«Хорошо, что не погорячился, – пронеслось в голове Восковцева, – иначе бы эти немедля выкинули меня на обочину дороги и затоптали, как репейник. Надо поразмыслить, как дальше быть. Может, сразу уехать, сославшись на раны, а там видно будет? А как быть с памятью Алхазура, ведь я хотел навестить его мать и отдать ей вещи, что остались от него, моего побратима? Господи! – неожиданно для себя бессловесно воскликнул он. – Прошу Тебя, дай сил, чтобы перенести свалившуюся на мою душу тяжесть, укажи, молю Тебя, путь, по которому мне следует идти, чтобы выдержать несправедливость, свидетелем которой я являюсь…»

– Леонид Маркович, – легонько коснулся его колена Трубников, – секретарь к вам обращается.

– …я кое-что уже сказал об успехах вашего колхоза, – услышал он голос секретаря, – но хотелось бы узнать ваше мнение относительно того, как вам видится использование спецпереселенцев в качестве производственных ресурсов, ведь вы, несмотря на свои тридцать два года, уже многое успели повидать.

Восковцев хотел было с места коротко ответить, что надо сначала посмотреть на прибывающих, а там видно будет, но секретарь попросил его выйти к трибуне, чтобы говорить лицом к публике. И пока Восковцев шел туда, поведал людям, что это подполковник, бывший заместитель командира полка, награжденный боевыми орденами, в том числе за оборону Сталинграда, что перед прибытием в Казахстан прошел подготовку в Высшей школе марксизма-ленинизма при ЦК ВКП(б).

Поднявшись на трибуну, Восковцев, не торопясь, словно обдумывая, что и как сказать, произнес:

– Товарищ секретарь райкома, в армию я пошел сразу после школы и служил, воевал, пока не случилось вот это. – Он бросил короткий взгляд на пустой рукав. – Теперь я председатель колхоза. Так решила партия, и я сказал: «Есть!» Знаете, почти три года я воевал с немецко-фашистскими захватчиками, прошел, проскакал на коне и прополз не одну сотню километров, в любой день мог погибнуть, но, честно признаюсь, не боялся и не уставал так, как здесь, в колхозе…

Таким вступлением Восковцев задумал было уйти от прямого ответа на вопрос, но неожиданно секретарь райкома, улыбнувшись, прервал его:

– Леонид Маркович, отчего здесь-то так, если не боялись подрывать фашистские танки, ходить в атаки, биться с фашистами в рукопашных схватках… только не удивляйтесь, что знаю о вас такие подробности, я просто читал характеристики политработников и представления на боевые награды из вашего партийного дела.

В зале в это время послышался гул то ли одобрения, то ли удивления.

– Там враг, которого надо было уничтожать из оружия, с которым я сросся за годы службы и войны, а здесь нужно ежедневно не покладая рук работать, чтобы узнать как можно больше о сельском хозяйстве, выстраивать отношения с каждым колхозником, чтобы подвигнуть его на ударный труд и, главное, своевременно и максимально дать фронту то, в чем нуждается солдат для победы над врагом, а в чем он нуждается, я знаю хорошо. Вот и боюсь, что могу не успеть сделать всё от меня зависящее.

– У вас, Леонид Маркович, при таком подходе всё получится, я в этом ничуть не сомневаюсь, – вновь улыбнулся секретарь.

– С приходом Восковцева все бригады хозяйства и моторно-тракторный парк заработали как часы, – неожиданно подчеркнул председатель райисполкома. – Думаю, он найдет аргументы для вывода весной в поля всех прибывающих.

– Но хотелось бы все-таки услышать, как вы мыслите организовать дело с новым контингентом, – неожиданно вставил свое слово майор НКВД. – Это непростая задача – заставить врагов народа работать на нужды фронта!

– Пока сложно сказать, как мы это сделаем, но задача будет выполнена, – коротко ответил Восковцев и хотел этим ограничиться, но, глянув на секретаря, который буквально замер в ожидании его ответа, продолжил: – Полагаю, сначала придется узнать, кто чем там, у себя, занимался, в смысле имел отношение к земле, животноводству или машинам. Кроме того, надо понять, в каком состоянии они прибудут в хозяйство, ведь вы же сказали, что среди них есть больные…

– Что значит надо понять, чем занимались? – неожиданно прервал его майор. – Бандитизмом занимались, сотрудничали с немецкими оккупантами и на войну идти отказывались. Я уверен, что и вы знаете об этом не хуже меня, так как вряд ли видели хоть одного из этих врагов народа в рядах защитников Сталинграда! Разве я не прав?

– Товарищ майор, это вопрос или утверждение? – спросил Восковцев, спокойно глядя тому в лицо. – Если это вопрос, лучше я на него отвечу чуть позже и вам лично, – уточнил он, оценив ситуацию.

– Что значит потом и лично? – возмутился майор. – Вам задан вопрос, так что отвечайте на него, а то люди подумают, что я нагнетаю ситуацию, – добавил он, указав рукой в зал.

– Хорошо, – начал Восковцев, вопросительно глянув на секретаря райкома, который посчитал своим долгом поддержать майора словами:

– Леонид Маркович, теперь нам всем это интересно, отвечайте же.

– Хорошо, – повторил Восковцев и твердым голосом продолжил: – Я, как коммунист, все решения нашей партии всегда принимал и принимаю к неукоснительному исполнению, как приму и это, только что вами озвученное, товарищ секретарь райкома. А теперь по существу вопроса. На войне я видел не только одного, а тысячи чеченцев, видел даже целый Чечено-Ингушский кавалерийский полк, большая часть бойцов которого полегли в смертельных боях с немецкими танковыми и механизированными частями под Котельниково летом и осенью 1942 года. Этот полк генералом Чуйковым, командующим 62-й армией, был брошен на прикрытие отхода наших войск к Сталинграду. Позже из остатков этого полка сформировали два кавалерийских разведдивизиона, и они успешно участвовали во фланговых боях под Сталинградом. И еще я видел, как хоронили командира пулеметного взвода Героя Советского Союза старшего сержанта Нурадилова, который убил из своего пулемета более девятисот фашистов. О нем и его подвигах писали все фронтовые газеты, в том числе и газета «Красная Армия». Он также был награжден орденами Красного Знамени и Красной Звезды. Памятны и другие примеры, когда воины из числа чеченцев совершали героические подвиги в боях за Сталинград, но, надеюсь, того, что сказал, вполне достаточно.

Этими словами он закончил свою речь и умолк, обратив спокойный взгляд на президиум во главе с секретарем, который, оглушенный суровой правдой бывшего комбата, какие-то секунды сохранял молчание.

– Вы кому-нибудь это рассказывали? – наконец-то ожил майор.

– Мне никто таких вопросов не задавал, и, соответственно, я никому об этом не рассказывал, но кому это интересно, тот может прочитать об этом в газетах, боевых листовках, тем более что эти факты не являются секретом, – как бы удивился вопросу Восковцев.

– Тут вы нам такое порассказали, – отчего-то слегка заерзав на стуле, произнес майор. – У меня имеется другая информация, на фоне которой всё сказанное вами блекнет, так что я не рекомендую вам распространяться насчет этих, так сказать, героев и всякое тому подобное. Кстати, это относится ко всем, кто находится здесь, – уточнил он, бросив тяжелый взгляд в зал.

Леонид не стал опровергать слова майора, зная, что тем самым лишь осложнит свои отношения с сотрудниками всесильного НКВД. Что майор пожалел, что настоял на ответе на свой вопрос, он сразу почувствовал, как только тот начал ерзать на скрипучем стуле. «Лучше дождаться развития ситуации, понять, с чем предстоит еще здесь встретиться, – решил он, уже собираясь вернуться на свое место, – а потом принять решение и поступить в соответствии с ним».

Дождавшись, когда майор закончит говорить, секретарь как-то обеспокоенно спросил у Восковцева:

– Леонид Маркович, а вам не помешает в работе с прибывающими то, что вы здесь рассказали?

– Нет, конечно, я ничуть не сомневаюсь, что мы выполним решение партии об использовании прибывающих в хозяйство людей в качестве дополнительных трудовых ресурсов, – ответил он, а реагировать на слова майора не счел нужным.