– Видели ночь, гуляли всю ночь до утрааа! – интересуется в процессе: – Он в них ходит куда-нибудь?

– Нет.

– Значит, и спрашивать не будем. Нет, ну что за предки мелочные пошли: сами не носят, и другим не дают!

На секундочку подруга перестаёт двигаться и обращается к джинсам:

– А чтой-то вы, мужчина, на шею залезли и ножки свесили, как будто тут и были? Сейчас мы вам покажем кузькину юбку!

– А как же я в ней пойду? Папа-то увидит?

Я представила папины глаза, когда он узнает в моей юбке – свои джинсы! И упала на диван от смеха.

– Контробандой вынесем в подъезд и там переоденемся! – подхватывает хохот Алинка и валится рядом.

– Видели ночь, гуляли всю ночь до утрааа! – уже вдвоём не подпеваем – орём.

Как там, в кино: «Эх, молодость, молодость…». Закончилась плёнка, мотай!

Остались позади и неровные строки в дневнике:

«6 октября 1989г.

Завтра этот День. Который, возможно, перевернёт всю мою жизнь. Который либо убьёт, либо…

Да, это я – твой крест, твой рок,

Твой перекрёсток среди ста дорог.

Да, это я – твой бесконечный срок,

Твой долг, и совесть, и немой упрёк.

Да, это я – твои надежда и любовь,

Твоё молчанье среди сотни голосов,

Твой выстрел и твоя мишень.

Да, это я – твой новый день».

С семи часов утра полный дурдом в квартире организовался. Папа трусливо сбежал на кухню, носа не казал. Магнитофон вопил на всю катушку. Алинка рисовала стрелки, плевала в «ленинградку» и прятала короткие юбки в сумку: им предстояло покинуть Ростов инкогнито, для спокойствия родительских нервов. А я… меня даже затошнило от кипучей энергии подруги и страха перед поездкой. Не знаю, чем бы закончилась паника, но Алине в очередной раз удалось удивить меня, отвлечь и развеселить: когда решила нанести последний штрих, обнаружив банку сухой краски, серебрянки, похожей на пыль и вытащила нас на балкон. Посыпала. Посыпала, можно сказать, головы пеплом. Сияли мы в лучах солнца знатно. Инопланетно. «Отпад!» – подвела итог Алина. «Ну вы это… того, – промямлил ошалевший от такого зрелища, отец, – не балуйте. Лену слушайте». «Йес, ит из, дядя Витя!» – пообещала Алинка, я только головой кивала.

Колёса электрички мерно стучали, а я втихаря злилась. На болтовню и деловитость подруги; на себя, потому что боялась; злилась, потому что злилась на подругу. Аж губы побелели. Думала, как нажму сейчас на стоп-кран, как побегу по шпалам назад. Домой, в спасительную ракушку на пятом этаже. Хорошо, что Алина не замечала моего состояния, а то, чтобы ей сказала? Я никогда не сопротивлялась, никогда ничего не делала для того, чтобы изменить ход своей судьбы, и вот – пожалуйста. Я ехала выяснять отношения. Бред какой-то, помогите, это – не я! И не узнать, как сложилась бы дальнейшая жизнь, поступи тогда не так, а иначе. Какие события произошли бы, каких людей встретила бы, каких – нет. Счастливее стала бы?

– Следующая остановка «станция Каяла», – пробормотал динамик, прервал размышления о том, что однажды человек либо сам, либо под чьим-то чутким руководством переводит стрелку и – поезд жизни мчит уже по другому пути.

Алинка вскочила:

– Ну, чё, подруга? Бери шинель, пошли домой. В смысле, на выход. Нас ждут великие дела. Бац, бац, и – в дамки!

Мне бы её оптимизм, вздохнула про себя и спрыгнула вслед за ней на перрон. Мир встретил радужными красками. Их яркость легко оценить осенью, когда в череду одинаковых, как близнецы, серых дождливых будней вдруг вклинивается, протискивается приветливый солнечный денёк. Ласково сияло солнышко. Асфальт блестел, словно умытая мордашка сорванца, на небе – ни тучки. Ходили слухи, что наступило бабье лето. Последний привет из сказки про тепло.

– Веди меня, Сусанин! – скомандовала подруга. Важно так. Я невольно рассмеялась: то ли Владимир Ильич с кепкой на броневике, то ли товарищ Сталин, только без усов и трубки. – Далеко ли топать, свет мой зеркальце, скажи?

– Недалеко. Сорок минут, по прямой да мосту через речку, и на месте, матушка, – паясничала я. Сердце забилось с новой силой. Мысли, как горошины в стеклянной банке, перекатывались, стучали дробно в висках, бились пульсом: «скоро». Шаг печатал по тротуару, оставляя след: «скоро». Скоро!

Донской встретил шумом прибрежных камышей, порывами ветра, рябью на тёмной воде. Кагальник отражал небесную глазурь и карамельные облака.

– Красотища! – восхитилась Алинка. – Лепота!

Я наполнилась гордостью за хутор по самый краешек души – так мечтала, чтобы подружке понравилось место, которое любила с детства. Настроение стремительно росло вверх, как росток к солнцу. У моста мы встретили соседского парня Димку на «Яве». Его растерянный вид (наверняка серебрянка ослепила, видать, не вся осыпалась по дороге) привёл меня в какое-то легкомысленное состояние:

– Привет, – махнула ручкой, как будто для меня это плёвое дело – первой здороваться.

Алина улыбнулась загадочно и отвернулась.

– Пять раз оглянулся, прикинь! – подруга чуть ли не приплясывала. Посчитала. Она сделала вид, что ищет платок в сумке. – Вот это фурор, вот это я понимаю! Ладно, почапали дальше. Будем сеять ужас и панику в рядах противника нашей красотой. Первый опыт удался на славу.

«7 октября. 19-00.

Я так надеялась, что Димка растреплет всей деревне о том, что мы приехали. И кое-кто тоже об этом узнает. И примчит на своём «Минскаче». Мы увидимся, поговорим, и… либо пан, либо пропал! Димон, конечно, разболтал, молодец. Полхутора уже слетелось поглазеть на городских мамзелей. Аки пчёлы на мёд. Но только без того, кто так нужен!

Я в отчаянии, Дневник. Вздрагиваю от каждого звука. Ушла с лавочки, не могу, умирать снова и снова, понимая каждый раз – что не Он. Ну, хоть Алинке хорошо: она там как рыба в воде и веселится вовсю. Велела мне собираться на дискач. Честно? Я б домой собралась. Но дурацкая надежда не отпускает – а вдруг? Вдруг придёт на танцы?», – я закрыла тетрадь и поплелась к сумке, переодеваться. Зря, что ли, юбку тащила.

– Ну, где ты там? – вбежала в комнату подруга и застыла. – Ух, тыыы!

– Чё? Всё так плохо? – я, как Людмила Прокофьевна из «Служебного романа», тут же стала себя ощупывать. Дёргать вниз юбку – чтобы до колен, джемпер – чтоб до попы. А желательно, тоже – до колен.

– Да ты чё, кайф! Погнали! Ну, сейчас они в обморок свалятся!

– Да кто?

– Пацаны, Димка со Славкой. Повезут нас. Ой, я бы упала!

Алинка тараторила, а я медленно краснела.

– Ого! – присвистнули мальчишки с одобрением, разглядывая нас.

Мне тут же захотелось закрыть лицо ладонями. «Где моя паранджа и шаровары», – сигнализировàла я взглядом подруге.

«Не дрейфь», – подмигнула она.

– Падайте, девчата, – хлопнул по мотоциклу Славка, – домчим с ветерком.

«23-30.

И что? Всё напрасно, всё напрасно! Всё пропало, шеф! Нет, конечно, было кайфово, наскакались мы до упаду. И музычка так ничё была, пойдёт. По словам Алинки. Я не разбираюсь. Медляки. Медляки, конено, ставили. И я даже не отказывалась, вот. Только ждала-то совсем другого, – я оторвалась от дневника, прислушалась: на лавке под окном шум, хохот. Нас привезли назад, но расходиться никто не собирается, и ежу понятно. Даже сестра вышла на улицу, и в дом Лену не дозваться нынче, – я ждала, что…».

Дописать не дали. Алинка, ну, кто ж ещё! Чуть ли не в коленки бухнулась: поехали кататься. Славик зовёт. Одну – Лена не отпустит, а со мной – точняк разрешит.

– Да не поеду, Алин. Ну, смешно же, что я как собачий хвост за вами буду. Третий лишний.

– Да не будешь третьей, там какой-то его друг подъехал. Славка его уговаривает, для тебя. А я тебя – для себя.

– Я в этих «бя» запуталась уже, – пожаловалась я лампочке.

– Поехали, а? Ну чё¸ ты теряешь?

– Ладно. Только не надолго! – всё-таки подруга для меня столько сделала, что ж я – не человек, тем более не одна с ними буду. Интересно, кого это там Славка уговаривает? Кто ещё подъехал?