– Давай с тобой один на двоих, не люблю крепкий, – предлагаю Таньке. Неудобно как-то целый пакетик переводить.

– Твоя мама мне пожаловалась, что ты не хочешь переходить в лицей. Алена, пожалуйста, не дури! – глаза Танькиной мамы смотрят на меня с большой нежностью, – ты же знаешь, что она старается ради тебя, ей и так нелегко!

Чайник вскипел.

– Конечно, только ей одной всегда нелегко! А что у меня на душе – вообще никого не интересует! – я понимаю, что слишком громко кричу на бедную женщину. – Теть Марин, я, пожалуй, пойду. До свидания!

– Ну вот, попили чай, блин. Нафиг ты эту тему подняла? – Танька с укором смотрит на мать.

– Алена, я тебя прошу – иди домой! Твоя мама хочет сделать как лучше! – продолжает тетя Марина, пока я молча надеваю ботинки.

Выхожу на улицу, сажусь на лавку возле подъезда Танькиной общаги и закуриваю. Домой идти не хочется. В глубине души я, конечно, люблю свою мать и понимаю, что она тоже меня любит, только не может этого показать. Ее вечная занятость и, как следствие, нервозность сводят меня с ума. Ей же нет дела до моей жизни! Она совсем не знает, что меня интересует и что волнует. Всегда ли она была такой? Не может ведь она вечно жить с оголенными нервами? В памяти вдруг всплывают далекие воспоминания: когда-то у меня была другая мама – ласковая и добрая, с которой я очень любила проводить время. Но это было так давно…

На улице все же становится зябко. В теплых стенах Танюхиной кухни мне еще пахло летом, теперь этот запах уносит осенним ветром.

Я достаю из кармана куртки зеркальце, которое всегда ношу с собой. В отражении на меня смотрит опухшая чувиха с покрасневшим от холода кончиком носа – та еще красавица.

Я вдыхаю ароматы сырой опавшей листвы, смешанной с запахом гари от подожженных помоек. Ночью прошел дождь, и теперь мне предстоит топать по лужам. Это не проблема. Главный вопрос: куда?

Глава 4

Сдаюсь

«… набери мне на домашний…»

Болото – так называют наш район. В двухэтажных разлагающихся от гнили бараках прячется весь сброд нашего города. Мне, по местным понятиям, еще крупно повезло – я живу в двухэтажном кирпичном доме, в котором есть такие радости цивилизации как унитаз, ванна и горячая вода в холодное время года, когда включают отопление.

Нам досталась маленькая двушка в начале 90-х. Тогда отец еще жил с нами. В те годы он был военным, и ему полагалось от государства жилье. А вот у моих друзей с района такого отца не было. Лишь родители, которые либо давно и крепко дружат с алкоголем, либо непьющие, но влачащие жалкое существование, получая гроши за тяжелую работу (как, например, Танькина мать).

Любимый напиток большинства местных – это спирт, который продает в моем подъезде соседка теть Наташа. К нам стекается алкашня со всего Болота, в том числе и родители моих друзей. Иногда кто-то начинает пить прямо у нас в подъезде. Бывает, они ломятся в нашу квартиру, если с перепоя путают дверь. Часто приходится переступать через них, когда их переполненные спиртом тела загораживают проход.

Почти у всех моих друзей не жизнь, а дно. Я чувствую, как они временами мне завидуют, ведь мне не приходится ссать в ведро и выносить потом его на улицу. Что я моюсь дома, а не хожу в муниципальную баню, где отскребают свою гниль бывшие уголовники, бомжи и наркоманы. Я все время ощущаю себя немного виноватой за это перед друзьями, поэтому иногда помогаю таскать воду с колонки, колю дрова, топлю печь вместе с ними, ну и вообще стараюсь помогать по хозяйству.

На Болоте всегда царит беспробудная пьянка. В глубине бараков под большой пушистой сиренью стоит деревянный стол с лавками, который редко бывает пустым. Одни посиделки здесь сменяются другими, и так происходит изо дня в день.

Мои друзья часто «пользуются» своими предками во время таких застолий «под сиренькой». В это время они могут стырить деньжат, полученных по инвалидности или из центра занятости, могут отпроситься гулять до утра. И их легко отпускают, потому что родителям плевать.

А вот я нахожусь в вечном обломе – моя мать не пьет, и отпроситься погулять вместе со всеми мне удается крайне редко. Я даже как-то пыталась познакомить маман с родителями своих друзей, чтобы те напоили ее, и мне тоже разрешили гулять до утра. Да, понимаю, что идея была глупая, но и слышать под окнами смех друзей, сидя дома, было, честно говоря, обидно.

Но свои попытки споить мать я быстро бросила, так как видела все стороны жизни с родителями-алкоголиками. Во время запоев они перестают готовить еду, поддерживать порядок в доме, некоторые могут пропить все деньги и начать продавать свои вещи или вещи своих детей за бутылку. А кто-то из них и вовсе начинает бушевать так, что испуганные дети удирают из дома к соседям.

Я, правда, тоже жила одно время с пьяницей – им был мой отец.

Он пил столько, сколько я себя помню. Иногда он пропадал из дома на неопределенный срок, а когда мне исполнилось 10 лет – исчез насовсем. Как выяснилось потом, он нашел себе другую женщину и не вспоминал о нас вообще. Ну и хорошо: мы только рады, что в доме, наконец, не мелькает пьяная рожа.

Пока родители жили вместе, мама не работала – так хотел отец. А после развода она, конечно, оказалась не готовой к новой жизни. Нет, пить она не начала. Она взяла себя в руки и пошла на компьютерные курсы. Дело в том, что пока мама сидела дома, печатные машинки, с которыми она работала раньше, ушли куда-то в музей к динозаврам и пейджерам. Что такое компьютер – мама не знала. Она ходила на обучающие курсы и параллельно устроилась работать стажером в контору, где платили унизительные копейки, поэтому после работы она стала подрабатывать уборщицей. Однако, денег не хватало все равно, и мама часто плакала по вечерам, срываясь на меня и Ксюху.

В десять лет я вдруг осознала, что детство кончилось. Стараясь помочь маме, я научилась готовить, убираться и ухаживать за сестрой почти как взрослая. Мама поначалу хвалила меня, но потом, видимо, привыкла к такому распределению обязанностей и стала игнорировать все мои старания, а затем и вовсе принялась срываться на нас по пустякам. Мне было так обидно, что мои труды остаются без внимания! Поэтому я перестала готовить и убирать, а также проверять домашку за сестрой. Я думала, что мама поймет, что моя помощь все-таки стоит того, чтобы перестать кричать, но вышло совсем наоборот. Поэтому я вновь принялась делать посильную работу: варила супы, мыла пол и делала ненавистную домашку за себя и за Ксюху. А по вечерам встречала усталую мать, которая находила повод для очередной ссоры.

Вскоре отношения между мной и матерью испортились окончательно. Я слышала, как она, разговаривая по телефону с подругами, постоянно жаловалась на меня, называя ленивой грубиянкой, которая "совсем от рук отбилась", "только бегает с дворовыми бичатами по улице" и "помощи от нее не дождешься". От этих слов у меня в горле всегда образовывался ком. А когда я отпрашивалась погулять, мать меня отпускала со словами: "иди-иди, якшайся со своими бичами! Вот видишь, Лариса, а я о чем говорю – совсем от рук отбилась!", – и продолжала жаловаться на меня подруге.

Обычно я шла к Катьке, она жила ближе всех и общались мы лучше, чем с остальными с Болота, кроме Таньки, разумеется. Я ей жаловалась на мать, она мне на своих предков, и мы начинали представлять как будем жить, когда вырастем. Катька говорила, что будет работать продавцом, и когда к ней будут приходить родители просить бутылку взаймы, то она каждый раз будет их отшивать. Вот тогда они начнут ее уважать. На мой взгляд, это ужасно тухло для мечты.

О чем мечтала я? Да ни о чем, кроме того, что когда вырасту, меня оставят в покое. Я даже иногда завидовала Катьке – вот она точно знает, что хочет стать продавцом. А я?

***

Бросив докуренную сигарету в лужу возле ног, я решаю пойти на берег реки. Она совсем недалеко. Люблю сидеть там в тишине. Думать, мечтать… В это время суток там почти всегда безлюдно. А мои друзья сюда вообще никогда не ходят, поэтому для уединения здесь самое подходящее место.