– Так точно, товарищ майор, это то, что надо, – вернул его к действительности Смирнов.
– Возвращаемся на КП[4], – резко скомандовал Восковцев, всё еще находящийся во власти воспоминаний о семье. – Перенесите оптику туда же, посмотрим оттуда, что происходит на передовой. Пока есть время, надо разобраться, как обстоят дела в подразделениях, – и, взяв автомат, направился к выходу из блиндажа. Забарела и Смирнов пошли вслед за ним.
Буквально в это же время туда вернулся замкомроты старшина Шияпов, который, напрягая голос, доложил, что во взводах есть убитые и раненые. Точные сведения будут доложены взводными в течение десяти минут. Сейчас люди заняты восстановлением разбитых бомбами и снарядами позиций.
– Старшина, как у бронебойщиков? – спросил комбат.
– У них тоже есть потери, данные уточняются, – отрапортовал старшина.
– Доложите, как будут готовы.
– Есть, – сказал старшина и, перебросившись с комроты несколькими фразами, отправился исполнять приказ комбата.
Позже, пока Восковцев связывался и уточнял у своего заместителя обстановку в других подразделениях батальона, комроты заслушал доклады прибывших с позиций взводных командиров, приказал им вернуться на позиции и быть готовыми к атаке гитлеровцев.
Между тем неожиданно всё затихло… Лишь редкие одиночные выстрелы нарушали установившееся затишье: это, скорее всего, уже снайперы роты выбивали из строя потерявших ориентацию немецких солдат и офицеров.
– А в ушах все гудит и гудит, – пошутил Забарела.
– Но представь, как гудит в ушах фрицев, – рассмеялся Смирнов.
– Приводят себя в чувство, – заметил Восковцев, – так что, пока есть время, передохните, – посоветовал он, присаживаясь на стул.
– Я так перед боем не могу, товарищ майор, – сказал Смирнов, продолжая обшаривать через оптику позиции врага, пытаясь заметить там какое-нибудь движение.
– После такой обработки смогут собраться не раньше, чем через полчаса, а то и час понадобится.
Между тем, одиночные выстрелы снайперов продолжали звучать.
Скоро вернулся старшина и доложил, что у бронебойщиков четыре безвозвратные потери, есть несколько человек легкораненых, которые после перевязки отказались идти в тыл, также снарядом разбита одна противотанковая пушка. При этом подчеркнул:
– Полные сведения о потерях вот здесь, – достал из нагрудного кармана запылённой гимнастерки, на которой поблескивал орден Отечественной войны, небольшого формата записную книжку в твердом переплете. Такие продавались практически во всех киосках довоенной страны.
Комбат поблагодарил его за оперативность сбора сведений, а затем, окинув взглядом его мощную фигуру, сжатую в узловатый кулак руку, охватывающую ремень автомата за плечом, натянутую почти до самых бровей фуражку и заросшее рыжей щетиной волевое лицо, спросил:
– Старшина, что скажешь о настрое бойцов?
А сам при этом подумал: «Вот на таких, как он, и держится наша оборона, вот такие, как он, погонят зверя-немца в собственное логово и добьют его там». Несомненно, старшина понравился ему своей основательностью, уверенностью и мощью, а может, и тем, что он во многом был похож на него – парня, выросшего на святой смоленской земле.
– После «юнкерсов» и артиллерии приуныли было, но, когда увидели, что происходит у фрицев после залпов «Катюш», повеселели и быстрее стали наводить порядок на позициях, даже подгонять не надо было.
– Товарищ майор, вижу, у Гансов шок прошел, зашевелились гады, – успел сказать Смирнов до того, как послышался свист мин и взрывы на позициях роты.
– Надо же, уцелели в этом аду, – удивился Забарела.
– Танки не пошли? – спросил Восковцев.
– Пока не видны.
– Товарищ майор, разрешите к бойцам, – неожиданно обратился старшина.
– Решайте со своим командиром, – предложил Восковцев, кивнув в сторону Смирнова.
– Старшина, будь аккуратен, – согласился Смирнов, – пришли только посыльного.
– Есть, – улыбнулся Шияпов и ушёл.
– Вот и танки стали выползать, – взволнованно произнес комроты. – Пока вижу три, нет – пять, но они пока в дальних развалинах, там же и пехота, её много, это штурмовые подразделения…
– Понятно, значит, будет жарко, – предположил Восковцев, подходя к Смирнову.
Понаблюдав некоторое время за действиями противника, продолжил:
– Ты прав, немец подтянул сюда штурмовые подразделения. Они будут просачиваться между развалинами под прикрытием танков.
После чего вновь связался со своим заместителем и приказал срочно перебросить в район дислокации первой роты по одному взводу автоматчиков из второй и третьей рот, а Смирнову – укрепить ими участок обороны на стыке с ротой Мишина.
Скоро на позициях обороняющихся начали рваться танковые снаряды и мины, в ответ послышались хлесткие хлопки противотанковых пушек и ружей. Спустя некоторое время застрекотали пулеметы и автоматы… С каждым мгновением бой становился все ожесточённее, о чём свидетельствовал непрекращающийся грохот взрывов и темп стрельбы, а также доносящийся из траншеи и окопов отборный мат разгоряченных бойцов, а то и громкие призывы к командирам брать немца в штыки. Порой и сам Восковцев готов был рвануться в траншею, а затем и за бруствер, чтобы утолить жажду мести в рукопашной схватке с ненавистным врагом, но понимал, что такие действия комбата будут оправданы только реальной опасностью прорыва противника на позиции обороняющихся.
Примерно через час, оставив на поле боя несколько горящих танков и бронемашин, десятки трупов и раненых, гитлеровцы откатились на прежние свои позиции. Это говорило о том, что батальон Восковцева одержал еще одну очень важную победу над врагом…
Комбат обошел ближние позиции роты, выражая благодарность бойцам за их стойкость и героизм, поддерживая словом раненых перед тем, как их отправить в медсанбат. Затем, поручив Смирнову приготовить представления к наградам всех отличившихся, вместе с Забарелой направился в свой штаб.
Они шли тем же путем, которым добирались к Смирнову, но теперь, так как было светло, приходилось обходить простреливаемые немецкими снайперами участки, о которых предупреждали бойцы дислоцированного здесь подразделения.
– Командир, вот и пришли. Если можно, я пойду к ребятам, надо проверить, как они там обустроились, – перебил его мысли Забарела.
– Конечно, иди, – устало согласился Восковцев и тут же, остановившись, спросил: – В каком смысле обустроились?
– Нашли почти готовый блиндаж, – пояснил Забарела, показывая рукой на небольшую техническую постройку из кирпича во дворе дома со штабом батальона. – Очистили от мусора и рядом вырыли щели на случай обстрела.
– В домах не нашли? – улыбнулся комбат.
– Поблизости подходящего нет, все на честном слове держатся. Вот и решили возле штаба, к тому же блиндаж укрыт от ветров, в нем теплее будет, – пояснил Забарела.
– Вот это правильно, морозы на носу.
– Мы из зимнего уже кое-что получили, да и роты тоже.
– Это хорошо, с нашими морозами без теплых вещей окочуриться можно. А помнишь, как мерзли в сорок первом?
– Помню прекрасно, – оживился Забарела, – особенно то, что ты с ребятами сделал для меня. Иначе до рядового разжаловали бы, могли и в каталажку загнать.
– Могли, ты же этого тыловика чуть не прибил своим кулачищем, – улыбнулся Восковцев.
– Но все же знали, что он обкрадывал нас, пользуясь поддержкой командира части, да еще эту медсестру чуть не изнасиловал. Не мог же я мимо пройти… – не договорил Забарела, недовольно рубанув рукой воздух.
– Ты поступил как настоящий мужчина, и потому мы поддержали тебя.
– Я никогда этого не забуду.
– Сергей, не мучь себя этими воспоминаниями, жизнь-то продолжается. Идет война, звания и награды ещё будут, – произнес комбат, легко хлопнув разведчика по плечу.
– Извини, твои слова о сорок первом напомнили мне об этом.
– Понял, ладно, иди к ребятам, расскажи про то, как с утра дали фашистам по зубам.
