– Как… вам это удалось? – Его голос звучит так, будто ему с трудом удается подобрать слова.

– Что вы имеете в виду? Я ничего не дела…

– Как?? – требует он.

Я снова слышу тревожный звон, а в синем пламени на миг мелькает лицо Внутренней Ане.

– Переверни меня, – шепчет она и исчезает.

Перевернуть ее? Что это значит? Вот причуда!

В этот момент он наклоняется ко мне – и вдруг я понимаю смысл ее слов. Я поднимаю чашку с пламенем и переворачиваю. И вместе с чашкой вся комната переворачивается кверху полом, кроме нашего столика и нас. Мы словно замираем в пространстве – вне пространства. Когда из чашки выливается последняя капля пламени и падает куда-то в пустоту, свет гаснет. Мир гаснет. И в темноте, в тишине я слышу его слова над самым ухом:

– Без чая так без чая.

А потом – мои всхлипы в пустоте. Только всхлипы – потому что из моего рта не может пробиться крик: он сомкнут, скован, сжат под чем-то холодным, что сдавливает мне нижнюю половину лица и затылок. Я поднимаю руки, чтобы ощупать лицо, но внезапно что-то тяжелое, холодное, жесткое вцепляется мне в запястья, в щиколотки, тянет назад и вниз. Я падаю, копчик взрывается фейерверком боли. Я не могу сдержать рыдания, пытаюсь обнять себя за плечи, но мои путы сильны, они тянут назад. Я слышу звон – другой, это больше не звон колокольчика, это звон цепей.

Впереди – в стене? в двери? – вспыхивает небольшой квадрат белого света. Сначала он режет глаза, ослепляет, я отворачиваюсь – но в следующее мгновенье уже тянусь к нему, как погребенная бабочка, превозмогаю боль и тяжесть, встаю на колени, опираюсь руками на холодные камни пола – подземелья? – отрываю от них колени, боль пронзает спину, цепи режут запястья, но я держусь взглядом за свет крепче, чем держалась бы руками, и поднимаюсь. Спотыкаясь босыми ступнями о выбоины в каменном полу, волоча за собой цепи, я бреду вперед.

Медленно, медленно, белый квадрат увеличивается, увеличивается, и наконец я упираюсь руками в твердую, гладкую металлическую поверхность. Квадрат оказывается окошком в двери. Я вижу очертания круглой ручки, тяну за нее – не поддается. От отчаяния у меня внутри все обрывается. Я бью в дверь обеими руками – и она распахивается.

Первое, что я вижу, – черное стекло на стене и мое отражение в нем. Но я не могу поверить, что это я. С натугой поднимаю руку – она повторяет движение. На ней простая белая рубашка в пятнах и разрывах. Волосы спутались в ворново гнездо и висят паклями на лице, стелются сальными веревками по плечам. Из-за волос блестят дикие глаза внутри синевато-серых кругов. Кожа мертвецки бледная. Но самое страшное я оставляю напоследок. Я не хочу это видеть. Я не хочу это понимать. Я не хочу быть ею! «Выпустите меня, молю!» – кричу я в тюрьме своей головы, потому что не могу открыть рта. От подбородка до рта мое лицо обмотано металлической проволокой.

Это не я это не я это не могу быть я это я? Что случилось что со мной стало где я где я?

Свет у меня над головой потрескивает и несколько раз мигает. Выхожу в коридор, который идет перпендикулярно комнате у меня за спиной. Слева тупик, справа, в самом конце, – единственная дверь, такая же бледно-зеленая, как стены, пол и потолок. Стекло на стене передо мной идет по всей длине коридора. Все поверхности здесь безупречно гладкие, слегка блестящие в ярком свете белых трубок на потолке. Невероятно гладкие поверхности – таких не бывает и в королевском замке, не говоря уже о подземелье.

То тут, то там коридор загромождают инвалидные кресла, но не обычные, деревянные, а металлические, с черными кожаными сиденьями и подлокотниками. Такие же металлические столы, узкие и длинные, на маленьких колесиках. В высоких стойках прозрачные сосуды с жидкостью. Они перевернуты закупоренным горлышком вниз, от них тянутся тонкие, как будто стеклянные шнурки и стелются по полу, жидкость тихо собирается в лужи.

Я оглядываюсь на комнату, из которой вышла, – и свет гаснет.

Снова кромешный мрак. Тишина. Только неуютный звон моих цепей и дыхание, дыхание.

Свет зажигается, но теперь за стеклом на стене слева. И теперь это не яркий белый свет, а тусклый зеленый, который словно накатывает волной и спадает, накатывает и спадает.

За стеклом комната, выложенная крупной белой плиткой. Все блестит идеальными металлическими поверхностями: столы, ящики, шкафы, какие-то трубки, длинные-длинные иглы в невообразимых штуковинах, похожих на лапы насекомых, сосуды всевозможных размеров. Над одним столом сутулится человек в белых одеждах, спиной ко мне. Он чем-то занят, его руки двигаются, голова трясется. Никаких звуков из той комнаты не доносится, здесь вообще тишина.

Свет из комнаты придает коридору сумеречные очертания. Я слышу щелчок открываемого замка, поворачиваю голову и вижу, как единственная дверь приоткрывается – бесшумно, медленно, всего чуть-чуть, – и узкая полоска белого света разрезает темноту.

Этот свет… Цепи тянут меня назад, ноги слушаются едва ли, сил у меня – только держать голову прямо и не поддаваться отчаянию. Я иду к свету. Шаг за шагом, маленький шаг за маленьким шагом, полушаг за полушагом, спотыкаюсь – и иду дальше, шаг за шагом, вдоль стен, мимо столов, стоек и кресел-каталок, стараясь не замечать странную белую комнату слева, которая бесшумно плывет вместе со мной. Или мне только кажется, что я иду вперед, а на самом деле топчусь на месте? Не может быть, ведь предметы обстановки движутся мимо, а дверь приближается, значит, я все же иду. Просто белая комната следует за мной. Комната и тот, кто в ней.

Безмолвие коридора разрезает короткий скрежет, какой бывает, когда ставишь пластинку, на миг сменяется глухим писком, а затем слова:

–…Всего лишь комок плоти, но сколько в нем могущества! Какая форма! Идеальная для двигателя жизни. Его параметры обманчивы: тринадцать сантиметров в длину, десять в ширину, вес в двести пятьдесят граммов. Не впечатляет. Когда я впервые его увидел, подумал: что за ерунда? Но потом, когда я наблюдал, как оно работает, живьем, я оценил его великолепие по достоинству. Мне так нестерпимо захотелось коснуться этой бьющейся силы. Представить только: взять чье-то сердце себе, и тогда…

Слова съедает короткий скрип гвоздя по металлу, пронзающий мои уши насквозь. Я подпрыгиваю от страха, порываюсь прижать руки ко рту, но не могу. Из меня рвется крик – но я не могу кричать. Умолять, звать на помощь – не могу, не могу, не могу. Я мычу, всхлипываю, слезы текут по щекам, затекают под проволоку на губах, щекочут шею. А я даже не могу их стереть.

Тусклые очертания перед глазами размываются, и в этом искаженном мире мне видится, что колесо ближайшего кресла-каталки поворачивается, совсем чуть-чуть, едва заметно. Мне это, конечно, кажется, ведь здесь никого нет. Страх, полумрак и слезы рождают видения. Я продолжаю свое долгое, утомительно паломничество к свету…

«Сдвинулось! Оно точно сдвинулось!» – кричит у меня в голове. Это вовсе не иллюзия. Кресло медленно разворачивается, дергается, будто натыкается на невидимую мне преграду, и начинает катиться ко мне. В нем никого! Рядом – во всем коридоре – никого. Но кто-то же его катит. Кто-то в нем или кто-то за ним. Кто-то сидящий, кто не может идти сам, или кто-то стоящий за его спинкой – быть может, он катит другого кого-то?

Я не хочу встречаться с невидимыми силами, делаю шаг в сторону – кресло поворачивается за мной и ускоряется. Поскрипывая на полу, колеса крутятся все быстрее – и оно несется прямо мне в ноги. Паника пронзает меня молнией от колен до живота, я жду, что затем так же меня пронзит жуткая боль, но за миг до столкновения отталкиваюсь руками от стены и прыгаю в сторону. Кресло пролетает мимо, весь коридор оглашается ударами и треском, а я не медлю, сжимаю трясущиеся пальцы в кулаки и продолжаю идти.

Снова скрежет сверху, звон и его голос:

–…Переоценивают будущее. Отчего все так стремятся заглянуть туда? Или обеспечить его? Самая пагубная глупость. Есть только настоящее. Вот куда бы полезно было направить глаза. Но кому достает на это ума, отваги и сил? Я всегда хотел в полной мере изучить настоящее. Но это невозможно сделать, к сожалению, без того чтобы по горло погрузиться в прошлое. Так я и стоял, по горло в земле и пепельной жиже, под скудным дребезжанием дождя, и вытаскивал из темноты одно бледное тело за другим…