Она почувствовала благодарность, будто Майя прилетела не устраивать собственную жизнь, а помочь Зое найти свою.

Навигатор утверждал, что прибытие в место назначения состоится через пятнадцать минут, но на МКАД никто не застрахован от попадания в глухую пробку. Эти бесчисленные развязки. Словно спрут, раскинувший бетонные щупальца, смеется над тщетными попытками глупых людишек разъехаться. Он-то знает: чем шире дороги, тем больше автомобилистов.

Зазвонил телефон – Зоя поморщилась. Это была мама. Девушке не хотелось говорить с ней при Майе, но не ответить страшнее.

– Да, мам… Угу… Встретила… Угу… Едем. Да, белье постелю. Еда есть, все нормально.

Нажав отбой, Зоя прикрепила телефон к магнитному держателю на торпеде, развернула вкладку с навигатором и стала проверять наличие «кровавых» отрезков на пути. Она не торопилась продолжить беседу.

Майя, на время разговора погрузившаяся в смартфон, вырвалась из зыбучих песков просматривания сторис и спросила:

– Это тетя Люба звонила? Как она?

Но не дав ответить снова затараторила:

– Такая веселая всегда была! Помнишь, после садика проходили мимо гастронома, и она нам каждый раз покупала что-нибудь вкусненькое, чупики или жвачки. Моя мама жутко ругалась за это.

– В больнице она, до пятницы пробудет.

– А что случилось? – в голосе звучала непритворная тревога.

– По гинекологии проблемы, ничего серьезно.

Зоя сосредоточенно смотрела на дорогу, стараясь не пропустить съезд. В таком случае пришлось бы наматывать круги по бездушной кольцевой, отдавая почести бетонному монстру.

– У вас с мамой какие-то проблемы? Извини, что лезу не в свое дело.

Внутри Зои все сжалось, дышать получалось через раз. Она ненавидела говорить про мать. Не потому, что стеснялась ее или была обижена, просто люди отчего-то принимались жалеть или, еще хуже, давать советы, когда понимали специфику их отношений

Было глупо скрывать, что у них есть разногласия. Несмотря на раздражение одной и неуемное желание другой участвовать в жизни дочери, обеим было странно слышать, что, оказывается, в каждой семье должно произойти нечто, что называют модным словом «сепарация».

Когда у детей и родителей нет финансовой возможности жить отдельно, не стоит читать им лекции по психологии.

– Зойка, что-то не так?

– Да нет, все нормально.

Зоя почувствовала, как слова поднимаются из потайного кармашка, просятся наружу.

– Понимаешь, моя мама из тех людей, которые слишком много смысла вкладывают в молчание. Я постоянно должна находиться на связи. Если пропущу звонок или долго не буду отвечать на сообщение, она тут же решит, что я обиделась, начнет вспоминать, в чем провинилась, строить абсурдные доводы. Ее маниакальный страх еще больше испортить наши отношения сводит меня сума.

– А у вас плохие отношения? – вкрадчиво спросила Майя.

Поняв, что ее занесло, Зоя обреченно вздохнула.

– Не то чтобы… Мне иногда хочется просто помолчать. Не знать, что у нее, не рассказывать, что у меня. Побыть в вакууме. Почувствовать, что я могу сама решать, когда мне говорить, а когда… Ну ты понимаешь.

– Скажи ей об этом.

Если бы можно было так просто сказать родителю, а может, и ребенку, что ты думаешь на самом деле. Кажется, это способно причинить лишь боль. Или нет? Или это действительно единственное противоядие?

– Я не смогу.

– Почему?

– Почти всегда такие разговоры заканчиваются слезами и извинениями, которых я не могу принять.

Губы подруги сохраняли форму улыбки, но в глазах не было ни веселья, ни удивления. Зоя подумала, что видит выражение лица человека, которому предложили выпить песок и тот не понимает, то ли это шутка, то ли другие знают нечто, чего не знает она.

Подумав, Майя спросила:

– А если ты скажешь «я тебя прощаю»? Что тогда произойдет?

Напряженное молчание резало на дольки щелканье поворотника.

Через минуту Зоя заговорила, нехотя выдавливая из себя каждое слово:

– Это бы означало, что я была обижена, а теперь нет. Но это не так.

– Что именно не так? Что обижена или что простила?

Беседа прервалась внезапным:

– Вот здесь мы и живем.

Зоя зарулила в продолговатый двор с машинами, мордами припаркованными на газоне. Иначе никак – проезд узкий. Кирпичная пятиэтажка цвета переваренной гречки выглядела так, будто в ней жили беженцы. Половина балконов не застеклены. Другие – по старинке с деревянными рамами. За ними громоздились сокровища: велосипеды, детские ванночки, лыжи, лопаты. Что скрывали тряпичные цветастые шторки в крайних секциях, даже представить страшно. А над всем этим гирлянда бельевой веревки с колготочками, пеленками, растянутыми на коленках трениками и прочими атрибутами бедности.

– Старый дом. Квартира от бабушки досталась. На новое жилье пока не заработали, – неожиданно весело сказала Зоя. – Ты представляла Москву как-то иначе?

– Да, – наигранно надувая губы, ответила Майя.

– От МКАД до Сахалина Россия одинаковая. Только внутри Садового почувствуешь, что такое Москва.

Майя недоверчиво прищурилась на подругу, и они облегченно расхохотались.

8

Лера взглянула на часы. Семь. С улицы доносился скрежет. Так близко, будто скребли по черепной коробке.

«Какого хрена?! Нашли время снег чистить».

Поднялась, обогнула кровать и плотно прикрыла окно. Стало чуть тише, но боль в висках только усилилась.

Вода, аскофен, горячий кофе. Срочно!

В полумраке комнаты она не сразу поняла обо что споткнулась.

«Господи, он тут! Спит на полу. Как и обещал».

Лера плеснула в стакан воды, в последнюю секунду заметив, что его дно не прозрачное – темно-красное. Пересохшее озерцо вчерашнего веселья.

«Ладно, хуже не будет».

Она выудила из сумки таблетки, стараясь не шуршать упаковкой, выдавила две и проглотила обе разом. Затем взяла с кровати подушку и легла на пол рядом с Кириллом.

Ей хотелось побыть с ним, пока пронзительный свет нового дня не отдалил их на расстояние случайных встречных. Во сне он еще красивее. Губы расслаблены, ресницы обнимают гладкую смуглую кожу. Спящий зверь.

Вчерашние слова, взгляды, ненавязчивые прикосновения к ее руке, щеке, шее – все это всплывало в памяти, заставляя нечто внизу живота тревожно шевелиться.

Кофе перехотелось.

Как давно она не испытывала подобных чувств? Страшно думать о таких вещах с похмелья. Изменится ли теперь ее жизнь, или она вернется домой и заживет как прежде? Как прежде…

Снова погружаясь в сон, Лера думала о Лондоне. О том, как он приземлится в стране, где она никогда не бывала, будет улыбаться некрасивым британкам, источать феромоны в залах, наполненных эксцентричными писательницами. Она уснула, уткнувшись ему в грудь, мечтая о том, чтобы время остановилось.

Когда солнце преодолело утреннюю лень и холодным свечением натянуло на мир серебристо-серый полог, Кирилл осознал, что спит в обнимку с девушкой, а его мужское естество демонстративно этому радуется.

Он погладил Леру по голове. Светлые волосы гладкими ручейками раскидало по подушке. Одежда мятая: уснула, как и он, не переодеваясь. Светлые соринки с пола приклеились к черной футболке. Кирилл протянул руку, аккуратно снял одну из них и вдруг понял, что хочет оберегать эту девушку вечно. Неважно от чего: злых монстров или мусора на одежде.

Он не был сентиментальным, но, как любой писатель, старался быть внимательным к мелочам, запоминать их с жадной дотошностью.

Кирилл попытался зафиксировать ускользающий поток мыслей. В голове прозвучало слово «трогательность». Трогательный момент, трогательная девушка, трогательный поступок. Почему в том, что имеет такое воздушное свойство, зашифровано слово «трогать»? Ведь трогательное как раз трогать совсем не хочется, только смотреть и наслаждаться.

Стараясь не шевелиться, парень нащупал в кармане телефон, открыл приложение Google Docs и стал делать записи.