плетутся! Им не хватило ума распилить брёвна? Муслины всё-таки идиоты! Идиоты! Не спорь со мной!

Обозлившийся и разбуженный в свой первый выходной Улит так сильно топнул босой ногой, что отбил пятку. Зашипев и подтянув ногу на манер аиста, Улит, опёршись о подоконник, обнял стопу рукой.

– Будь они прокляты, сучьи дети! – едва не плача от злости простонал ценитель современного искусства.

– Способ, между прочим, нормальный, – заметил Верум, не обратив ни малейшего внимания на страдания Улита. – Видимо, им нужны именно длинные брёвна.

– И зачем?

– Понятия не имею… Но боюсь, сейчас мы это узнаем.

Из коридора донеслась знакомая поступь, обладатель которой неотвратимо, как рок, приближался к номеру землян.

Раздался стук в дверь, и в комнату тут же ввалился Трощ, непонятно для чего стучавший в дверь, так как Верум даже не успел ни подойти, ни словом разрешить войти. Улиту же до стука и вошедшего горовождя не было никакого дела. Его занимала ушибленная пятка.

– Славных ночей, важные земляне, славных ночей! А я опасался, что разбужу вас. На днях я подарил Веруму чашку, слепленную для вас моей дочерью, важные земляне. Помните, Верум? Но подарил чашку слишком рано, поэтому Верум высказал неудовольствие. Помните, Верум? У нас-то с этим проще. Есть дело к кому – приходи и буди его, если спит. Нечего спать, когда дело есть.

– Вообще-то нас разбудили грузовики, – зло проговорил Улит, возвращая переставшую болеть пятку на пол. После шкатулки с пальцами и языком он относился к горовождью с затаенной неприязнью.

– Ох, простите, важные земляне, – горовождь виновато сморщился, – великодушно простите! Но стройматериалы необходимы для туризма, и чем скорее мы их перевезём, тем скорее вы сможете снова лечь спать. Я позабочусь, чтобы в дальнейшем вас никто не обеспокоил. Хотите, поставим охранять ваш покой двух солдат с крупнокалиберными пулемётами, а саму дверь заколотим досками? Как проснётесь, то солдаты мигом расколотят дверь и выпустят вас наружу. Они у Кэкуща дрессированные, всё умеют. И дверь расколотят, если надо, и стрельбу откроют, и руки заломят. Тишина будет гарантирована.

Верум решил, что для 117-летнего Чикфанила будет перебором, если бравые вояки заломят ему руки или начнут стрелять в него и постояльцев из крупнокалиберных пулемётов. Да и как гарантия тишины, предложение Троща выглядело, мягко говоря, сомнительно.

– Вы сказали, стройматериалы для туризма? Как это понимать?

– Фейлова башня! – гордо провозгласил Трощ.

Улит и Верум раскрыли рты. Их обалдевшие лица Трощ воспринял по-своему.

– Отлично! – воскликнул он. – Именно такой реакции я и жду от туристов, которые увидят мою Фейлову башню!

– Увидят вашу… какую башню? – выдавил Верум.

– Фейлову башню, – невозмутимо повторил горовождь, будто речь шла о чём-то само собой разумеющемся. – Ведь вы, Верум, говорили, что туристы на Земле платят, чтобы залезать на неё и любоваться с высоты городскими видами. А у нас ещё и сельской местностью любоваться можно. Я позавчера, сидя в своём вождедомском кабинете, представлял, как выглядят стада мясоходов, пасущиеся на полях, с высоты Фейловой башни. Увлекательнейшее зрелище! Я бы целыми днями с той башни не слезал. Внизу кто идёт, ты его через глазотрубы разглядываешь, а он тебя не видит. Можно камушком сверху бросить или там пузырём с краской. Как думаете, пригнёт немного того, кому пузырём с краской по хребтине попасть? Веселая затея, да?