Вот только по имеющейся на данный момент информации не было там никакой «секретной разведгруппы», по крайней мере, по линии НКГБ! В принципе ничего столь уж необычного и подозрительного в этом не усматривалось: контрразведчик прекрасно знал, как проходил и чем закончился озерейковский десант. В котором наверняка участвовали и сотрудники смежных структур как армейской, так и флотской разведок. Причем, понятное дело, не ставя друг друга в известность – к чему бы, собственно говоря? Секретность никто не отменял. Абвер, несмотря на все старания контрразведки, работает, и неплохо работает – высадки на побережье у Озерейки гитлеровцы ждали и к ней подготовились. Вот и вышло… как вышло, что уж тут.

И общего бардака хватало, и нескоординированность действий флотских подразделений и авиации свою роль сыграла, и неверная оценка сложившейся ситуации непосредственным командованием десанта – да много еще чего, в чем соответствующим органам еще предстоит разобраться самым подробным образом. Так что никто бы этим старшим лейтенантом и не заинтересовался – во время столь масштабных операций и не такое случается. Тем более воевал он, судя по полученным сведениям, не просто хорошо, а даже и отлично, что вполне соответствовало им же самим озвученной информации: диверсанты на то и диверсанты, чтобы бить фашиста куда лучше, нежели обычные бойцы.

Если бы не одно существенное «но», мгновенно вызвавшее особый интерес контрразведки – захваченная у противника шифровальная машина, сопутствующие секретному прибору документы и фашистский связист, умеющий на ней работать и готовый сотрудничать! Слишком уж серьезный трофей, чтобы не заинтересоваться личностью того, кто его добыл.

Плюс – рапорт капитана третьего ранга Кузьмина, описывающий обстоятельства захвата особо ценного трофея и не менее ценного пленного. В котором, собственно говоря, впервые и прозвучало имя старлея Алексеева. С кратким описанием его боевого пути: два уничтоженных танка, взрыв склада артбоеприпасов, нейтрализация батареи орудий ПТО и минометной батареи, значительное число лично уничтоженных, в том числе в рукопашной схватке, солдат и офицеров противника, помощь в организации прорыва остатков десанта на Мысхако – и так далее, и тому подобное.

Вот с последним-то и возникла первая странность: со слов комбата Кузьмина выходило, что старший лейтенант Алексеев однозначно утверждал, будто основной десант изначально планировался именно в районе Станички, а роль отвлекающего маневра выполняла высадка под Озерейкой. Объяснял он это особой секретностью операции, о реальном плане которой якобы знало только ее высшее командование. Мол, фашисты нас ждали, но буквально в последний миг их удалось переиграть и отвлечь внимание от истинной цели десанта.

Вот только в штабе никто о подобном изменении планов операции «Море», как сразу же и выяснилось, в курсе не был. И никаких изменений просто не существовало в природе, а немецкие приготовления наша разведка и на самом деле откровенно прошляпила. И если бы не предупреждение непонятного старлея, настаивающего на немедленном прорыве сводной бригады к Мысхако, эти восемь сотен морпехов, скорее всего, неминуемо попали бы в окружение и оказались уничтожены гитлеровцами – возможности прийти им на помощь на тот момент просто не имелось.

Да, наше командование быстро все это осознало и было готово отдать приказ о прекращении наступления на Глебовку и воссоединении с бойцами майора Куникова. Вот только связи с морскими пехотинцами не имелось… до того самого момента, пока Алексеев – снова Алексеев! – не захватил немецкую радиомашину вместе с радистом! По всему выходило, что он и на самом деле заранее знал, что подобный приказ придет! И последнее уже не укладывалось вообще ни в какие рамки!

И – все, количество связанных со старлеем необъяснимых странностей перевалило некий рубеж, и закрутились отлично смазанные шестеренки могучей государственной машины, остановить которую до получения того или иного результата теперь было уже невозможно.

Старшим лейтенантом ЗАИНТЕРЕСОВАЛИСЬ всерьез.

Оттого и мерзнет сейчас капитан Шохин на палубе, в который раз прокручивая в голове все известные на данный момент подробности о непонятном разведчике-диверсанте (ну, или кто он там на самом деле?).

Конечно, выводы пока делать рано, но все же вряд ли этот старлей – фашистский шпион. Нет, понятно, что враг хитер и коварен, так что никаких вариантов исключать нельзя. Вообще никаких! Но вот взять ту же шифромашину – Сергей прекрасно знал, что подобные в руки советской разведки уже попадали, впервые – так и вовсе еще в сорок первом году. Вот только без поясняющей документации, которую фрицы всегда успевали уничтожить, и уж тем более без умеющих пользоваться прибором специалистов! Так что и разобраться в ее работе толком не удавалось – немцы просто сменяли роторы и протоколы шифрования – и все. Поэтому значение конкретно этого трофея очень велико! В связи с чем и нужно срочно выяснить, кто таков этот самый Степан Алексеев…

Если, конечно, все происходящее – все-таки не хитроумный ход вражеской разведки, частью которого вполне может оказаться и старший лейтенант. Задача которого в том и состояла, чтобы аккуратно сдать нам шифратор под видом захваченного в бою трофея. Впрочем, проверить последнее не столь и сложно, нужно лишь «разговорить» пленного радиста, который просто не может не участвовать в игре, без него вовсе теряющей всякий смысл. А на серьезного игрока обер-фельдфебель как-то не шибко тянул: капитану хватило одного взгляда, чтобы составить его приблизительный психологический портрет – много на кого с начала войны насмотрелся. Да и до войны он тоже без дела не сидел, шпионов и всяческих вредителей хватало. Не врет этот упорно называющий себя австрийцем немец (с точки зрения Шохина никакой особой разницы нет, но фриц отчего-то настаивает именно на австрийском происхождении) точно не врет! И очень скоро работающие с пленным, к этому моменту уже благополучно доставленным в Москву вместе с шифромашиной и прочими документами, специалисты это окончательно подтвердят…

– Тарщ капитан госбезопасности! – Неслышно подошедший моряк – да и попробуй хоть что-то расслышать сквозь рокот ритмично бьющих в невысокий борт волн! – осторожно тронул Сергея за плечо, отрывая от размышлений. – Пройдите, пожалуйста, в рубку или спуститесь в кубрик. Мы подходим, скоро будем в зоне действия фашистской артиллерии. Опасно тут, нельзя на открытом месте стоять.

– Добро, – не стал спорить Шохин, мысленно тяжело вздохнув.

Здесь, на продуваемой всеми ветрами палубе, морская болезнь отступала, а как будет внизу? Впрочем, не важно: впереди, несмотря на сгущающийся прибрежный туман и низкую облачность, и на самом деле уже можно было рассмотреть взмывающие над плацдармом светлячки осветительных ракет. Еще несколько кабельтовых, и фашистские наблюдатели заметят приближающиеся катера и сейнеры и откроют огонь – для них это единственный шанс ослабить советскую оборону, не позволив перебросить сражающимся подкрепление и боеприпасы.

Уже подходя к рубке, Шохин кивнул в сторону плотно сидящих на корме и баке морпехов:

– А эти бойцы тогда как? Если опасно да нельзя?

Сопровождающий лишь угрюмо буркнул, с лязгом отворяя овальную дверь:

– Дык куда ж их девать, тарщ капитан? Десант же. Да и шансов так больше, чем внутри сидеть. Коль тонуть начнем, постараемся на последних парах поближе к берегу подойти, глядишь, вплавь доберутся, люди опытные. Вы ступайте, тарщ капитан, ступайте. Уж извините, но у нас тут сейчас жарковато станет. Помочь все одно не сможете, так что не нужно и мешать. Случись что, сигайте в море да плывите напрямки, до берега не так и далеко будет. Только одежку верхнюю скинуть не забудьте, иначе вниз потянет, и не паникуйте. И автомат свой тоже не жалейте, выкидывайте – на берегу новый сыщете, а с этой железякой можете и потопнуть.

Молча кивнув, Сергей переступил через высокий комингс боевой рубки, освещенной тусклым светом ламп аварийного освещения.