Ты слышал, говорят, у нас дочка главного лежит?

Ну, лежит и лежит, - без всякого интереса отозвался я.

Говорят, красавица, вроде моделью работала, - не унимался Пашка.

Слушай, Паш, тебе что, заняться нечем? - разозлился я. - Иди вон... да хоть в реанимацию, посмотри как дела у этого, как его, ну, которого вчера прооперировали.

Иду, - обиженно обронил Пашка.

Умница, красавица, модель, - шептал я себе под нос. - Да какое, мне, собственно, дело?

Старков, тебя к главному вызывают, - раздался из динамика голос секретарши.

«Ну, вот и нет никакого дела», - зло думал я, спеша по коридорам на зов «самого».

А, Вадим Павлович, наслышан, наслышан, - главный отвлекся от созерцания грандиозного вида, открывавшегося из панорамного окна, протянул руку.

Вы уже, вероятно, осведомлены. - Он выдержал паузу, отвернулся к окну, вздохнул. Видно было, что слова давались ему с трудом. - Дочь больна. Вы блестящий хирург, наш лучший хирург, - он сделал ударение на слове «лучший». - Я хочу, чтобы оперировали вы, - он обернулся, взглянул в глаза.

Сделаю все возможное.

Другого ответа он и не ожидал.

Я сразу же направился к ней. Лучшая клиника, лучшая палата, лучший хирург. Она спала. Лысая голова покоилась на подушке. Дыхание тяжелое, прерывистое. Я вздохнул. Смерть уже пометила жертву: иссушила тело, заострила черты. Здесь я бессилен. Я тихонько прикрыл дверь, чтобы не разбудить больную. Взяв у медсестры историю болезни, побрел в ординаторскую.

Ну, что он хотел? - Пашка отирался в ординаторской, явно поджидая меня.

Паш, отстань, не до тебя, - устало обронил я.

Как это отстань?! - возмутился он. - Как будто каждый день главный к себе вызывает.

Я молча протянул историю болезни, не было никакого желания отвечать.

Лилия Анатольевна Леднева, - вслух прочел он. - Двадцать четыре года. Везет тебе, Вадька, - присвистнул он. - Красивая?

Не знаю, - нехотя отозвался я.

Ну, ты даешь?! Ты хоть к ней заходил?

Заходил.

Ну?

Баранки гну, - передразнил я.

Вадик, ты блестящий хирург, - завел Пашка старую песню. Я уже не слушал. Усмехнулся про себя. Если бы ты только знал, Пашка. Я не был блестящим хирургом. Просто я знал.

Это началось давно, еще до школы. Мама ругалась с соседкой напротив — злобной старушенцией с вечно тявкающей собачонкой.

Тетя Вера, опять ваша Мотька на наш коврик нагадила. Да сколько можно? - возмущалась мама.

Моя Мотька? Не может быть, она у меня такая умничка. Правда, Мотенька?

Мама только вздохнула.

Мама, не переживай, все равно Мотька скоро сдохнет, - успокоил я родительницу, когда она закрыла за собой дверь.

Вадя, что ты такое говоришь? - устало произнесла она, не обратив никакого внимания на мои слова.

На следующий день Мотьку сбила машина. Мама плотно закрыла дверь в кухню, опустилась на стул, усадив меня напротив.

Вадя, скажи честно, ты просто так это сказал про Мотьку? - она взяла в руку мою ладонь.

Нет, мама, - я опустил глаза в пол.

Ты знал? - настаивала мама.

Я кивнул, из глаз закапали слезы.

Вадя, никому, ты слышишь, никому не говори про это, ты понял? - Она до хруста сжала мою ладонь.

Мама, отпусти, мне больно, - заревел я в голос.

Оперировал я только тех, кто сможет выкарабкаться. Остальные доставались моему однокашнику, другу и коллеге Пашке. Ну, или другим врачам. Карьера перла в гору. Вначале я вовремя заболевал, повреждал руку или шел еще на какую-нибудь хитрость. Со временем необходимость в этом отпала. На мои капризы смотрели сквозь пальцы. Лучшему хирургу можно просить многое, почти все, кроме дочки главного.

Я ввалился в свою холостяцкую берлогу за полночь. Скинул ботинки, сунул в микроволновку купленную в супермаркете пиццу, плеснул в пузатый бокал коньяк. Хороший коньяк — единственная слабость, которую я иногда себе позволял. Вытащив тарелку с пиццей, устроился за компьютером. Вбил в поисковую строку: Лилия Леднева. Интернет услужливо выдал тысячи фотографий. Холеное тело, белозубая улыбка. Единственная наследница, красные дорожки, миллионы поклонников по всему миру. Тьфу. Избалованная телка с кучей бабок. Я с отвращением свернул страницу, сделал большой глоток, чтобы перебить отвратительный вкус пиццы.

Как наше самочувствие? - нарочито бодрым голосом спросил я, входя в палату Ледневой.

Спасибо, хорошо. - Вся моя наносная ненависть раскрошилась о ее ослепительную улыбку и доверчивый взгляд удивительно синих глаз. А я думал, что это линзы. Вот болван.

Как прошла ночь?

Хорошо.

И что она заладила: хорошо, хорошо. Как будто я не знал, что медсестра делала ей обезболивающее.

Готовы к операции?

Не надо операции, - слабым голосом попросила Лилия.

Ну что вы, право? Не нужно бояться. Операция через неделю. Пока сдадите анализы, пройдете необходимые процедуры - перечислял я стандартный порядок.

Вы не поняли, я не хочу.

Лилия ухватила меня за руку:

Пожалуйста, не уходите. Побудьте со мной.

Я смутился, как пацан. Сел на краешек стула, улыбаясь, как последний дурак. "О чем с ней говорить?!"

Лилия... - начал я.

Не надо. Давайте помолчим, - предложила она, держа мою ладонь в своей. Я вздохнул с облегчением. Лилия прикрыла глаза. "Кажется, уснула". Я прокрался к выходу, стараясь ступать как можно тише.

Вечером я снова пялился в монитор. Внимательно рассматривал фотографии Лилии, с жадностью читал все, что только смог найти. Чувствовал я себя при этом полным идиотом, но остановиться не мог.

Утром я в первую очередь навестил Ледневу: заученные фразы, прилипшая улыбка.

- Скажи, ты когда-нибудь любил? - вдруг спросила она.

Я смутился.

- Ну, я не знаю... когда-то давно, в школе... "И когда мы успели перейти на ты?"

- Значит, не любил, - перебила меня Лилия. - А я вот любила. Однажды. Очень сильно. Даже вены себе резала, - она продемонстрировала шрамы на тыльной стороне запястья.

Я почувствовал укол ревности. Из-за меня точно никто не резал вены. Тем более, такая девушка, как Лилия.

Неделя пролетела, как один день. Днем я часами просиживал у Лилии, вечерами любовался ее фото в интернете. "Болван, - ругал я себя. - Ей осталось от силы полгода. Нашел, в кого влюбиться".

Настал день операции. Ненужной, бесполезной операции.

- Возьми меня за руку, мне страшно, - попросила Лилия, когда я вошел в палату.

Так мы и шли. Медсестра катила каталку, а Лилия держала мою ладонь.

Пожалуйста, забери меня отсюда, - еле слышно прошептала Лилия на подходе к операционной.

Нужно кое-что уточнить. Я на рентген, - сказал я медсестре, забирая у нее каталку.

Едва соображая, что делаю, закатил каталку в лифт. Перед глазами стоял ошарашенный взгляд медсестры.

Мы спустились в подземную парковку, я бережно усадил Лилию на переднее сидение, пристегнул ремнем. Прыгнув на место водителя, с третьей попытки попал ключом в замок зажигания. Руки мелко дрожали, сердце колошматилось где-то в горле.

Не волнуйся, Вадим, все будет хорошо. - В ее устах мое имя звучало как музыка.

Только сейчас до меня начало доходить, что я наделал. В лучшем случае, пополню ряды безработных, в худшем, заключенных. Я вырулил на проезжую часть, влился в поток автомобилей. «Куда теперь? Главный нас из-под земли достанет». Мы мчались за город, встречные машины попадались все реже. Деревья все плотнее подступали к трассе.

Как красиво, - вымолвила Лилия.

«Как можно думать о красоте, задницы бы унести", - зло подумал я. В голове бился единственный вопрос: "Что делать? Что делать?"

Куда мы едем? - поинтересовалась Лилия.

Куда глаза глядят, - ответил я. - Как Бременские музыканты. Как там в песне поется: "Наш ковер цветочная поляна".