… Разбитое на сотню осколков красное солнце. Последнее цветное пятно в моей жизни. Теперь нет цвета. Нет зелени листвы, синевы неба, золота закатов и рассветов. Нет звуков, кроме моего голоса. Нет дождя, нет ветра, нет воздуха. Нет ни холода, ни жары. Улицы, дома, комнаты, предметы – все на своих местах, как было прежде, но нигде нет самого важного. Жизни. Только я. Я одна. И тусклый замерший мир.

Заходящее солнце окрасило город яркими красками. Алые стены домов, словно дорогими диадемами, блестели червонным золотом окон верхних этажей. Налились рубиновой тяжестью, стали глубже и отчетливей вечерние тени. Янтарно-сизые края заполнившей полнеба грозовой тучи, нависшей над дальним берегом реки, завораживали.

Остановиться бы и застыть на часок другой, любуясь этой красотой. Замереть, затаив дыхание. Раствориться в свежем воздухе летнего вечера. А потом – кто знает? – может быть, остаться в нем навсегда.

Но люди спешили. Им снова было некогда: неотложные дела, вечерние телепередачи, домашние заботы…. Где тут найдешь время на то, чтобы побыть наедине с городом и закатным небом?

– Мама, знаешь мне Костя сегодня что сказал? – спросил малыш в синем джинсовом комбинезоне, семеня за молодой красивой женщиной в летнем пальто и стараясь не отстать и не выпустить свой маленькой ладошки из ее прохладной спасительной руки.

– Откуда же я могу знать? – резонно заметила мама. – Костя же тебе это сказал, а не мне.

– Ну, знаешь? – не сдавался малыш.

Он хотел, чтобы ей стало интересно и она задала вопрос.

– Нет, – вздохнула понятливая мама, – не знаю. Что?

– Что у него вчера умерла прабабушка! – едва ли не торжественно объявил малыш.

Женщина заметно помрачнела. Ей совсем не хотелось сейчас разговаривать на эту тему. По крайней мере, не здесь, не на шумной улице. О таких вещах говорить лучше дома.

Однако деваться было некуда – сын требовал объяснений:

– Мам, а как это?

– Что?.. – осторожно переспросила женщина, всем сердцем надеясь, что сын уже сменил тему.

– Как это…. умерла?

Женщина вздохнула, замедлила шаг и, подумав, решила, что сейчас уместнее всего будет ответить наиболее просто и понятно. То есть именно так, как обычно отвечают на этот вопрос взрослые, когда его задают дети.

– Уснула и не проснулась.

– И Костя так говорил, – произнес малыш задумчиво. – Но так разве можно? Уснуть совсем?..

– Можно.

– И она теперь постоянно видит сны? – с воодушевлением, встревожившим мать, вопросил мальчик.

– Нет, – поспешила заверить его она, – она ничего не видит. Спит без снов.

– А-а…. – мальчик явно расстроился. – Это скучно…

Он на минуту замолчал, и мать с облегчением подумала, что разговор на эту невеселую тему завершен. Она уже собиралась поинтересоваться у сына, в какие игры он играл сегодня в детском саду, чтобы поговорить о чем-нибудь хорошем, как вдруг малыш сказал:

– А Костя еще говорил, что она потом проснулась.

По телу женщины пробежал холодок, но почти сразу ей пришла в голову мысль, что дети что-то придумали.

– Что сказал Костя? – решила уточнить она.

– Что он видел, как его баба Аня проснулась, – пояснил мальчик. – Ее стало двое: одна спала, а другая рядом стояла и рукой ему помахала. А потом пропала.

На перекрестке, к которому они подошли, загорелся зеленый, но женщина этого не заметила. Она стояла на тротуаре у перехода, во все глаза глядя вниз, на сына и крепко сжимая его вспотевшую маленькую ладошку.

– Мам, – продолжил любопытствовать он, – а так бывает, что если умираешь, то тебя становится двое?..

Женщина взяла себя в руки, постаралась выкинуть из головы все фильмы и книги ужасов, которыми увлекалась в юности, и уверенно сказала:

– Не бывает. Косте показалось. Или он придумал, чтобы тебя напугать.

– Я не боюсь! – тут же ответил мальчик.

– Вот и хорошо, – убежденно произнесла мама.

Только сейчас она заметила, что на светофоре горит разрешающий сигнал. Но тот уже начал предупреждающе мигать, и женщина досадливо поджала губы.

«Скорее бы домой,» – подумала она.

Ее взгляд заскользил по верхним этажам дома на противоположной стороне улицы, остановился на пожилом мужчине, стоявшем на залитом янтарным светом балконе. Он глядел вдаль, туда, где рядом с сизым краем тяжелой тучи медленно опускалось за горизонт горящее светило и мягкий, расплавленный дневной жарой горизонт, словно мать малыша, нежно принимал таящее солнце в свои объятия.

Женщина обернулась, проследив за взглядом старика, и позволила себе на несколько секунд замереть, любуясь красотой летнего неба. Ее сын обернулся вслед за ней: ему интересно было узнать, что же увидела там мама.

В этот момент раздался пронзающий сердце скрежет. Женщина, не понимая еще, что произошло, отчаянно вскрикнула и прижала к себе сына, оборачиваясь на звук.

В нескольких метрах от них пешеходный переход загородила груда искореженного металла.

Мальчик плакал, испугавшись громкого звука. Но ему очень хотелось увидеть, что случилось. Он повернул голову и, уткнувшись мокрой щекой в мамино бедро, открыл глаза.

Две машины, столкнувшись, совсем сломались. Погнулись, растеряли детали. Такое бы даже дедушка не смог починить.

Малыш и не думал, что от их столкновения может быть так страшно и громко, и потому продолжал плакать. Но вдруг затих, заметив женщину, не старше мамы, которая стояла посреди смятых машин и растерянно озиралась по сторонам.

«Наверное, она тоже испугалась,» – подумал мальчик.

Но не успел он рассказать о ней маме, как женщина неожиданно сорвалась с места и побежала прямо по дороге. Мальчик следил за ней взглядом, пока она совсем не пропала из виду.

А вдалеке уже слышался вой сирен и рядом севшая на колени прямо на асфальт мама крепко обнимала его и повторяла дрожащим шепотом:

– Все хорошо, все хорошо….

Разбитое на сотню осколков красное солнце. Оттого в голове этот ужасный звон, словно крик.

Лета хотела спрятаться от этого страшного звука или хотя бы закрыть руками уши, чтобы не слышать, но ее кружило в водовороте хаоса: невозможно было понять, где земля и где небо и есть ли они еще; тело как будто бы отделилось, руки, ноги, голова – все перепуталось, рассыпалось, разлетелось. Остался только этот ужасный звон.

Но и он теперь дробился на мелкие части, звучал со всех сторон на разные лады и постепенно затихал, ускользая.

Как странно: Лета хотела схватиться за этот страшный звон, удержать его, не дать ему уйти. Как будто с этим звоном от нее безвозвратно ускользало нечто очень важное.

Но он все же стих. И солнечные осколки погасли. И прекратился хаос. На место вернулись руки и ноги. И мир.

Лета наконец смогла осмотреться. Она стояла посреди знакомой улицы, серой лентой убегающей вверх и вдаль. С одной стороны вдоль дороги стояли похожие друг на друга дома, с другой – уходил вниз пологий берег неширокой реки. Сама река виднелась чуть поодаль внизу, а на противоположном берегу ее возвышались над длинными низкими корпусами тонкие трубы старого завода.

Она точно знала, где находится, но не помнила, как и когда очутилась здесь, и не понимала, почему кроме нее на улице больше никого нет. Все вокруг, насколько могли видеть ее глаза, было пустым. Абсолютно и совершенно неестественно.

Только она одна стояла посреди дороги. Ни людей, ни машин. Ни единого звука, кроме тонкого звона в ушах. Такой слышишь, когда внезапно шум вокруг сменяется тишиной.

Сейчас тишина, как и пустота, казалась абсолютной, всеобъемлющей, и оттого совершенно нереальной.

Однако река и убегающая вдаль дорога были слишком настоящими….

Вероятно, это просто кошмар. Глубокий и очень ясный сон, где отчетливо видна каждая деталь: листья на деревьях, рамы на окнах домов, ступени и даже щели между кирпичиками бордюра.