Слух у меня сразу отдаленную стрельбу отметил и гул где-то высоко, но самолет не сверхзвуковой. Звук другой. Басовитей, что ли?

«Егеря» я только мельком увидел. Не таким он оказался, как на фотографиях, – много старше и на лице шрам свежий. На фотографиях прошлого года этого шрама у «Егеря» не было. Оружие местное, экипировка слегка на нашу похожа, но люди, его окружающие, от нас отличаются, как земля и небо. Мальчишки и девчонки, а взгляды, как у той девочки у пулемета, и возрастом все не намного старше. Молодых парней всего несколько человек, и все они вокруг Егорова кучкуются этаким плотным живым щитом. Как будто отойти от него боятся и прикрывают его от всего на свете.

«Егерь» сразу приказания принялся отдавать своим бойцам. Нас он как-будто не видел, но приказания отдавал и Вере тоже. А вот девочка Вера….

Девочка Вера кардинально изменилась, как будто мгновенно напитавшись силой окружающей нас обстановки. Я вдруг понял, что в ней было необычного. У нас она была чужая. Наверное, мы все так себя ведем в незнакомом для себя месте – слегка настороженно.

Для Веры даже через год все у нас было чужим, а сюда она вернулась домой, и не просто домой, а в собственную семью, и все окружающее ее было ей привычным. Оказалось, что у нее позывной «Дочка», и она уже помощник «Егеря», и слушаются его бойцы Веру, как и самого «Егеря», а на нас они смотрят, как на пустое место. Нет. Поглядывали с любопытством, но общаться не желали от слова «совсем».

Окружили Веру с сыном в основном девчонки. Две из них выделялись. Слаженностью движений, что ли? Они действовали как единый механизм: четырехногий, четырехрукий и абсолютно неживой.

Одинаковые комбинезоны, разгрузки, будто приросшие к спинам рюкзаки-трехдневки, добротные, сшитые на заказ берцы, «вальтеры» на поясе и банданы были у всех бойцов «Егеря», но конкретно у этих девушек были на бедрах ножные кобуры с небольшими нестандартными револьверами. С двумя у каждой девчонки, на каждом бедре под обе руки.

Они что же, обе двурукие? Сильны! Где «Егерь» их взял?

Такие же сшитые на заказ умелыми руками открытые кобуры, хитрой системой кожаных ремней притянутые прямо к комбинезонам, торчащие рукояти револьверов и длинные кармашки рядом с глушителями. И видно было, что этими револьверами девушки пользоваться умеют.

Та девочка, что нас у блиндажа встретила, – Тая. Со своим «MG-34», который ей тащил один из парней, что все время сопровождал Веру, и «Фея». Красивая девчонка, это – без какого-либо сомнения, но красота ее была необычной.

Было в чертах лица этой девочки что-то неземное, нечеловеческое. Настоящая фея, как будто сошедшая с иллюстрации фантастического романа, но в такой же, как и у всех остальных, форме. Разве что вместо привычного в фантастических романах лука за ее плечом висела такая же, как и у «Егеря», снайперская винтовка с большим, кустарно сделанным несъемным глушителем.

«Фея» руководила всем, что крутилось вокруг Веры и «Егеря». Командовала привычно. Естественно. Буднично доводила приказы «Егеря» и Веры до конкретного исполнителя и ни разу не ошиблась. И так же как и Тая, за все это время ни разу никому не улыбнулась.

На острове все встало на свои места. «Егерь» все четко разложил как по полочкам: здесь вы, а вон там, в сторонке, я с моим отрядом. На войне всем места хватит, а делить мне с вами нечего. У вас своя жизнь, у меня своя – и они не пересекаются. Идем вместе до определенной точки, а потом вам за линию фронта, а мне дальше своей дорогой.

То, что капитан Егоров придумал и сделал всего за два года, я осмыслить сразу не смог. Было крайне сложно, так сказать, мозгами охватить всю масштабность его проекта. Мне на это не одна неделя понадобилась – девочка Вера помогала поначалу. И когда она успела инструкции от «Егеря» получить?

Про диктофон с наказом «Егеря» я только в самом конце войны узнал, но те документы, что капитан Егоров мне в самый последний момент передал, и те, что мы в Риге захватили, сразу определили направление моей работы и работы отдела, а несколько позже и всего управления полковника Малышева.

Деньги, которые были на немецких счетах в южноамериканских и североамериканских банках, были не просто большими. Это были гигантские легальные суммы, которые сразу же начали вкладывать по предложению Малышева в различные проекты в Канаде и Америке.

Теперь того голода, который был в нашем мире в сорок шестом и сорок седьмом годах в Советском Союзе, уже не будет. Не будет послевоенного экономического спада, и вообще очень много чего не будет. Уж мы постараемся, и ребята «Егеря» тоже.

Отряд «Егеря», уже легализированный в Америке и Великобритании, принялся частично осваивать в том числе и эти деньги. Проекты, которые запускались в этих странах, должны были со временем изменить расклад во всем мире, и руководили ими те самые люди, которых мой современник спас от жесточайшей смерти в сорок первом и сорок втором годах.

Тогда, сразу после перехода, я еще не понимал, что все, кого мы видели своими глазами, учились у «Егеря» два долгих военных года. Учились истово, отказывая себе во многом, отрывая время от и так невеликого времени отдыха и сна. Учились всему, что знал капитан российского спецназа. Учились не только убивать, но и выживать в невероятно сложных условиях полной автономности своей жизни в окружении смертельно опасных врагов. Два тяжелейших года этой бесконечной войны.

Эти пожилые мастера, врачи и юные мальчишки и девчонки научились выживать, побеждать и убивать всех, кто попадал к ним в прицел. И две необычайно красивые девочки капитана Егорова – не исключение, а скорее, основа этого жестокого, незыблемого для всего отряда правила. Они, Вера и все остальные бойцы отряда прошли жесточайшую школу «Егеря» и этой проклятой войны. И выжили.

Там, на захваченном нами немецком аэродроме, «Егерь» отдал мне все свои долгоиграющие заначки. Это были не только документы на недвижимость и различные вклады в Великобритании, Америке и Канаде, которые он захватил зимой сорок первого года, но и свои личные бриллианты, сапфиры, изумруды и рубины. Серьезные драгоценности – это без всякого сомнения. Целое состояние. И куда их вложить объяснил. Как чувствовал капитан Егоров, что он в этой Норвегии навсегда останется.

Это своим девчонкам Егоров мог лапшу на уши вешать, но я-то прекрасно знал, к чему такие «кавалерийские атаки» приводят. Вот и «Егерь» в свою последнюю атаку сходил. Хлопнул напоследок дверью, разнеся в кровавый фарш больше полутысячи гитлеровцев.

Самолеты и аэродром в хлам превратились. Шесть торпедных катеров у немцев английские и американские пленные угнали. Они же недостроенный военный завод и концлагерь, рядом с ним находящийся, в труху стерли. Несколько поспешно собранных подразделений немцев те летчики и моряки, кто на берегу остался, в окрестных горах перебили, но потом их зажали и планомерно уничтожили. «Егерь» со своей личной группой пропали, как не было.

Отвлекающая атака у группы «Егеря» удалась – документы и ценности в месте отлета даже не искали, а через двенадцать дней разведчики Зераха вывели группу Кима и «Хаски» на точку, откуда всех забрали самолеты. К тому времени надежда на то, что группа «Егеря» объявится, еще была. Со временем эта надежда развеялась, как утренний туман под жарким летним солнцем.

За документы, что мы доставили, всем наград отсыпали, не жалея. Так у меня появился первый орден Боевого Красного Знамени. За задел «Егеря». Вломился он в эту жизнь как лом через сугроб и нас за собой притащил. Нам было уже намного проще. Обычных бытовых сложностей хватало, но задел «Егеря» в том и состоял, что поставил он себя наособицу, а не в общий со всеми строй, и каждому из нас порекомендовал вести себя так, как хотелось в самых смелых наших мечтах, – без тормозов и оглядки на прошлую жизнь. И не прогадал.

Ушли в этот мир те, кто себя в той жизни не нашел, но собирался раскрыться здесь по полной программе. Раскрылись, конечно же, и сделали все, что запланировали вместе с «Егерем» еще на болоте, и даже с горкой, но… уже без капитана Егорова.