Пускаем щенка в поиск против ветра… Вдруг он замирает на стойке, на которой мы и продержим его несколько времени; мы не говорим «возможно дольше», ибо терпение это такая вещь, с которой не следует шутить; если бы с нами шел мальчуган, который мог бы согнать дичь, — было бы отлично, но так как большею частью мы работаем одни, то мы поднимаем дичь криком, брошенным камнем или стуком палки, ударяя последнею по земле.

Если Фрам попытается броситься, сильный толчок чоккорды удержит его на месте; если он не тронется, но и не ляжет, торжественное «лечь» напомнит ему уроки, полученные на голубях; если же он ляжет, то, поласкав его предварительно, наградим его вполне заслуженною подачкою. Следует продержать его распростертым еще минуты две, а самим подвинуться вперед и посмотреть, все ли куропатки снялись.

«Фрам, вперед». Позволяем собаке идти шаг за шагом, лечь и тихо наслаждаться, вдыхая великолепный запах, подымающийся от земли, еще не остывшей после взлета дичи. Награждаем нашего компаньона и отводим его прочь, не позволяя ему торжествовать и с фырканьем носиться как сумасшедшему.

Мы идем в виднеющийся вдали кустарник, где и заставляем снова собаку работать правильным челноком, поступая по предыдущему, когда Фрам сделает стойку.

Часто случается, что не удается поднять бегущих куропаток; в этом случае мы, не упуская из глаз чок-корды, произносим «вперед» и позволяем щенку медленно подвигаться вперед, и если, достигнув места, где сидела птица, Фрам, что часто случается, опустит нос к земле, надо ему в этом помешать и заставить его продолжать осторожно подвигаться в направлении, куда его влечет его чутье, пока новая твердая стойка позволит думать, что дичь тут. Если окажется, что куропатки опять убежали, снова начинаем подвигаться до твердой стойки, а при взлете укладываем собаку. Большинство собак от природы имеют мертвую стойку. Отыскивание самой дичи, а не следов ее — вот в чем должна заключаться работа подружейной собаки.

Поэтому, если наш младенец замрет на стойке перед курятником, мы подведем его к нему, чтобы он убедился, что там ничего нет, и уведем его прочь, произнося «брось» тоном, не позволяющим ему думать, что мы восхищены его открытием. Если почемулибо птица порвется вблизи, не будучи отмечена стойкой, мы заставляем собаку лечь, затем ведем ее к месту, где была затаившаяся птица, и снова укладываем, говоря с нею недовольным тоном. Важно, чтобы наш младенец дошел до той осторожности, которая заставит его, при малейшей причуенной эманации, остановиться, одуматься и дать себе отчет о местонахождении дичи; нам случалось сдавать собак столь осторожных, что среди зимы они делали еще стойки вполветра над выводками прежде, чем те, хоть и были очень строги, догадывались о присутствии врага.

Мало-помалу, стараясь удержать нашего младенца в строгих рамках послушания, мы начинаем позволять ему брать ход наиболее для него естественный, однако мы должны регулировать быстроту этого хода в соответствии с угодьями. В зарослях и местах, богатых дичью, придется часто возвращаться к задержанному ходу.

Примем за правило ставить границею поиска нашего младенца естественные границы поля, где мы заставляем его работать. Таким образом мы сокращаем поиск, идя по полю в направлении его длины, и делаем поиск более широким, проходя поле посредине, перпендикулярно его направлению, если ветер допускает этот маневр.

Из описания следующего урока мы узнаем способ сдерживать Фрама, если он начнет увлекаться, что маловероятно после тех многочисленных уроков, что мы ему дали.

Вначале будем всегда стараться по возможности выбирать дичь, ибо первые уроки запечатлеваются неизгладимо. Так большая часть собак, натасканных исключительно по перепелам, получает привычку к стойке накоротке; натасканные по коростелям привыкают искать низом и только и думают о том, как бы сорвать со стойки.

Мы считаем должным укладывать собаку на стойке по зайцу, чем создается начало прекрасной привычки собак, действительно хорошо поставленных, ложиться при виде зайца. Когда Фрам заметит зайца близко ли, далеко ли, мы свистим настолько сильно, чтобы он нас слышал, и требуем, чтобы он тотчас же и без колебаний лег. Но, увы, может случиться, что наш младенец, недостаточно выдрессированный, скроется от нас в погоне за взбуженной дичью, за которой инстинкт его заставит броситься. Погоня эта будет иметь свой естественный конец, и тогда мы сможем наложить свою руку на чоккорду; отведем же нашего проказника точно на то место, где бы он был, когда увидел взбудившегося зайца, повторим ему «лечь» недовольным тоном и оставим его лежать двадцать минут, чтобы он одумался; сами мы сядем в тридцати метрах сзади него и целых три минуты будем кричать «лечь» или издавать пронзительные свистки. Если мы курим, то здесь мы будем иметь прекрасный случай покурить, какого в другой раз может не представиться.

По прошествии двадцати минут, мы идем к собаке, берем ее на сворку и ведем домой. Это для нее большое наказание. Если этот проступок единичный или повторяющийся очень редко, то описанного наказания будет достаточно, чтобы привести грешника к покаянию.

Если, напротив, мы имеем дело с натурой очень неподатливой, которую мы не смогли сделать более мягкой (что почти всегда бывает по нашей вине), мы кладем железный кол и колотушку в нашу сумку, привязываем к концу чоккорды, длиною тридцать метров, крестом две палки, около двадцати сантиметров каждая, и пускаем собаку в поиск. Представим себе случай самый неблагоприятный: щенок срывает со стойки и уносится сзади дичи, он не сделает и пятисот метров, как приспособление, волочащееся за ним, зацепится какою-нибудь своей частью и отдаст нам в руки нашего изверга. Тогда мы отведем его на место, где начались его прегрешения, крепко привяжем его цепью, которую он не может ни разорвать, ни разгрызть, и сердитым тоном прикажем лечь, что может только поспособствовать спасительному размышлению. Сами мы отходим, и если нам удастся самим поднять дичь под носом у собаки, то это будет для нее прекрасным уроком.

Полчаса такого сурового ареста и затем возвращение домой не позволят больше щенку видеть гоньбу за дичью в розовом свете.

В следующий раз мы не дадим нашему младенцу настолько удалиться от нас, чтобы конец чоккорды уже не был более в нашей власти, и предупредим всякое увлечение чувствительным одергиванием.

Но мы не перестанем повторять, что этого никогда бы не случилось с собакой, выдрессированной дома по нашей методе.

Мы еще не говорили о палке, ибо очень трудно наказать ею вовремя и достичь всех благ, ожидаемых от нее.

В начале нашей деятельности мы как-то вывели в поле молодого пойнтера, на которого мы с полным основанием возлагали большие надежды; по свистку он ложился на любом расстоянии и, хотя имел исключительно страстный поиск, уже в восьмимесячном возрасте был полезным компаньоном. Однажды, увлеченный дурным примером собаки, преследовавшей раненого зайца, он пошел следом за ней и, на несчастье, помог той завладеть зайцем, которого они и поделили побратски, съев без остатка.

Мы взяли Бана-Бака на сворку, отвели его на то место, где он был, когда увидел зайца, и задали ему предписанную советом одного ветерана потасовку. Результат был очень простой, час спустя Бана-Бак опять погнал зайца и, прогнав с километр, потерял его, но весь день мы не могли наложить свою руку на собаку, она носилась в двухстах метрах перед нами, помня о побоях. На другой день мы снова прибегли к помощи чоккорды, и животное возвратилось к исполнению своего долга.

Но надо сказать, что по дрессировке Бана-Бак был много ниже Фрама.

Бывают собаки, которые после наказания за увлечение задаются вопросом, за что их побили, и соединяют в своем уме мысль о дичи с мыслью о наказании, поэтому, чуя дичь вправо от себя, они уходят влево. Немецкие охотники называют таких собак «блинкер»; их исправление часто требует много времени.

Бессилие сторонников побоев заключается в невозможности действовать на расстоянии и в том, что им приходится бить собаку, когда она, возвращаясь к ним, приносит, так сказать, повинную.